Каждое лето семьи Поттеров и Уизли отправляли детей погостить к бабушке, которой после смерти мужа было невыносимо одиноко. Но она, похоже, совсем не разучилась улыбаться, старалась не обнажать свое горе и была абсолютно счастлива в те дни, когда ветхую Нору пронзал смех ее, Молли, внуков. К сожалению, старость оставила на женщине отпечаток более весомый, чем на некоторых ее праздных знакомых: острые боли в пояснице и коленях, частая одышка. Молли сопротивлялась до последнего, но после долгих уговоров все-таки согласилась принять от своего зятя помощника — старого и ворчливого эльфа, с которым ей приходилось делить наиболее тяжелое поприще — кухню. В остальном же, магия дарила ей свободные минуты для того, чтобы ближе к вечеру, когда все в сборе, полноценно наслаждаться детским обществом.

После обеда и до самых сумерек Лили и Роза проводили время на озере, откуда их было не выманить не то что грозными наставлениями, но даже восхитительным черничным пирогом. Хьюго ходил за ними по пятам, точно годовалый звереныш за родителями, а Джеймс и Альбус получали удовольствие от коротких странствий неподалеку от дома. Нет, Молли отнюдь не волновалась, разве что совсем чуть-чуть. Определенное беспокойство вызывал у нее лишь Альбус, родившийся в известной степени послушным, но болезненным мальчиком. Каждую субботу Нору посещали Гарри и Джинни. Пообщавшись со всеми, они забирали Альбуса на час-другой в Святого Мунго. За состоянием здоровья мальчика следили наиболее профессиональные целители, которые настоятельно рекомендовали покупать ему дорогостоящие зелья для укрепления сердечной мышцы и совершать ежедневные прогулки. Последнее, впрочем, не повлекло за собой никаких возражений. Когда врачи, почти всегда имеющие авторитет у взрослых, выписывают ребенку такие желанные лекарства, у него пропадает недоверие и к белоснежным халатам, и к подозрительной стерильности. А Альбус, к тому же, очень сильно любил жизнь. В том числе, за пределами четырех стен.

Если бы вы легли, как он тем полуднем, на нагретую августовским солнцем лужайку и прикрыли веки, замедлив дыхание, то могли бы окунуться в дивный мир звуков: приютившись на густом кустарнике, ласково пела птица, около источающих лето цветов жужжали очарованные пчелы, легкий ветер играл обленившемся от безделья флюгером, с пшеничного поля доносился радостный возглас: Лили вновь запустила воздушного змея в сухое небо. Двенадцатилетний мальчик распахнул глаза, почувствовав, как на щеку села бабочка. Васильковая. Альбус хихикнул, любуясь незнакомкой, а она смутилась изучающего взгляда и скрылась в невысоких благоухающих джунглях.

Если, раскинув руки, замрете под солнечными лучами, почти наверняка заметите нежное покалывание от макушки до кончиков пальцев — счастье, странное и невообразимое. Такое, от которого сердце тяжело бухает в груди, и по телу разливаются блаженная сладость, сама жизнь, предчувствие грядущих перемен, влюбленность в царствующий сезон. Альбусу казалось, что облака, напоминающие замки и волшебных зверей, и его взгляд — две перекрестные силы. И почему-то до дрожи хотелось кричать. Так сильно, чтобы мирно дремлющие звезды — и те услышали. Уголки губ черноволосого мальчика приподнялись, когда он вспомнил заявление дурочки Розы: "Больше не буду смеяться никогда-никогда. От этого слишком рано появятся морщинки". Через секунду она уже широко улыбалась, увидев, что он, думающий только об их с Джеймсом утренней игре в квиддич, надел футболку наизнанку. Трудно оставаться равнодушным к ограниченной новым учебным годом свободе. Еще будут и проблемы, и ссоры, и грусть. Летом же, считал Альбус, нужно подпитываться энергией, забывать о всяких глупостях — например, идиотских морщинах, которых даже у его мамы и папы практически нет, — и веселиться.

Круглобокая жрица, укрывшись перинами, готовилась ко сну. Некогда малахитная трава будто выцвела, поглощенная тенью. На далекие очертания высоких холмов лег розоватый оттенок. После ужина девочки заваривали каждому обжигающий горло чай с травами, и наступало время сказок. Бабушка Молли сидела в потертом кресле, на ее седых волосах играл отсвет каминного огня. Дети, разнеженные и утомленные солнечным днем, слушали приятный голос, рождающий в воображении интересные образы.
Февральское солнце серебрило вальсирующие снежинки, мягко опускающиеся на покосившуюся крышу дома. Голубоглазый малыш отчаянно заревел — похоже, он проиграл утренний бой, — а девочка в полосатой шапке поспешила издать победный вопль. Вилберн, услышав шум за окном, недовольно сжал губы и продолжил страдать, несмотря ни на что.

Вчера у Вилберна был просто замечательный день: он встал с первым криком петуха, отведал изумительную трехдневную овсянку, надел засаленное пальто и отправился на работу, где трудился до тех пор, пока первые алые краски не коснулись неба. А сегодня утром он не обнаружил на подоконнике свои любимые карманные часы! Неужели украли, или он сам где-то потерял?! До того, как Вилберн погрузился в беспросветное уныние, он перевернул все свои скудные пожитки. Так незаметно прошел выходной день старика. Возможно, он бы и ночью не сомкнул глаз, продолжая сидеть на потрепанном табурете и мрачно сверлить взглядом юрких тараканов, что бесстрашно пробегали в дюйме от его ботинок. Но внимание Вилберна привлекло странное явление.

Вуаль темноты, разъеденная лунным светом, подплыла к середине комнаты и начала сгущаться. Перед Вилберном предстал темный силуэт, который незримый художник принялся одаривать красками.

— Доброй ночи, — произнес седовласый незнакомец, разглаживая складки сизой мантии и поправляя съехавший на брови колпак.

"Как есть преступник", — подумал Вилберн, ища глазами если не нож, то вилку или половник. Но, видимо, подумав, что не располагает ценными сокровищами — ведь чудесные часы исчезли, — он буркнул приветствие и стал терпеливо ждать объяснений незаконного вторжения в дом.

— Мистер Джонсон, я вынужден сохранять свое имя в секрете, поэтому перейду сразу к цели визита: ваши покои пропитаны страданиями и горем, которые я должен развеять с помощью безотказного средства — волшебства. Раз в сотню лет я исполняю мечты самого несчастного человека на земле, которым в этот раз стали вы. Итак, какие бедствия вас постигли? Смерть любимого человека, удушающие долги, проблемы с правительством, психологический шок? Быть может, вы жаждете исполнения мечты, без которой медленно засыхаете?

— Психологический шок: мои карманные часы испарились, — сказал Вилберн, подозрительно сощурив глаза.

Лицо безымянного мага едва заметно вытянулось: "Мои возможности бесконечны, словно океан. Однако я не какой-нибудь жалкий джинн, чтобы слепо выполнять любое желание. Я дарю радость людям и воскрешаю любовь к жизни".

До самого рассвета Вилберн скучающе наблюдал за бездейственными попытками волшебника заинтересовать его "фокусами" и вскоре задремал. Проснувшись, он оглядел расширившуюся комнату, по которой порхали диковинные птицы и неспешно прохаживались эльфийские царевны, и заворчал нечто нелестное в адрес волшебника. Последний, казалось, еще не потерял надежду привести ржавое сердце в движение: "Я знаю! Идемте на улицу".

Вытолкав недовольного Вилберна в зимнее царство, морозящее щеки и играющее аллегретто ветрами, волшебник развил свою идею: "Одиночество для вас — разрушительный паразит. Вам необходимо общение, советы, тихие вечера за чашечкой чая и мерной болтовней ни о чем. Я сделаю так, что проходящие мимо люди невольно будут посылать вам воздушные поцелуи, ведь это очень приятно! А вы, мистер Джонсон, ловите их, и душа ваша оттает — у вас появятся друзья. Это последнее и самое прекрасное, что я могу вам предложить".

Вилберн посмотрел на своего благодетеля так, будто у того было расстройство ума, и опешил, когда дамочка в дорогой шляпке поднесла руку к губам, поцеловала ее и подула в его сторону. Волшебник захихикал, заметив, как щеки Вилберна вспыхнули жгучим румянцем.

— Чушь! — вскричал неблагодарный, сгорбившись и направившись в сторону своей лачужки.

Волшебник печально вздохнул: в мире столько больных, несчастных, обделенных людей, которые нуждались в его маленьких чудесах, как в глотке воды, однако их страдания, оказывается, не так сильны, как у никчемного старика, вся радость которого заключалась в поцарапанном циферблате и облупившейся крышке.

— Держите свою драгоценность, — проговорил волшебник, протягивая Вилберну часы, и растворился в воздухе.

— С этого и нужно было начинать, а то поцелуи какие-то!

Долго еще ворчал Вилберн на нерадивого кудесника, тряся костлявым пальцем и притоптывая ногами. Но потом спохватился, нежно посмотрел на часы и исчез за поворотом.

Весьма редко Вилберн выходил из дома и шел по улице, смотря себе под ноги и избегая отголоска навязчивой магии, а вскоре он и вовсе заперся в доме с плотно занавешенными окнами.

— Дурак какой-то этот Вилберн, — сложив руки на груди, решила Роза. — Мне больше нравятся хорошие персонажи, бабушка.

— Почему ты так уверено делишь придуманных и реальных людей на хороших и плохих? — нахмурился Альбус. — Глупая девчонка. Нет ничего однозначного, иначе бы упрощенный мир давно провалился ко всем чертям!

— Альбус Северус Поттер! Хочешь, чтобы я вымыла тебе рот с мылом?! — Молли тяжело поднялась и вышла из комнаты, велев всем, а особенно — сквернословящим, немедленно ложиться спать. Альбус было хотел сказать, что нет ничего дурного в этом выражении, но благоразумно промолчал. Он точно знал, что нет ничего более бесцельного, чем подобные споры, которые могут порядочно вымотать и без которых вполне можно обойтись.

Светящийся краешек луны выглядывал из-за тяжелых штор, беззастенчиво рассматривая двух смеющихся мальчиков. Джеймс вынул из чехла подаренную на прошлое Рождество гитару, закрыл глаза и, едва касаясь струн, тихо запел старинную балладу о военных походах, эле и прелестных дриадах. Старшему сыну Поттеров было приятно внимание, стремление подражать и уважение, которые отражались в светлых глазах его брата. Тогда он был для Альбуса авторитетом, как это довольно часто бывает в отношениях между разновозрастными детьми. С видом искушенного и знающего человека, Джеймс делился с братом неясными жизненными планами. Бывало, мальчик так разгорячено и соблазнительно посвящал Альбуса в свои практически сформировавшиеся идеалы, что тому, преданному и любящему, только и оставалось послушно соглашаться с их неоспоримой верностью, добровольно поддаваться влиянию. До этого момента.

— Не понимаю, какого хрена я должен учиться с детьми бывших Упивающихся, которые убивали, разрушали, насиловали, — небрежно обратился Джеймс к актуальной для него теме. — Но их ублюдочные семьи вертятся в высших кругах, живут себе припеваючи. Даже если опасного зверя посадить на цепь и подкармливать, приучать к себе, он вырвется однажды и изуродует. Да так, что мало не покажется.

— Я не думаю, что мы имеем право осуждать, — нахмурился Альбус, запустив пятерню в волосы. — Не все настоящие преступники сейчас на свободе, добрая часть гниет в Азкабане, а остальные...

— Воспользовались малодушием продажных судей, как Малфои, или сдохли. Белобрысый бесит: бродит по Хогвартсу в одиночестве, замкнут и, наверное, считает себя Всевышним... Я никогда не прощу приспешникам Волдеморта смерть дяди Ремуса и тети Тонкс. Представляешь, как хреново Тедди без родителей? И, конечно, дядя, который кажется опустошенной тенью без близнеца. Папа говорил, что раньше Джордж был таким веселым, ярким, как блик солнца...

— Вспомни кривую народную мудрость, братишка. Что было, то прошло. Гермиона сказала, что мы должны быть... толерантными. Давай не будем об этом. Заметил, что у Розы начала расти грудь? Она так смешно стесняется, покрывается красными пятнами от скул до самой шеи!

Растревоженный ветром, август стремительно покидал свои владения, забрав и пестроту, и успокаивающее тепло. Врачи настрого запретили Альбусу полеты и вдвое увеличили список лекарственных препаратов из-за недавно случившегося приступа, напугавшего бедную Молли до беспомощных слез, что она никогда бы не позволила себе при других обстоятельствах. "Все обошлось лишь благодаря Мерлину", — проносился в голове старушки бесстрастный монотонный голос целителя, когда гости исчезли в изумрудном пламени и безмолвной спутницей ее осталась лишь тишина.
 
 
 

С неба сорвалась молния, словно стеклянный шар с рождественской елки, и покатилась по промозглой сентябрьской земле. Огонь в камине вздрогнул, обеспокоенный гневом Зевса, и облизал пересохшие губы.

— Если мы не будем действовать, то в глазах этих дебилов предстанем слабаками и безвольными тряпичными куклами, которых можно безнаказанно валять в грязи! Все вы знаете, что случилось с Джагсоном, и вряд ли желаете оказаться на его месте. — Забини, пятикурсница Слизерина, обвела взглядом нескольких подростков, что жались друг к другу, точно от порыва северного ветра.

Скорпиус Малфой захлопнул массивный фолиант и, потянувшись, поднялся с дивана, чем вызвал кривую ухмылку однокурсницы:

— Можно подумать, тебя все это не касается?! Высокомерный идиот.

— Я не хочу слушать всю ту антигуманную ахинею, которую ты собираешься вдалбливать поджавшим хвост дуракам, — спокойно произнес он, будто не обращая внимания на последовавший возмущенный шепот. — Отвечать на насилие насилием — дико и крайне глупо. Вполне понятно, что речь идет не о защите, а об ответном нападении, что в корне меняет дело. Ты добьешься неконтролируемой, охватывающей все факультеты агрессии и новых распрей. Его ни за что не исключат из школы, потому что обучение каждого ребенка признанных героев повышает авторитет Хогвартса в разы. А мы с тобой и остальные слизеринцы нахрен никому не нужны, наши выпады, пусть и обоснованные, никто не станет терпеть.

Часы пробили полночь, но истинное время — дождя, серебром дребезжащего по стеклу. Скорпиус покинул гостиную, привычно чувствуя, как затылок буравят презрительные и непонимающие взгляды.

Прошлым вечером в подземельях нашли широкоплечего и физически сильного Рэя Джагсона, плачущего, как хрупкая испуганная девчонка, прижатая к стене возбужденным извращенцем. Кровь толчками выходила из пореза на ноге, в районе груди багряным сгустком ворочалось насланное проклятие, рождающее в сознании кошмарные сюрреалистические видения и словно раскаленным железом режущее внутренности. Слава Мерлину, в Святого Мунго нашлась свободная палата, которую слизеринцу придется занимать, по меньшей мере, два месяца. Самое удивительное не в том, что нападавшие остались неизвестными преподавателям и ученикам, а в том, что все были прекрасно осведомлены в причастности к этому случаю Джеймса Поттера и пары не слишком примечательных гриффиндорцев, находящихся у того под покровительством. Происшествие замяли сотней отнятых баллов, виновники отделались долгим нравоучительным разговором с директором, слабые протесты по поводу несостоявшейся справедливости задушили в зародышевом состоянии: мадам Помфри, как объявила профессор Макгонагалл, обнаружила в крови "юных хулиганов" наркотические вещества, поэтому "мистер Джагсон является случайной жертвой совершенно непредсказуемого эффекта".

Скорпиус натянул одеяло до самой шеи и невидяще взглянул на звездную мозаику, прикрытую зелеными занавесками. Он думал о старшем сыне Поттеров, год назад отдавшем предпочтение нездоровому образу жизни, максимализму, псевдообъективному мировоззрению и странной одежде, вульгарно кричащей о мнимой индивидуальности. И все бы ничего, если бы он ограничился самоутверждением, однако вскоре последовала открытая враждебность по отношению к детям отступников и умерших Упивающихся, нашедшая отклик в нескольких мятежных душах.

Не то чтобы студенты и родственники прекратили с ним всякое общение. Просто обходились ничего не значащими фразами, словно со старинным знакомым, который уже неинтересен и даже противен, но все же остается в памяти и сердце. Лишь Альбус, его младший брат, позволял себе публичные ссоры и обвинения:

— Неужели ты полагаешь, что татуировки, алкоголь, беспорядочный трах и все остальное дерьмо делают тебя особенным, отличным от тусклой, унылой, ничего не соображающей толпы? Вероятно, даже уверен? Ты находишься не в одной, а в нескольких системах! Ты, Джеймс, — такой же стереотип, так как живешь в обществе, ставящем определенные рамки, которые не разрушить никому, тем более — такому придурку! Чем конкретно отличаешься от ненавистных тебе Упивающихся? Благополучной семьей и светлым будущем?! Не хочу иметь ничего общего с человеком, чье сердце насквозь больное и прокаженное.

"Ты так ничего и не понял, брат, — хотел сказать Джеймс, с силой ударив кулаком по резной раме картины, хозяин которой немедленно скрылся в одной из кают величественного брига. — Соглашусь насчет того, что любое абстрагирование от обыденности — новая система, вступление в другую группу, но я и не присваиваю себе характеристику уникального или особенного. Меня не устраивает и выводит из себя сложившееся положение дел". Но промолвил иное:

— Я не накачен таблетками и зельями по самую глотку, Ал. Я здоров, а ты вот сдохнешь молодым, педик вонючий.

Скорпиус помнил, как напряглась спина Альбуса, точно тот получил оскорбительную пощечину. Когда же младший Поттер развернулся, лицо его было словно выточено из камня: равнодушное. Ни один мускул не дрогнул на красивом лице.

— Прощай, Джеймс, — негромко сказал худенький черноволосый парень и растворился за поворотом. Старший брат бессмысленно смотрел перед собой несколько секунд, бросил ругательство и направился в другую сторону.

 
Голое вылинявшее небо, где по слухам цветут сады, прояснилось. Осень продела золотые ветви в рукава, ознаменовывая апогей своего царствования. Альбус, укутавшись в бордовый шарф, наблюдал за рябью на чернильной поверхности озера. Рядом, вертя в пальцах стушевавшийся лист, стоял Скорпиус.

Люди находят себе разные места для уединения, дающего возможность поразмышлять, побыть в одиночестве, отдохнуть. Бывает и так, что подобные укромные уголки импонируют сразу двум, трем, тысячам странников, например: священные обители, пустые коридоры, девственная природа. Все чаще представители враждующих семей встречались друг у друга на пути, что вызывало у обоих раздражение и досаду. А потом каждый успокоился, привык и, наконец, познакомившись, открыл для себя увлекательного собеседника.

—...Не обижайся, но мне действительно неприятно говорить о Джеймсе. Знаешь, каков его основной аргумент? "Я такой, какой есть, и ничего вы со мной не поделаете".

— Не понимаю жизни без изменения к лучшему ради своих близких.

Поймав теплый взгляд, Скорпиус улыбнулся и запустил крошечный камень в ледяную воду. Тлеющее солнце заслонила беспросветная пелена столетнего дождя.
 
 
 
 
Начиная жить, мы кричим, визжим, дрыгаем ногами. Вероятно, трудно передать ощущения первого глотка воздуха. Об этом не прочитаешь в мудрых книгах. В то же время, где-то на краю сознания маячит мысль о каждодневном приближении смерти. Ведь со второй, третьей, миллионной секундой жизнь становится короче. Молли это понимает. Старенькие профессора это осознают. Люди, полжизни проведшие на этой земле, начинают догадываться. Но те, чьи души беспечны и молоды, откладывают подобные суждения о грядущем в сундук и запирают его на ключ, наслаждаясь столь прекрасным и быстротечным "сегодня".

В Хогвартс бодро нагрянула весна, заставляющая природу регенерировать, а стихотворения — цвести. Дождь беспардонно плевал на прогнозы и землю, птица с мокрыми перьями танцевала по клавишам луж. Гром выдохнул приветствие, вызвав у Скорпиуса дрожь от эха под ногами.

— Почему ты такой грустный, Ал? — поинтересовался он позавчера, заметив печальную искорку в янтарной радужке. — Так странно видеть тебя расстроенным. Будто и не ты вовсе, а совсем другой человек.

— Мне будет тяжело, если ты станешь смеяться.

— Я так похож на маггловского обдолбанного клоуна? — Еще чуть-чуть, и Поттер вынырнет из накатившей хандры.

— Представляешь, я ни разу не целовался. Только Лили и Розу чмокаю в щечки, когда у них Дни брожения. А если этого никогда не произойдет?

Прохудившиеся облака неслись за стеклом, как табуны мустангов по нагретым прериям. Скорпиус мазнул губами по бледному поттеровскому лбу:

— Все не так безнадежно, правда?

— Это не считается, — засмеялся Альсус, щелкнув друга по пуговице на джемпере.

Тогда непутевое сердце забилось сильнее, не желая обращать все в шутку, рассудок затерялся во времени и пространстве, было покорено, поймано в сладкий плен чужое... нет, родное прерывистое дыхание. Отчего раньше не верилось, что в низу живота могут взорваться фейерверки, вспыхнуть огоньки, а чувства способны созреть молниеносно, как кометы рассекают темное небесное полотно? Мысль о том, что нормальное существование сорвется, словно голос у подростка, если Альбус не уберет руку с теплой шеи, а Скорпиус не оторвется от впадинки ключицы, развеялась в прах. Им не нужно было существование. Они неподдельно хотели жить, понимаете?

— Наверное, адекватные люди ждут целую вечность для того, чтобы распахнуть душу. А я вот из ума выжил, веришь? Не буду цитировать миллиардную массу, попробую сам подобрать слова, хорошо? Ты только не осуждай, если получится абсолютный бред, — прошептал слизеринец в аспидную макушку. — Любовь закралась под веки и надолго там умостилась.

Ослепленные весенним дурманом, они чувствовали такую невесомость, как если бы земля уходила из-под ног, потому что с души внезапно сползла вся накопленная ржавчина. А потом появился Джеймс, чья тщательно завуалированная попытка перемирия спровоцировала еще больший конфликт, стоявший одному брату непредвиденных болей в слабом сердце, а другому иррационального страха.

Альбус задыхался. Они с Джеймсом, провожаемые любопытными взглядами, вдвоем донесли его до директорского кабинета, откуда младший Поттер был доставлен в госпиталь.

— С ним все будет хорошо? — спросила неизвестная рейвенкловка у Скорпиуса, всеми силами демонстрируя участие. Несколько свидетелей безмолвно вторили ей, обступив слизеринца.

— Знаете, бывают моменты, когда время действительно важно. Каждая, черт возьми, минута на счету! — сузив глаза, сказал тот. — Ложный интерес здесь неуместен. Вам было насрать на него, покрывшегося пятнами, стонущего, хрипло дышащего и закатывающего глаза, вмиг растерявшего все свое обаяние. Ненавижу дегенератов, которые брезгливо пятятся вместо того, чтобы оказать помощь. Ненавижу... Проклятые лицемеры. Не согласен с русским классиком во мнении о том, что "человек" — звучит гордо. Я чувствую в этом слове нечто пошлое и липкое, будто сгнивший на окраине цивилизации мусор. Лучше бы я появился на свет котом.

Скорпиус остановился у одного из последних снежных лоскутов, жадно всасываемых почвой. Как-то Альбус поделился с ним фантастическим рассказом миссис Уизли, не имеющем каких-либо пересечений с прихотливой историей: "Во времена, когда мир был еще юным, от палящих солнечных лучей прятались в лесах древляне, почитающие языческих богов. Боясь божественного гнева, они исправно выполняли все требуемые обряды, совершали жертвоприношения. Дух ветра был доволен племенем и наградил его величайшим даром: ночью, когда древляне спали, он перенес их на полмили к востоку, где среди густых зарослей был спрятан родник живительной воды. Однако люди боятся перемен. Охваченные страхом перед проявлением нечто сверхъестественного, они сожгли идол проявившего милосердие и благодарность бога".

А Скорпиусу очень хотелось колоссальных изменений. Вот бы планета перевернулась, день стал ночью, а Альбус выздоровел...
 
Если бы безоблачная высь была пергаментом, Альбус Северус взял бы чернильницу, вылил из нее содержимое и наполнил нежностью из самой глубины души. И написал бы о своей безмерной любви к этой короткой, гнусной, недостойной жизни.

— Лишь сегодня свыкаюсь с неизбежностью: все слишком серьезно.

Они лежали на вересковой пустоши, подставив лица осторожным томительным ласкам рассвета. Скорпиус выводил узоры на трогательно острых коленях Поттера. Язык немел, и оставалось только слушать.

— На днях мы с Джеймсом снова начали разговаривать. Он играл мне на гитаре, как в то лето... Что будет, когда перемирие наступит во всем? Ни одна птица не умрет на лету, будут вкопаны в землю бездумно сорванные ветви, вода освободится от оков, с неба упадут облака, иссохшие степи запахнут медом, битвы закончатся вином, а не кровавыми мечами... Может быть, от одного лишь перемирия земле стало чуточку легче?

— Тебе будут делать пересадку, Ал?

— Я не хочу... Вдруг с чужим сердцем я обрету совсем чужую душу?

— Не говори ерунды. — Скорпиус обнял его так крепко, как только мог. — Целители справятся со своей задачей.

— Неужели ты стал верить людям?

Молчание и болезненная чечетка в груди.

— Слушай, Скорпи... Прости меня за то, что прибегаю к штампам. Но эта фраза кажется настолько правильной и искренней... Я люблю тебя. Просто люблю. И все.