***
<i>Что вяжет крепче всего? Какие путы почти неразрывны? У людей высокой и избранной породы то будут обязанности – благоговение, которое присуще юности, робость и нежность ко всему издревле почитаемому и достойному, благодарность почве, из которой они выросли, руке, которая их вела, святилищу, в котором они научились поклоняться; их высшие мгновения будут сами крепче всего связывать и дольше всего обязывать их. Великий разрыв приходит для таких связанных людей внезапно, как подземный толчок: юная душа сразу сотрясается, отрывается, вырывается – она сама не понимает, что с ней происходит.</i>

Глава 1. Lever le masque(1)

11 сентября, 2002 год. Сан-Франциско, штат Калифорния.
«Зверское убийство мужчины в отеле «Четыре сезона»!»
Джефф Нортон с кислым видом созерцал первую полосу утренней газеты. В его ушах уже звучали вопли Гвилима по поводу утечки информации. Нет, это были даже не вопли – похоронный марш запланированному отпуску. Автором статейки был известный журналист, славящийся на всю Калифорнию своим талантом нагнетать обстановку.
«…полиция не разглашает имени убитого, но, судя по всему, он был знаком со своим палачом лично…»
«…по степени жестокости и изощренности преступление имеет не слишком много прецедентов…»
«…была вскрыта грудная клетка и вырезано сердце. Вполне возможно, что оно стало сегодняшним завтраком маньяка…»
– Тьфу! – Нортон раздраженно швырнул газету на стол.
– То-то и оно, что «тьфу», – послышался мрачный женский голос. Не оборачиваясь, Джефф развел руками и рухнул на стул. Напротив него опустилась на стул роковая Лиз, она же Элизабет Хаммонд, психолог-криминалист.
– Лиз, ты это читала вообще? Какой, на хрен, завтрак?!
– Читала. Тема завтрака раскрыта не полностью, что тут еще скажешь?
– Очень смешно.
– Да ты лучше готовься, Джефф. Наш горячо любимый шеф рвет и мечет, – большие серые глаза Лиз сочувственно скользнули по лицу коллеги. – Давненько у нас не было таких преступлений.
– Что это? – поинтересовался следователь, кинув обреченный взгляд на бумаги в руках девушки.
– Шедевр эпистолярного жанра от патологоанатома. В смысле, заключение судмедэкспертизы.
– И что же там такого, что вобьет последний гвоздь в крышку гроба моего отпуска?
– Итак, начнем с чего-нибудь простенького… Убийца вскрыл парню грудную клетку и буквально выдрал оттуда сердце… Многочисленные ушибы и гематомы – это уже банальное избиение. В крови трупа обнаружена лошадиная доза некоего препарата на основе трипторелина. – Наркота какая-то? – не понял Нортон.
– Нет, – покачала головой Лиз. – Гормональный препарат, подавляющий сексуальное влечение, используется для химической кастрации. Там, правда, отнюдь не чистый трипторелин; присутствуют вещества, в совокупности дающие весьма интересный эффект. Я могу сделать вывод, что убийца неплохо разбирается в медицине.
– Черт, это жестоко, – скривившись, заявил Джефф. Лиз хмыкнула, но промолчала. – А зачем кастрировать мужика, если собираешься его убить?
– Ммм… Дай подумать… Тебе о чем-нибудь говорит заключение «трещины в анальной области»?
Джефф недоверчиво вскинул бровь. Потом нервно засмеялся.
– Вот черт… Он его изнасиловал?!
– Именно. Причем допускал, что жертве могло это понравиться.
– Еще бы не допускал! – выдавил инспектор. – Ты видела этого хлыща? Как есть пидорас!
– Нортон, ты, как обычно, изящен в выражениях, – ехидно парировала Лиз. – Конечно, не ты один это заметил – Грейс мне посоветовал расспросить о трупе мальчиков из «Firmament», – наманикюренные ногти девушки скользнули по краю столешницы. – Нет, это определенно не серийный убийца. Вообще, топорная работа… Во всем этом недостаточно рациональности.
– Ну, милая моя, начать ведь никогда не поздно!.. Хотя, знаешь, в твоих словах есть резон.
– Верх остроумия, – Лиз покачала головой. – Пожалуй, я Гвилиму скажу то же самое. Геморроя с серийным убийством будет гораздо больше.
– Ты считаешь, это правильно? – меланхолично переспросил Джефф.
– Кто-то в отпуск хотел, нет? Вот и поразмышляй над многогранностью значений слова «правильно», – с этими словами она покинула кабинет.

* * *

30 июня, 2002 год.
Сгинь. Сгинь отсюда, кому говорю!
Отлично, О'Нил, ты уже беседуешь с зеркалом. Стоит ли использовать это как материал для дипломной работы?
И снова это женоподобное существо смотрит на меня из недр зазеркалья. Мне только и остается, что изо дня в день убивать его раздраженным взглядом. Я знаю, насколько красив. И понимаю, что грош цена этой красоте. Красота – не более, чем тень, химера…
И роднит меня с красивыми девушками не столько смазливое лицо, сколько эта вселенская тоска в душе и во взгляде, тоска от осознания своей красоты, от предсказуемого к себе отношения… Я никогда не понимал: как общество может давать за внешность оценку кому-либо, при этом считая себя объективным в суждении? Оценка внешности – самая, пожалуй, субъективная, которую только можно дать человеку. Хотя, каждому свое… Вот меня в людях привлекает харизма – причем не факт, что я ее не выдумал. Так или иначе, если у человека нет харизмы, то он попросту не будет мне интересен.
Ха… интересно, есть ли она у меня? Или только смазливая рожа…
От унылой рефлексии меня отвлек знакомый энергичный стук в дверь. Бросив полотенце на подвернувшееся по пути кресло, я поспешил открыть.
– Привет, Алфи, – за дверью обнаружилась Фиона О'Коннел с неизменной улыбкой на лице. – Я к тебе не с пустыми руками, как видишь.
– Да уж, вижу, – проворчал я, забирая у Фин полосатый, рыжий комочек. – Гектор, вот что тебе дома не сидится?
Ответа, к счастью, не последовало. Гектор лишь томно прищурил свои золотистые глазищи и чуть изогнулся, меняя позу у меня на руках. Разбаловал я его, хуже, чем любого породистого кота.
– Ладно тебе! – засмеялась Фин. – Гектор просто скучает по мамочке. Он же еще совсем крошка!
Мой Гектор был одним из четверых котят, которых родила Бэнши – кошка семейства О'Коннел.
– Крошка… А по пожарным лестницам шмыгает как матерый уличный котяра. Иди, лопай, крошка! – я наклонился и опустил Гектора на пол. Котенок тут же скользнул в квартиру. Краем глаза я заметил, что скрылся он именно на кухне.
– Ммм... А вечером что делаешь? – Фиона с надеждой посмотрела на меня, от чего резко испортилось настроение.
– О, извини, мне сегодня опять на работу.
– Ну и работа у тебя. Стоишь за барной стойкой с вечера до утра… Даже не высыпаешься толком, – расстроено протянула она, заправив за ухо вьющийся огненно-рыжий локон, который вечно выбивался из наспех собранного конского хвоста. – Ну, еще увидимся.
– Пока, – сопроводив прощание натянутой улыбкой, я закрыл дверь.
Эх, Фин, знала бы ты, какой я на самом деле бармен…
Со второй чашкой кофе ко мне вернулась сомнительная бодрость. Мое бодрствование обычно пассивно-пессимистичное – уж не понимаю, что во мне нашел такой человек, как Фиона. Просто так сложилось, что я поселился в этой квартире, а соседка оказалась моей же однокурсницей. Только она учится на факультете журналистики, а я – на психолога.
– Эй, бармен, ты где? – послышался из ванной сонный голос Тори.
– На кухне! – откликнулся я. – И у меня есть кофе!
Через минуту в кухне нарисовался смуглый красавец Викторио, который в кои-то веки удосужился надеть хотя бы джинсы.
– Привет… – зевая, протянул он. – Кто там приходил, Фиона твоя?
– Неужто ревнуешь?
Тори по обыкновению засмеялся. У него звучный, очень заразительный смех. Это – лишь то немногое, что продолжает в нем нравиться несмотря ни на что.
– Ревновать гея к девушке? О, ну только если чисто по-дружески!.. Нет, всего лишь поражаюсь мышлению хронических гетеров. Чтобы все просечь, много ума не надо... Бармен, блин! Мэтт бы угорел со смеху…
– Ты сейчас мою подругу дурой обозвал, гений философской мысли?
– Ну, что ты, красавчик, я ведь тоже твой друг, – примиряющее заулыбался Тори. – Нет, я про то, что она не догадывается, как зажигательно мы трахаемся.
– Уж не твоими стараниями, дружок, – язвительно парировал я. Определенно, не его стараниями. Его стараниями я вечно весь в засосах хожу.
– Да, Тори, мы с тобой – просто образчик дружеских отношений!
Радостно скалясь и приговаривая «Ты – мой друг, и я твой друг…», Тори схватил меня за руки и потащил в предсказуемом направлении. Эй, а кофе?!.. Ладно, можно забыть про кофе…

* * *

Так уж в нашей семье повелось, что мой брат Альберт – долбаный папенькин сынок, его радость и гордость; я же, Альфред – вечное разочарование Эдварда Стоукса. Честно говоря, у отца, по-моему, не все дома – им владеет нездоровая какая-то одержимость сделать из сыновей образы свои и подобия. Даже моя внешность ему не угодила: я – копия матери и напрочь лишен мужественности. Наверное, он и поставил передо мной проблему половой самоидентификации, постоянно сравнивая с девчонкой. Зато чертов Берти – вылитый папочка; видимо, мифический механизм судьбы действительно работает по принципу комплиментарности. Мой старший брат никогда не любил меня и всячески третировал. А я всегда его жалел. Альберт – человек конформный, подверженный чужому влиянию, не имеющий индивидуальности. Его удел – прожить заново жизнь отца, при этом не внося в нее существенных коррективов. Мы с ним настолько разные, что наша противоположность кажется какой-то жестокой сатирой на тему либералов и консерваторов.
От нас требовалось безупречное знание математики, экономики и так далее, чтобы в будущем угробить себя, так сказать, на благо семейного бизнеса. Меня всегда клонило в сон от подобной ерунды, я возненавидел эти предметы чисто из принципа. И при этом мои оценки были практически безупречны – куда как лучше, чем у братца…
Хотел бы я быть на месте Альберта? Ну уж нет. Мне не нужно было уважение отца, которого я ненавидел и по сей день ненавижу. Ненавижу за свою маму. Мне просто было больно видеть эту филигранную статуэтку, замученное существо, прилежно играющее роль светской дамы. Больно осознавать, что отец своей тиранией подавляет ее, превращает в податливую глину, из которой можно вылепить все, что душе угодно. Я ничем не мог ей помочь, как никогда не находил сил противостоять воле отца. Проще было не видеть всего этого и уехать к своему другу Джейку, дабы утешиться в его далеко не дружеских объятьях…
О, про мою ориентацию вообще отдельная история, клиническая. Я не «…осознал в один прекрасный день, что мне нравятся мальчики…», нет. Но вот девочки мне не нравились абсолютно точно. Конечно, до какого-то времени я вообще не сталкивался с проявлениями гомосексуализма. Так как у меня практически не было друзей, определенного отношения к таким людям у меня тоже не появилось. А потом я столкнулся с этим проявлением воочию…
Я никогда бы не подумал, что мой единственный друг окажется геем (ну, правильнее будет назвать его би) – он очень уж активно обжимался с девочками лет этак с тринадцати и поддразнивал меня на тему нежелания идти по его стопам. Джейк вообще постоянно втягивал меня в рискованные авантюры – отлучки из общежития колледжа, сомнительные попойки и прочее в таком духе. Я опасался, что у нас могут возникнуть проблемы, но Форестер только отшучивался – мол, на носу двадцать первый век, и все это лишь местные традиции. И действительно: что бы там ни говорили про гражданскую сознательность англичан, проблем не возникало никогда. Как говорится, не пойман – значит не вор…
Однажды, мы не то чтобы выпили – напились, причем конкретно. Джейк начал недвусмысленно ко мне приставать, я, в свою очередь, с энтузиазмом воспринял его действия (интересно, а был бы я против в трезвом состоянии? Думаю, что нет…).
Наутро я был донельзя смущен, но у меня совершенно не было ощущения какой-либо неправильности произошедшего. Да и какая неправильность может быть, когда ты чувствуешь себя действительно нужным кому-то? Между нами практически ничего не изменилось – разве что в число забав Джейка добавилась «Развращение младенца», как он шутил на этот счет.
Я не знаю, как можно было назвать наши отношения… Мне нравилось засыпать рядом с ним, чувствовать его сильные руки, немного нерешительно скользящие по моей спине – по сравнению со мной Джейк казался себе огромным и неуклюжим. Нравилось, когда он перебирал мои волосы, шептал, как я прекрасен… Он всегда говорил, что я – самая искусная зарисовка, принадлежащая карандашу Бога. Черт возьми, он умел красиво говорить... Нет, я не был «ослеплен любовью» и где-то в глубине души понимал, что весь этот жалкий псевдоромантический бред носит характер своеобразной дрессировки, но вот нужно ли мне было это понимание? Я хотел забыться, хотел быть нужным и желанным. Джейк хотел мое тело – это было что-то вроде навязчивого желания обладать редким произведением искусства, да простят мне мою скромность. Взаимовыгодное сотрудничество, приносившее обеим сторонам неплохие дивиденды.
Как часто это бывает, красивые слова на поверку оказались всего лишь словами. Отец застукал нас в постели на каникулах, аккурат после выпускного. В том, что тут не обошлось без чертова козла Берти, я даже не сомневаюсь… Мне он даже слова не сказал, а вот Джейку велел паковать вещи. Этого голубого Ромео как ветром сдуло – наверняка, отец пообещал ему всего хорошего, если он рискнет появиться в километре от моей скромной персоны…
Вечером эта спесивая скотина устроила грандиозный скандал. Не мне, а матери. Орал что-то про ее дурную наследственность и дядюшку-извращенца, а она спокойно стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на него с такой убийственной холодностью, что я наконец понял – она никогда не была сломлена его волей по-настоящему. Я понял, что искренность в мире иссякает куда быстрее полезных ископаемых.
Стоило ему сказать еще пару оскорбительных фраз, как меня прорвало. Я высказал ему все, что думаю по поводу него самого, а также Кембриджского университета, семейного бизнеса et cetera. Выслушав меня с выражением глубочайшего презрения на лице, отец предложил мне покинуть этот дом, раз мне тошно находиться с ним под одной крышей, что с его стороны вполне взаимно.
И я ушел. Я ушел, понимая, что это мой шанс идти по жизни своей дорогой, добиться чего-то. Собрал вещи, документы, попрощался с матерью и ушел. В тот день у меня появилось осознание того, что меня сплошь и рядом окружают актеры, с которых непросто содрать сверкающие драгоценностями маски…

* * *

Остановившись в одной из дешевых придорожных гостиниц, я тут же вышел на улицу и побрел куда глаза глядят. Чувствовал себя в тот момент как гиперактивный щенок, выпущенный на улицу. Нужно было навести в голове подобие ясности, решить, чем заняться дальше… Мой блуждающий взгляд остановился на киноафише, и я фыркнул. «Некуда деваться». Название фильма очень точно отражало теперешнее мое положение… Но я не фаталист, а актер на афише вообще не в моем вкусе.
Некоторое время спустя я вернулся в гостиницу. План чисто теоретически был неплох. Почти идеален…
Денег у меня было от силы тысяча фунтов, а эту проблему срочно надо было решить. К счастью, все свои дорогие побрякушки я тоже прихватил.
Вывалив содержимое многочисленных чехлов и коробочек на покрывало скрипящей постели, я критически оглядел украшения. Запонки, кольца, подвески, несколько наручных часов… Прилично. В основном это было белое золото и платина – не люблю желтый металл, он не сочетается с оттенком моей кожи. Практически все отправилось в кучку «загнать». Оставил я только одни часы – «Rolex», обалденные, такие стильные… ну, рука не поднялась! И два кольца. Первое – обручальное кольцо бабушки с материнской стороны – предполагалось, что я подарю его своей невесте. М-да… Второе также семейная реликвия О'Нилов – тяжелый перстень с темно-зеленым камнем, похожим на изумруд. Я так понял, что его подарили кому-то из моих предков.
Ожидания выручить неплохую сумму оправдались, даже более чем. Что ж, в отличие от Альфреда Стоукса, Альфред О'Нил оказался чертовски везучим парнем! Довольный жизнью, я приступил к следующей части своего Плана – быстро и решительно свалить подальше от папаши. Уж он-то наверняка хочет, чтобы я, покаявшийся и гетеросексуальный, приполз обратно, а значит, любой приличный университет Соединенного Королевства мне заказан. Прости Оксфорд и прощай Кембридж, называется… Решил, что поеду в Соединенные Штаты. А что, забавное местечко; там всем на все пофиг после ЛСД, битников, общедемократической и сексуальной революции… гей-парадов в Сан-Франциско, опять же. Ну, участвовать в таком сомнительном мероприятии мне не хотелось, а вот солнечная Калифорния заинтересовала…

* * *

Так я здесь и оказался. Через некоторое время я разобрался со всей бумажной волокитой и стал счастливым обладателем фамилии О'Нил, счёта в банке, а также без пяти минут студентом Калифорнийского Университета Сан-Франциско. Единственный раз в жизни поблагодарил отца за чертов Итонский колледж. Впрочем, это не Эдвард Стоукс вкалывал четыре года на безукоризненный диплом без единой оценки «B-level».
Оплатил квартиру за полгода вперед – жить в студенческой общаге я не собирался, боже упаси! Мне нужно хотя бы подобие личного пространства! Остальное положил на свой счет. И вот передо мной встала первая серьезная проблема – поиск работы. Со своим средним специальным образованием я при желании мог бы найти вакансию в каком-нибудь офисе, в должности младшего сотрудника… Но зарплата там мизерная, да и полный рабочий день учеба исключает… Может, было еще что-то, но, честно говоря, я совершенно не знал, куда можно податься студенту, чтобы зарабатывать на более-менее приличную жизнь, и при этом не прогуливать занятия. Однажды на глаза мне попалось объявление: в какой-то ночной клуб требовались «работники от восемнадцати до тридцати лет, мужчины, можно без опыта работы...»
Я далеко не идиот, право слово. Несложно выявить подтекст таких объявлений, еще легче – прикинуть, что ты можешь предложить.
Вот так, в лучших традициях Артура Рембо, все и началось.

* * *

21 июля, 2000 год.
…Придя по указанному адресу, я с сомнением воззрился на двухэтажное здание, якобы чисто случайно находящееся не на главной улице, а в одном из ее переулков. Выглядело оно весьма прилично, даже респектабельно. Над входом красовалась стильная, но, на мой вкус, излишне гламурная вывеска «Мятная полночь».
Все еще сомневаясь в своем решении, толкнул отполированную стеклянно-стальную дверь и очутился в прохладном холле. На меня уставился мрачный плечистый субъект лет этак тридцати, типичный охранник.
– Ты новенький что ли? – осведомился он. Я сначала не совсем понял, о чем он.
– О… не совсем. Я по объявлению, – охранник в ответ противно, понимающе усмехнулся.
– Пройди в главный зал, парень. Там разберешься.
Кивнув, я прошел в указанном направлении. Мой взгляд тут же остановился на бармене, протиравшем бокалы. Вполне обычный мужчина, явно уже не студент. А вот рядом с ним на барной стойке восседал парень чуть старше меня на вид, латиноамериканец с вьющимися черными волосами, собранными в небрежный пучок, одетый в обтягивающую белую майку и голубые джинсы, сползающие на самые бедра. Всем своим видом он источал настолько неприкрытую чувственность и сексуальность, что я невольно сглотнул, ощущая легкое напряжение в паху и подавляя желание нервно облизать губы.
– Тори, из года в год я тебе вроде вполне ясно заявляю: я не гей, – скучающе протянул бармен. Судя по выражению лица этого Тори, он веселился от души.
– Нет, старик, ну неужели ты никогда не задумывался о сексе с мальчиком? Ты тут довольно долго работаешь, – коварно тянул парень. Я, опомнившись, кашлянул.
– Прошу прощения… Я по поводу объявления, – мой голос был уверенным, а выражение лица спокойным. Меня с детства учили нужной модели поведения… хотя вряд ли предполагали, что я пойду устраиваться на работу в гей-бар. Алфи, сейчас не время хихикать!..
Парень по имени Тори подошел ко мне. Потом мягко потянул за локоть в сторону барной стойки, где тускло светили напольные светильники. Темные, влажно блестящие глаза буквально впились в мое лицо.
– Вау, – восхищенно выдохнул он. – Черт возьми, Мэтт! Смотри, какой красавец к нам пожаловал! Всех клиентов отобьет!
Я почувствовал, что мои щеки горят. Да уж, к этому нужно привыкнуть. Но Тори даже не дал мне опомниться.
– Ну-ну, primor mío(2), не смущайся! Я Викторио, можно Тори или Вики, как тебе больше нравится, – совсем уж фамильярно Тори-Викторио обнял меня за талию. Мэтт фыркнул.
– Не упускай возможность, парень. Этот чокнутый гомик – настоящий сексуальный маньяк.
Тут во мне, словно змея из травы, поднял голову язвительный характер. Я вскинул бровь и вежливо поинтересовался:
– Делишься личным опытом? Ка-а-ак мило.
Реакция у Мэтта была странная, а именно приступ гомерического хохота.
– Вот так-так! Парень, а ты мне нравишься!
– Мэтью, я ревную, – капризно протянул Тори. Его черные глаза озорно блестели, следя за тем, как Мэтт крутит у виска пальцем, после чего стягивает жакет с рубашкой, демонстрируя накачанный торс.
– Простите, дамы, я отчалю! – надев красную футболку с какой-то идиотской надписью, бармен скрылся, как я понял, через служебный вход.
– Вали, гетер! И не скучай без меня, ни в коем случае!
– Куда я попал?.. – негромко пробормотал я, находясь в легком ступоре. Тори хихикнул и снова принялся разглядывать меня с благоговейным восхищением. Вот к вниманию такого рода я привык, так что в накладе не остался. Чуть вздрогнул, когда смуглые пальцы заскользили по моему лицу, оставляя запах дорогого парфюма… хм, что-то сильно одеколончик напоминает женские духи…
– У тебя такие четкие линии скул… Отличная кожа! Губы идеальные… А глаза какие роскошные! Слушай, а брови ты выщипываешь?
– Нет! – возмутился я. Тори хмыкнул и покачал головой.
– Когда ты хмуришься, ты такой милый!
– Блин, Тори, умолкни… – простонал я, в очередной раз краснея. Тори несказанно удивился.
– В чем дело?
– Да ни в чем! Я даже боюсь спросить, на какую вакансию претендую, – признался я. Собственно, знаю на какую. Потому и боюсь спрашивать. Впервые красивое лицо Викторио стало серьезным.
– Ты что, не знаешь про сеть Фонтэйновских клубов?
Я уселся на стул, закинул ногу на ногу и меланхолично воззрился на своего нового знакомого.
– Тори, скажи честно… Я приперся в какой-то бордель, да?
– Ну-у… как тебе сказать? Секс… как бы, это тоже в списке услуг, но по отдельному тарифу. В основном мы тут в каких-нибудь интригующих тряпках расхаживаем по залу и развлекаем гостей… – Тори сочувственно взглянул на меня. – Ты правда не знал? Вся Калифорния знает, что «Мятная полночь», «Firmament» и остальные заведения госпожи Фонтэйн – далеко не просто ночные клубы.
– Я недавно приехал из Лондона, – сообщил я несколько заторможено, таким образом пытаясь убедительно изобразить шок. Разумеется, я навел справки у местных. Об этом местечке, по-моему, знают даже самые отпетые моралисты. Два гей-бара и сеть борделей по всей Калифорнии на любой, так сказать, вкус и цвет.
– Да ну! Серьезно?
– Более чем.
Тори сидел и тихонько балдел. Потом задумчиво хмыкнул.
– Ну, а как же тебя звать, красавчик?
– Альфред.
– Альфред… ммм, элегантно, – оценил Тори и тут же принялся подбирать сокращение. – Фредди? Ага, Крюгер... О нет, ты определенно не Фредди… Лучше просто Фред…
– Алфи, – я впервые улыбнулся ему. – Меня все зовут Алфи.
И снова этот его осязаемый кожей взгляд. Меня в жизни так откровенно не раздевали взглядом.
– Черт… Алфи, у тебя шикарная улыбка! – выпалил Викторио, снова вгоняя меня в краску. Ну не привык к такому откровенному интересу от кого-то, кроме Джейка, как бы ни хорохорился.
– Еще одна реплика о моей ослепительной внешности, и я подумаю, что ты влюбился, – мы оба засмеялись. Тори, умудрившись притянуть к себе стул ногой, развернул его и уселся напротив меня, сложив руки на спинке стула.
– Нет, знаешь, я предпочитаю влюбляться в кого-нибудь попроще... – он вздохнул. – Слушай, Алфи... Давай поговорим серьезно. Я понимаю, у вас там в Англии все благопристойно до тошноты, но эта работа – не такая уж плохая, как ты думаешь. У нас всё по контракту, никаких извращений со стороны клиентов… ну, по крайней мере, пока обходилось без принуждения и членовредительства. Выпивка за счет заведения, опять же…
– Я… ну, я не знаю. Не то чтобы я хочу быть проституткой, знаешь ли! – не знаю, хочу или нет. В любом случае, мое «хочу» привыкло дружить с «надо». Впрочем, этому парню мои принципы знать не обязательно.
Тори вздохнул.
– Алфи, посмотри правде в глаза – никакой ты не студент. Ты привык жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывать, эстетствовать, носить дорогую одежду, слово «экономия» ты наверняка и не слышал. А здесь мы даже в среднем рубим по тысяче баксов за ночь. Кого попало не обслуживают, расценки высокие. За каждого своего клиента ты получаешь пятьдесят процентов, а еще непосредственно за работу в зале в зависимости от общей выручки. Проблем с законом не будет – заведение существует легально. Ну, если забить на официальные отговорки, у нас вся полиция подкуплена. Соглашайся. Это, по сути, легкие деньги!
Легкие. Поэтому я сюда и пришел. Ох, что-то очень уж складно все звучит… Я же не идиот, в конце концов, чтобы вообще кому-то верить на слово!
– Подвох-то в чем? – чуть снисходительно поинтересовался я. Тори сверкнул белой полоской зубов.
– Как бы нет особого подвоха. Но с тобой заключается контракт, согласно которому ты не можешь уйти раньше, чем через три года. Уволишься – должен будешь выплатить неустойку. Но если тебя уволят – тогда неустойку платят тебе.
Я всегда был немного чокнутый… видимо, это у нас семейное, по отцовской линии. Невольно мелькнула забавная мыслишка, что меня здесь снимет какой-нибудь солидный бизнесмен и всем растреплет, где работает младший сын Стоукса. Это ли не цель желанная? Все, приплыли…
– Да к черту мораль. Я согласен! – заявил я, сам в шоке, что все-таки сделал это. Тори, похоже, тоже слегка обалдел.
– Так быстро?
– Да, – пожал я плечами. Он снова принялся смеяться, качая головой.
– Ну ты даешь! – воскликнул он. – Ладно, я сейчас позвоню Бриджит...
Викторио извлек из кармана джинсов мобильный телефон. Набрал номер и принялся ждать ответа, нетерпеливо барабаня пальцами левой руки по столешнице.
– Бридж, здорово! Слушай, тут по объявлению такой парень пришел, я чуть прямо здесь его не… Нет, серьезно, я в жизни ничего подобного не видел! Глазища на пол-лица, синие-пресиние… – расхваливал меня Тори, словно бы я его товар. Каким-то чудом мне удалось не покраснеть в очередной раз. – Натуральный блондин, чуть ли не платиновый! – тут ему что-то сказали. – Да я тебе серьезно говорю, Бридж!.. Нет... он не американец… англичанин… Ооо, ну, ждем! Пока-пока! – Тори закончил разговор и снова принялся ржать. – Представь, Алфи, она мне не верит! Сказала, что очередной крашеный янки пытается набить цену своей заднице…
– Я смертельно оскорблен, – тут же фыркнул я. Если бы крашеный – у меня в детстве было подозрение на ГКА 1В(3). – А глаза у меня голубые – синие бывают только в дамских романах, знаешь ли.
– Это ты голубой, а глаза у тебя синие! – возмутился Тори.
– А кто такая эта Матушка Бриджит? – не мудрствуя лукаво, перевожу тему. – Сутенерша что ли?
– Алфи, завязывай, – добродушно отмахнулся Викторио. – Не бордель, а клуб. Не проститутка, а хаслер. И, наконец, не сутенерша, а хозяйка клуба. Не спорь с ней лишний раз и все будет о'кей. Она классная…
Еще с полчаса мы с Тори, в перерывах между его культурными домогательствами, весело трепались о всякой ерунде. До тех пор, пока не появилась упомянутая «хозяйка».

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

* * *

(1) Lever le masque (фр.)– сбросить с себя маску.
(2)Primor mío (исп.)– моя прелесть.
(3) ГКА 1В (Глазокожный альбинизм 1В) – если кратко, то при ГКА 1В разные степени мутации ведут к различному снижению активности тирозиназы и являются основной причиной различий в пигментации.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 2. Est absent dans le monde de la perfection(1)

13 сентября, 2002 год.
– Деточка, – грудным голосом протянула женщина, покачивая узкой ступней, обутой в лаковую черную туфлю на дикой шпильке и такой же дикой платформе. – Унисекс нынче не в моде.
Лиз и бровью не повела – она была не тем человеком, которого можно уязвить. Тем более, тридцатисемилетней дамочке в пунцовом мини.
– Вам, миссис Фонтэйн, не понять нынешней актуальности дресс-кода.
– Да стоит ли вообще пытаться? – Бриджит Фонтэйн возвела к потолку свои раскосые зеленые очи, после чего доверительно улыбнулась. – Я скажу вам больше: дресс-код не способствует личной жизни! Вы такая очаровательная девушка, мисс Хаммонд, но, – Бриджит указала мундштуком на левую руку следователя, – колечка на вашем безымянном пальце что-то не видать! Не боитесь остаться старой девой, Элизабет? Сколько вам лет?
– Двадцать восемь, миссис Фонтэйн. Весьма трогательно с вашей стороны заботиться о моем семейном благополучии, – Лиз холодно улыбнулась. – Итак, могу я задать вам несколько вопросов?
– Разумеется, мисс Хаммонд. Я вся к вашим услугам… Не возражаете? – получив кивок, Бриджит поднесла зажигалку к кончику тонкой дамской сигареты.
– Вам знаком этот человек? – Лиз протянула ей фотографию. Кукольно-тонкие брови чуть дернулись, отчего девушка позволила себе едва заметную усмешку.
«Слава Богу, я вырвала это дело у Нортона. Он становится шелковым, когда беседует с дамочками вроде Фонтэйн…» – подумала она с легким оттенком превосходства. Элизабет Хаммонд давно не вела следствия, занимаясь лишь психологической составляющей уголовных дел. Впрочем, Гвилима долго уговаривать не пришлось, а Джефф со своей истеричной супругой умотал в отпуск.
– Деточка, – Бриджит сверкнула очередной голливудской улыбкой. – С чего ты взяла, что я его знаю? Вполне привлекательный молодой человек, но я малость старовата для такого юноши…
– Он был изнасилован и убит в номере отеля. Общий характер преступления также склоняет следствие к очевидным выводам, – Лиз чуть подалась вперед через стол к Бриджит. – Миссис Фонтэйн, убитый был вашим клиентом?
– Допустим, – снисходительно бросила Бриджит. – Но не думаю, что на это способен кто-то из моих мальчиков. Они у меня нежные натуры, знаете ли!
Лиз недаром изучала психологию столько лет. Но все же она затруднилась бы сейчас сказать – паясничает Бриджит или всерьез выгораживает своих так называемых работников.
– Мисс Фонтэйн… Я осведомлена о том, что вы с каждым своим клиентом договариваетесь лично.
– Джейк. Джейк Форестер.

* * *

25 июля, 2000 год.
– Привет, Алфи, – задорно ухмыляясь, Матушка Бриджит щелкнула колесиком зажигалки. – Сигаретку?
– Спасибо, мадам Бриджит, – я покачал головой, отказываясь.
– Что за склонность к эксцентрике? Зови меня Бридж, или просто Матушка, – отмахнулась она. – Отлично выглядишь, кстати.
Я покосился на большое зеркало в углу ее кабинета. Не сказать, что я блещу оригинальностью – льняная рубашка навыпуск, брюки, легкие летние туфли.
– Просто, я как ты, Бридж, – неотразим всегда, – невинно улыбаясь, я пожал плечами. Бриджит расхохоталась.
– В точку, милый! – отдышавшись, она снова взглянула на меня. – Ну, как ты, готов к первому… рабочему дню?
– Да уж, Тори постарался, – я мрачно усмехнулся. – Тем не менее, я до сих пор в шоке от того, что делаю. Строгое британское воспитание, знаешь ли.
Бридж понимающе закивала. Еще бы тут не кивать – меня Тори три дня подряд не выпускал из постели, она наверняка в курсе. Потом сжалился: мол, клиенты не любят такой откровенно затраханный товар.
– Смотри в оба – твое общение с Викторио многих может настроить против тебя. Они с Шоном друг друга не переваривают. А Шон, в свою очередь, не последний человек среди мальчиков.
– Я похож на шестерку? – холодно поинтересовался я. – Мне как-то безразличен самодовольный хаслер преклонного возраста. И, как ты верно заметила, я общаюсь с Тори.
Викторио мне действительно очень понравился – славный парень и как человек приятен. А вот Шон заочно напрягал – Тори считал, что он мне прохода не даст.
– Вот и умница! Тебе, конечно, повезло – у нас сегодня как раз ежегодный аукцион. Есть возможность заработать как за неделю. Ты, главное, не робей.
– Хватит, Бриджит. Я прекрасно знал, на что иду. В конце концов, я отдамся не в подворотне за пятьдесят баксов, – должно же хоть что-то в этой ситуации играть роль положительной стороны? Бридж задумчиво посмотрела на меня сквозь бокал.
– Еще не известно, что хуже, Алфи… ты, главное, не забудь однажды, что тебе нужно пойти дальше. Многие забывают, – она поспешно затушила сигарету и встала. – А теперь идем, милый, представлю тебя мальчикам как положено.
Я шел следом за Бридж, оглядывая обстановку. Это здание было куда круче «Мятной полуночи», и тянуло на небольшой отель. В голове невольно мелькнула мысль: а где же Бридж взяла столько денег, чтобы так продвинуться, да еще и на несколько борделей, которые «типа, клубы»? Надо будет у Тори спросить…
Матушка привела меня в комнату, уставленную всевозможной мебелью и увешанную разнокалиберными зеркалами. Поморщившись от ударившей в нос смеси неизменно дорогого, но не единого в своей приятности парфюма, я оглядел компанию симпатичных парней разного типа внешности, в возрасте примерно от восемнадцати до двадцати восьми лет. Почти все пялились на меня с каким-то ошарашенным видом, но, как предупреждал Тори, это была нормальная реакция «девочек» на симпатичного парня.
– Привет, мальчики! А у нас пополнение! Знакомьтесь: Альфред, – стараюсь не засмеяться – звучит-то как! Некоторые здешние хаслеры меняли имена, но я словно бы захотел поиграть с судьбой. К тому же, мое имя идеально подходило для образа, которого я собирался придерживаться.
Придерживаться образа… Боже, я как будто собираюсь принять участие в шоу трансвеститов.
– Итак, сегодня у нас ежегодный аукцион в честь годовщины основания…
Я быстренько ретировался поближе к Викторио.
– Инструктаж получил? – ехидно поинтересовался он. Я кивнул и уселся прямо на стол, небрежным движением расстегнув парочку верхних пуговиц. Жарковато тут…
– …И чтобы мне без фокусов! Вы – не дешевки какие-то, здесь деньги платят за милых мальчиков, а не за проституток! – грозно прикрикнула Бридж и тут же улыбнулась. – Живее, живее, собираемся! Альфред, милый, я завтра пришлю к тебе модистку, а то ты немножко нестандартный...
– Хорошо, мисс Бридж, – послушно кивнул я. Фыркнув, Матушка скрылась за дверью. «Милые мальчики» оживленно переговаривались, поглядывая на меня с интервалом раз в десять секунд. Опять же, мне не привыкать.
– Эй, новенький, – протянул какой-то парень. Я чуть вскинул брови и оглядел его. Он был выше меня (увы, как и многие здесь), чуть пошире в кости и выглядел заметно старше. Довольно смазливое, загорелое личико, тонкие темные брови, колючие серо-голубые глаза. Ничего особенного, не считая светлых волос, длинных и довольно густых. Обесцвеченные и чуть затонированные, что лично у меня не вызывало восторга; тем не менее видна была работа профессионального парикмахера – тон близок к моему, но более желтоватый. Вообще я пришел к выводу, что он похож на транссексуала – этакий перебор гормональных препаратов.
– Я тебя слушаю, – нейтрально произнес я. Судя по чуть скривившимся губам, этот субъект ждал к себе более пристального внимания. Ну, его право ждать, верить и надеяться, в США вроде как демократия.
– Я Шон, – сообщил он, усмехаясь, и протянул мне руку. Что ж, пришлось ответить тем же. Неожиданно Шон притянул меня к себе поближе.
– А ты хорошенький! Я бы даже сказал: красивый, – черт тебя побери, только этого мне и не хватало. – Не похож на американца… Ты случайно не француз?
Почему все смазливые парни априори считаются французами? Между прочим, у французов типовые внешние признаки больше схожи с цыганскими или арабскими, нежели классическими европейскими.
– Увы, я англичанин! – холодно улыбнувшись, ответил я и решительно выдернул руку. Шон снисходительно засмеялся.
– Видали? Не успел начать работу, а уже цену себе набивает!
Нет, детка, со мной не надо так разговаривать. Я обижусь и похороню тебя под плинтусом.
– О чем ты, Шон? – удивился я, изящно откинув с глаз отросшую за два месяца челку. – Ты просто не в моем вкусе. Не люблю блондинок!
Послышались смешки. Тори и вовсе засмеялся на всю комнату. У Шона заметно поубавилось спеси.
– А сам-то ты кто?! Рыжий что ли?!
– Я похож на нарцисса? Отнюдь, не имею привычки онанировать по вечерам на себя любимого! Все, мисс Америка, ты меня достал. Иди, носик припудри, – с этими словами я эффектно повернулся к хихикающему Тори в уже наполовину застегнутой рубашке.
– Придурок! – Шон надул губы и с крайне оскорбленным видом удалился.
– Ты его сделал, – суфлерским шепотом сообщил Тори. Сам знаю, что сделал.
Под пристальными взглядами я переоделся в костюм, захваченный с собой – не то чтобы я настолько уж нестандартен, но подогнанный костюмчик априори сядет куда лучше модельного образца. Опять уставились!!! Да, знаю, мне идет классика… После этого я взял расческу с мелкими зубчиками и привел свои непослушные волосы в условный порядок, разделив их пробором. Критически оглядел женоподобное существо из зазеркалья, своего вечного спутника по жизни. Что ж, выгляжу вполне презентабельно – хоть сейчас к шесту, показывать стриптиз на офисную тему. Старые извращенцы должны оценить…
– Э-э-э… – я нерешительно окинул взглядом неприличное разнообразие косметики. Тори усмехнулся и, покачав головой, усадил меня обратно на стол.
– Напомни, пожалуйста, чтобы я научил тебя краситься.

* * *

И вот, я, хлопая едва заметно накрашенными ресницами, обреченно зашагал навстречу судьбе. Тори меня чуть задержал, позволив остальным похватать подносы с шампанским и уйти. Шон раздраженно покосился на нас, прежде чем отчалить.
– Ну, ты как?
– Жить буду, – меланхолично протянул я. Тори приложил к моим губам один из фужеров.
– На, выпей хоть.
Я в четыре глотка опустошил бокал. Тори слабо улыбнулся и завершил успокоительный сеанс мимолетным поцелуем.
– Я дождусь тебя утром, – он вручил мне поднос. – Идем, Матушка Бридж тебя будет раскручивать.
Покорно кивнув, я вошел в зал, где несколько парней что-то исполняли на инструментах. Хм, сразу видно, профессионалы. По ходу тут все разнорабочие, кроме разве что телефонных операторов – поражаюсь смекалке Бриджит на тему «Как сэкономить на персонале». Шон уже обретался на коленях какого-то кадра лет этак под пятьдесят. Этот везде успеет, ничего не скажешь… Пожалуй, не стоит списывать «мисс Америку» со счетов – у него многому можно научиться. Я направился к Бридж, которая активно меня подзывала.
– Идите сюда, мальчики!
Она чуть приобняла меня за плечи.
– Вот, господа, тот самый молодой человек, о котором я говорила.
Мужчины откровенно разглядывали меня, заставив чуть покраснеть. Но это мне только на руку – я же новенький, весь из себя такой невинный. Тут же был Тори (куда ж без него, он, походу, все время у Бридж на коротком поводке) и еще трое парней.
– Новенький? Красивый мальчишка! – хмыкнул грузный мужчина с немецким акцентом. – Сколько ты за него хочешь, Бриджит?
Я чувствую себя племенной кобылой. И мне это не слишком нравится, скажем прямо. Хочется пойти в душ и под горячей водой содрать с себя мочалкой кожу вместе с этими взглядами, липнущими к коже, словно пропитанная потом синтетическая футболка в душный июльский день.
– Признаться, мне интересно, в какую сумму меня оценят, сэр, – опередил я Бридж. Та одобрительно посмотрела на меня.
– А во сколько ты сам себя оцениваешь? – мягко поинтересовался более привлекательный сосед немца. Ему на вид было максимум тридцать, что в моих глазах, как любого восемнадцатилетнего парня, было несомненным плюсом. Правильные, резкие черты лица, темные, зачесанные назад волосы, как-то недобро сверкающие черные глаза… Не сказать, что у него типичная англо-саксонская внешность, но заметный британский акцент. Вот блин… Надеюсь, мы нигде не встречались.
– Знаете, я плохо знаком с данной отраслью розничной торговли, – с печальным видом ответил я. Мой ответ вызвал бурное веселье. Матушка выглядела довольной, подобно обожравшейся кошке.
– Иди сюда, – отсмеявшись, позвал меня британец. Хорошо, что не тот суровый нордический дедушка, а то я еще морально не созрел для такого… Все еще смутно понимая, что же вытворяю, я очутился у него на коленях. Одна его рука по-хозяйски обняла меня за талию, другая легла на бедро.
Пока мне представляли остальных, я глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Так, Алфи, спокойно, все о'кей, могло быть гораздо хуже. Лет этак на пятьдесят.
– Не пугайся ты так, я не кусаюсь, – усмехнулся мужчина. – Как тебя зовут?
– Альфред, сэр, – я скромненько потупил глазки. Черт, мое идиотское поведение им действительно нравится. Но как кому-то может нравиться это?!
– Альфред, значит… Я – Винсент, на случай, если ты опять захочешь назвать меня сэром. Итак, с какими же областями торговли ты знаком хорошо?
Довольный собой, я принялся разглагольствовать о сложности нынешней ситуации на сырьевом рынке, потом подбавил про биржевые котировки и старый добрый индекс Доу-Джонса (классическая тема со времен возникновения термина. Банально…). У старых гомиков чуть челюсти не отвисли, но от комментариев они воздержались.
– Но вообще, господа, экономика – не мой конек! – добил я внимательно слушавших меня, большая часть которых наверняка была бизнесменами. У немца, которого, как выяснилось, звали Генрих, был донельзя глупый вид.
– То есть?
– О, увы, я человек гуманитарного уклона. Мои покойные родители были историками. Они привили мне любовь к искусству! – у Бридж был такой вид, будто она сейчас лопнет от едва сдерживаемого хохота.
– Где же ты получил столь прекрасное экономическое образование? – с интересом спросил худосочный американец в очках.
– В Итоне, – спокойно отозвался я. Тори с ужасом уставился на меня. Ноздри Бриджит чуть раздулись.
– Я стипендиат, – добавил я с усмешкой. Разумеется, вру и не краснею, но эта вдохновенная чушь становится забавной.
– О, я тебя помню, – улыбнулся Винсент. Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица. – Ты – лучший ученик выпуска, верно? Уж не помню точно твою фамилию…
– И не вспоминай, – я очаровательно улыбнулся, умоляюще уставившись на него. Винсент едва заметно кивнул, все так же улыбаясь. Зубы у него были крупные, ровные и белые. Но я склоняюсь к мысли, что он не рекламирует зубную пасту.
– Так ты увлекаешься искусством, Альфред? – послышался низкий, чуть картавый голос с сильным акцентом. Я с готовностью обернулся к мсье Бернарду.
– Да, мсье Бернард. В частности, литературой.
Мсье Бернард завел оживленную беседу об искусстве – он, вроде как, был хозяином какой-то жутко крутой картинной галереи. Все остальные оживленно вставляли свои десять пенсов, которые я мысленно охарактеризовал как ломаный грош. Великосветские снобы с вульгарным вкусом – вот они кто. Могли бы выучить еще пару названий картин помимо Мона Лизы. Мона Лиза, подумать только!
– Мне никогда не нравилась Мона Лиза, господа. Общество веками превозносит изображение длиннолицей, несексуальной женщины, из моральных соображений забыв, что на картине изображена не жена купца, а проститутка.
– То есть? – нахмурился мсье Бернард.
– Элементарно. У нее распущены волосы, совсем простое, но достаточно глубоко декольтированное платье, не похожее на традиционное крестьянское одеяние. И никаких украшений. Точь-в-точь описание венецианской куртизанки той эпохи.
– Да, он прав, – кивнул Винсент. – Я где-то уже слышал про это… И, тем не менее, парадокс в том, что несовершенство принимают за совершенство…
Я бы оценил всю гениальность его мысли, но мыслительный процесс резко затормозила рука, поглаживающая мое бедро. Причем, окружающие этого старательно не замечали. Разумеется, Алфи, если ты не покраснеешь, то день прошел зря!
– Не ерзай, – с ноткой веселья в голосе шепнул Винсент. Смешно ему… Обхохочешься. Педофил старый… хм, а сколько же ему в действительности лет?
Я просто охреневаю с этого балагана. Толпа богатых мужиков со всех концов света лапает смазливых мальчиков, ведя с ними светские беседы и распивая шампанское… Бридж права: в Англии я безнадежно отстал от жизни!
– Прости, Винсент, мы вынуждены забрать Алфи с собой! – весело протянул Тори, как нельзя вовремя нарисовавшись рядом с нами.
– Да, конечно, – Винсент чуть склонился ко мне и прошептал. – Учти, я перебью любую цену.
– Ловлю на слове, сэр! – я стрельнул в него игривым взглядом и поспешил удалиться вместе с ребятами.
– Что там Блэкстоун нашептывал тебе на ушко? – с каким-то наигранным любопытством спросил Викторио.
– Когда именно? – саркастически переспросил я.
– Сейчас.
– Сказал, что перебьет любую цену.
– Этот может.
– И почему я не сомневаюсь? – прозвучало вяло и как-то совсем уж жалко. Тори протянул руку и пригладил мне волосы.
– Расслабься.
– Не могу я… – я стянул пиджак и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. – Как я матери в глаза посмотрю после всего этого? Она даже подумать не может, что ее сын – проститутка…
Но дело даже не столько в матери. Мне чисто по-человечески противно все это.
– Заметь, тебе здесь никто не дал этого. Здесь мы как артисты. Это для них такая постановка, понимаешь? – приобняв меня, Тори решительно направился к недавно собранной сцене. За конторкой уже красовалась Бридж в коротком кружевном платье а-ля готическая Лолита и поигрывала деревянным молоточком.
По голове мне этим молоточком, по голове. Чудная была бы демонстрация средневековой анестезии.

* * *

– Итак, лот номер шесть – очаровательный аристократичный блондин Альфред!
Кто-кто? М-да… Ей бы в рекламу… Дождавшись окончания этой своеобразной PR-компании, я неторопливо вышел на сцену, перекинув пиджак через плечо, с таким видом, будто бы вышел погулять по бульвару.
– Начальная цена – пять тысяч долларов!
– Пять двести! – подал голос какой-то нелицеприятный янки.
– Пять пятьсот! – перебил Генрих.
– Восемь, – невозмутимо бросил Винсент. Я чуть вскинул брови, поймав его лукавый взгляд. Почему-то мне кажется, что уйду я именно с ним.
– Восемь двести, – присоединился Бернард.
– Восемь пятьсот! – послышалось откуда-то еще.
– Десять, – парировал Винсент.
– Десять пятьсот!
Спрос на меня был о-го-го! По крайней мере, до двадцатки.
– Пятьдесят тысяч долларов! – откровенно веселясь, протянул Винсент, увеличивая цену практически в два раза. Генрих хмыкнул и сложил руки на коленях. Видимо, прагматичный немец решил подождать и поиметь меня подешевле. Тоже верно…
– Продано! – Бриджит от души застучала молотком, будто бы не в силах остановиться после трех ударов. Отвесив шутовской поклон, я гордо удалился. Гордо, потому что ни за кого столько не отвалят, я уверен. Но вот если действовать себе во вред и подумать, то гордиться-то особо нечем…
Винсент уже ждал меня, замерев возле крайнего столика. Я нерешительно приблизился. Он такой высокий… шесть футов как минимум.
– Идем, – он чуть улыбнулся и, обняв меня за талию, повел к выходу. Я буквально чувствовал завистливые взгляды остальных парней, направленные мне в спину. Отличился ты, О'Нил, ничего не скажешь…
Когда Винсент открыл передо мной дверь машины, я невольно почувствовал себя девчонкой. А он словно бы прекрасно понимал мое состояние, судя по тонкой усмешке.
– Не слишком ли дорого ты меня оценил? – не удержался я от шпильки в его адрес. Вместо ответа Винсент подался вперед, завладевая моими губами.
Он целовал меня властно, почти грубо… Почти. На грани. И, черт, мне же это нравится. А потому не было смысла ломаться, я стал отвечать ему, поначалу нерешительно, но постепенно все больше входя во вкус.
– Не слишком ли ты продешевил? – усмехнувшись, выдохнул Винсент мне в рот. Повернув ключ и нажав на педаль, он, наконец, отодвинулся.
– Как тебе моя машина? – тоном светской беседы поинтересовался он, выезжая на дорогу.
– Честно? Я в этом не разбираюсь… Но так, на вид, классная. Только вот без личного водителя все это не выглядит достаточно пафосным.
Винсент поперхнулся и, смеясь, покачал головой.
– Никогда не встречал человека с моей собственной манерой говорить.
– Ну, патент на манеру говорить потенциально проблематичен. Наверно мы просто говорим на одном языке, – я пожал плечами, снова рассмешив его.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

– Теперь понятно, почему ты не обзавелся водителем – все денежки ушли на пентхауз, – насмешливо поделился я своим открытием. Ответом мне снова стал хриплый смех Винсента, который прошел куда-то вглубь и принялся звенеть стеклом.
– Язва.
Я нашел его возле бара, после чего согласно кивнул.
– Таки ты прав.
– …Признал Алфи, неимоверным усилием подавив желание добавить колкость про дворецкого, – тут уж пришла моя очередь веселиться. Надо же, угадал!
Он протянул мне бокал, на две трети наполненный темно-красной жидкостью.
– Вкусно… Что за сорт? – я сел на диван, дабы глазеть на своего клиента снизу вверх.
– Классика – Мерло, – Винсент медленно поднес бокал к губам и сделав глоток, прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом. – Честно говоря, Альфред, я просто фанат красного вина.
– In vina veritas? – не без сарказма процитировал я известное латинское изречение. – И не называй меня Альфредом, ты становишься похож на моего бывшего декана.
– Увы, мне нравится твое имя. Оно приятное на слух. Его можно долго перекатывать на языке, словно глоток вина, ощущая все оттенки его вкуса.
– Запущенный случай, – вздохнул я сокрушенно. – Эстетствующий мизантроп, который любит мальчиков – ты прямо вампир Лестат какой-то.
Мне нельзя пить. Положительно, алкоголь не идет мне на пользу…
– Так что, расскажешь, как ты оказался в Америке, да еще и в борделе? – с интересом спросил Винсент. М-м-м, а какой у него красивый голос. Низкий, не то что мой нежный гейский тенор. С такими сексуальными нотками… Только сейчас заметил.
– Действительно, должен ведь сжигать на костре школьную форму и бить челом о фундамент Кембриджского, – раздраженно отозвался я. – Ушел из дома, что тут непонятного?
– И Стоукс тебя так просто отпустил?
– Более того – он мне это и предложил, – проклятый алкоголь, не хватало еще растрепать о своем прошлом незнакомому мужику. Ладно, уже поздно брать свои слова назад. – Ему все равно: есть я, нет меня. Я раздражал его одним только видом. Баба смазливая, маменькин сынок, финансовый бездарь – типа, неполный список моих вопиющих недостатков… Я же не его наследник… Наследники, титул, куча средневековых предрассудков – мой папаша просто патологический анахронист, Винсент.
Он молча смотрел на меня. Во взгляде не было жалости, за что я ему благодарен – в этой ситуации меня глупо жалеть… Я безошибочно уловил интерес, отразившийся в его глазах. Жадный, пристальный, почти навязчивый. Не похоть, а именно это, недоступное моему пониманию…
– У тебя есть сын? Иначе откуда тебе знать, что я – лучший ученик своего выпуска.
– О чем ты? – усмехнулся Винсент. Стекло бутылки тихо, мелодично звякнуло о край его бокала. – Я же эстетствующий мизантроп, который любит мальчиков! У меня ни жены, чему я несказанно рад, ни детей. Мой племянник из твоего выпуска – Ричард Чаннел.
Я подавил желание закусить губу. А ведь мир действительно тесен до неприличия. Ричард Чаннел – один из закадычных дружков Джейка, насколько я помню.
– Я был знаком с ним.
– Вот как? Что ж, неудивительно – в Итоне не слишком много учеников.
Мне оставалось лишь согласно кивнуть. Очевидный факт. Почти такой же очевидный, как темы для светской беседы.
– А ты тоже закончил Итон?
– К счастью, я избежал такой сомнительной участи. Мой отец не одобрял тамошнюю систему образования, предпочитая держать меня под рукой. Обычная частная школа высокого класса, потом Оксфорд. После я уехал из Англии. И тоже в Калифорнию; в Беркли, если быть точнее.
– Зачем?
Впервые на лице Винсента мелькнуло что-то яростное, почти звериное. Но это было так мимолетно, что только и осталось списать все на игры разума.
– Обстоятельства, Альфред. Обстоятельства, – протянул он спокойно и отсалютовал мне бокалом. – Пью за тебя.
– Зачем? – печально повторил я. Странно… Все то же слово, но в него вложен уже совершенно другой смысл. И никто не поймет этого. Никто, кроме нас двоих. И в этом столько интимности, что я окончательно перестаю воспринимать откровенно пошлую суть ситуации.
– Я так хочу, – последовал непробиваемый аргумент.
– И за всех своих шлюх ты распиваешь Мерло, предварительно обсудив образование и превратности судьбы? – мои слова прозвучали неожиданно горько и грубо.
– Ты не представляешь, как это смешно, – Винсент криво усмехнулся. – Кошмарный пафосный бордель этой суки Бриджит, куча вертлявых идиотов… и ты, с этим своим вздернутым к потолку носом, кучей бесполезной среди них информации в голове, опускающий клиентов ниже плинтуса и правильно пьющий вино. Никто бы не рискнул играть на понижение курса.
Положительно, этот Блэкстоун видит гораздо больше, чем нужно окружающим. Я бы сказал, что он психиатр или психолог-криминалист, если бы чисто визуально не видел в нем какого-то зажравшегося акционера.
– А вот я рискнул. Теперь я лучше них, но такой же, как и они. А потому вся эта высокопарная херня не делает мне чести! – резко воскликнул я.
– Ты – не они. И прекрасно это понимаешь, – так же резко ответил он мне. – Не то чтобы другие твои клиенты будут со мной солидарны, но я вижу то, что вижу.
– Твое право – видеть то, что видишь, Винсент.
Он отставил бокал и четыре шага спустя оказался рядом со мной. Я вздрогнул, когда он обхватил ладонями мое лицо, заставляя поднять голову. Снова этот пристальный взгляд, снова эта кофейная чернота его глаз.
– Где ты этому научился? – и снова эта сексуальная хрипотца, так несочетаемо сочетающаяся с острым взглядом. – Ты словно бы знаешь, что и как мне сказать. Не можешь, не должен знать…
– Никто меня не учил. Это всего лишь я.
Он снова поцеловал меня. Я не возражал – именно этого мне хотелось последние полминуты, когда эти кошмарные глаза так близко. Впервые в жизни для меня поцелуй сродни раскаленному клейму на оголенных нервах. Он клеймит меня… Кружит мне голову куда хуже этого своего Мерло, заставляет терять рассудок… Я как никогда хочу хоть ненадолго стать частью чего-то целого, растворяясь в чужом напоре.
А Винсент, черт его дери, отодвинулся от меня, с непринужденным видом откидываясь на спинку дивана. Но теперь-то я вижу, что глаза у него горят, словно бы адским огнем.
– Можешь идти, – бесстрастно произнес он. Признаться, этими словами он умудрился меня шокировать. Заплатить пятьдесят штук за разговор со смазливым мальчиком, плюс-минус пара поцелуйчиков? Он издевается?
– Нет, серьезно, – Винсент засмеялся. – Иди. Если бы я заплатил за секс, то заплатил бы какому-нибудь Гаспару или Викторио.
О Боже! Он решил поиграть в благородство?! Я был о нем лучшего мнения, прямо скажем.
– Неужели я менее привлекателен? – иронично осведомился я, испытывая иррациональное раздражение от своих слов. Гаспар… эка невидаль, смазливый картавый француз.
– Более привлекателен, – он одарил меня этой своей всепонимающей усмешкой. – Слишком привлекателен, я бы сказал.
– Не надо впаривать мне роль падшего ангела! – вспылил я, вскочив на ноги. – Ладно, мистер Блэкстоун, коль скоро я со своим имиджем поруганной девственницы вас не возбуждаю, пожалуй, мне и моей заднице действительно пора!
Он не засмеялся. Он откровенно, исступленно захохотал, еще больше действуя мне на нервы.
– Поруганная… девственница… – сквозь смех повторил он. – Черт, Алфи, это действительно смешно!..
Нет, все же я чокнутый, подумал я, резким, словно бы отработанным движением притянув Винсента к себе за галстук и поцелуем заглушая его дальнейшие ехидные комментарии. Его руки немедленно запутались в моих волосах, притягивая меня ближе. Но я наоборот отстранился.
– Так мне уйти?
– Так не честно, Альфред, – Винсент покачал головой, улыбаясь и смотря на меня таким нежным взглядом, каким педофил смотрел бы на свою невинную юную жертву. Мм… а ведь сравнение не так уж далеко от истины.
– Перестань, а? Если ты хочешь, чтобы я сделал ручкой, то придется меня вышвырнуть, – с кристально честным видом поведал я и тут же ехидно фыркнул. – Но ты этого не сделаешь, и мы оба это знаем.
– Не сделаю, – хищно усмехнулся Винсент и рывком дернул меня обратно на диван, подминая под себя. – Не сделаю, значит… Я могу сделать все что угодно, поверь. Если бы ты только знал все пределы моего «могу»…
Я насмешливо выдохнул. Черт возьми, мне нравится испытывать его на прочность. Так и привыкнуть недолго.
– Пока ты только болтаешь!
– Значит, ты не играешь честно? Что ж, я тоже…
«Что ты подмешал в это долбаное вино?» – хочется спросить мне, но нервные импульсы не в состоянии донести до речевого центра эту креативную идею. Тем временем мозг пришел к ужасающему выводу, что ничего подмешано не было. Но тогда никак не объяснить это состояние, когда весь окружающий мир становится полароидным, плоским… Не остается ничего, кроме поцелуев, тяжести чужого тела и почти болезненного возбуждения.
Честно попытавшись расстегнуть несколько пуговиц, Винсент просто содрал с меня рубашку.
– Варвар… – задыхаясь, произнес я. – Это, к твоему сведению, Versace…
– Какая жалость… Словами не выразить мою скорбь!..
Сочетая властность и садистскую медлительность, он целовал мои скулы, щеки, губы… шею… ключицы… Я чувствовал себя раскаленным металлом, из которого чеканят надсадно-звонкую монету с одним и тем же профилем…
– Винсент…
Он только коварно улыбается в тусклом свете настенных светильников и продолжает пытать меня болезненно-острыми ощущениями. «Я тоже умею издеваться», – без слов говорю я, скрупулезно расстегивая пуговицы на его рубашке и неосознанно вслушиваясь в рваный ритм тяжелого дыхания. Провожу руками по груди и ниже… кожа горячая, твердый рельеф мускулатуры. Вдыхаю давно подмеченный мной аромат одеколона Lacoste pour Home и понимаю, что отношения «товар-деньги» остались в «Firmament», а все это внеплановое безобразие – совершенство, взятое напрокат. И совершенство достаточно родное, чтобы быть обоюдным…
Я потерялся в ощущениях… Ей-богу, меня нет, и я готов подтвердить это хоть под присягой, хоть под пентоталом натрия. Остается только повторять себе, что не должен терять голову… Но, как водится, самобичевание стало априори бессмысленным. Нужно было уходить, когда предоставлялась такая возможность, а не лежать здесь, готовому кончить от одних лишь прикосновений, словно распоследний девственник, и понимающему, что в очередной раз усложнил себе все, что только можно.
Винсент все делает настолько… бережно, что я готов его возненавидеть. Но какой смысл ненавидеть психа, который решил поиграть в романтику? Никакого… тем более, что я сам умоляю этого ненавистного психа не останавливаться…
– Ты слишком много думаешь, – усмехаясь, шепнул Винсент и ускорил темп. Откуда он?..
– Вин… сент…– я кончаю, выдыхая его имя, он склоняется ближе ко мне, практически касаясь моих губ, словно бы желая поймать своими губами финальный стон…
– Зачем? – шепчу я, зная, что он поймет. Винсент тяжело дышит, уткнувшись лбом мне в волосы.
– Ты и сам знаешь, что просто так… – ответил он после минутной паузы. И засмеялся. Тихо так, надтреснуто и немного фальшиво.
– Псих…
– Я знаю…

* * *

– Откуда он у тебя? – я коснулся губами короткого шрама на его шее. – Недалеко от артерии, надо же.
– Ножевое ранение, – неохотно ответил Винсент. – Так, юношеские разборки, обычная история…
– Ни фига себе, «обычная история»…
– Ничего особенного, – он усмехнулся. – Рана была не слишком серьезной. Швы наложили и отправили на все четыре стороны. Голос, правда, до сих пор хрипит.
Времени было навскидку четыре утра. Бутылку вина мы таки выхлебали в перерывах между сексом и… э… сексом. Даже Винсент не может вести пафосные беседы о превратностях судьбы в присутствии обнаженного, крайне привлекательного парня (попахивает нарциссизмом, но разве это не так?)...
А вообще… я чувствую себя обманутым. Все же, странно и неприятно осознавать, что лучшую ночь в своей жизни ты провел в роли проститутки. Я хотел продать, а в итоге получил больше, чем стоило бы. И я отнюдь не про пресловутые доллары.
Он внезапно взял меня за руку, прикладывая ее к своему запястью. Как выяснилось, придирчиво сравнивал цвет кожи, который заметно отличался.
– Белоснежка, – снова смешок.
– Эй, с таким же успехом я могу обозвать тебя негром!
– Благодарю, – саркастически протянул Винсент в ответ. – Только тебя мог возмутить безобидный комплимент.
– Прошу меня простить великодушно, мсье! – я приподнялся, чтобы продемонстрировать ему великолепнейшее владение щенячьим взглядом.
– Я до последнего не верил, что это не линзы, – снисходительно поведал Винсент. – Впервые вижу такие глаза.
– Да ну вас всех, – я отмахнулся. – Обычные голубые глаза. Разве что не в меру огромные, с правкой на японские мультики.
– Ты идеален… Не тебе ли говорить об этом с осознанием собственного права?
– Как та Джоконда, не правда ли? – с этими словами я закрыл глаза и сцепил пальцы на груди.
– Так в том и суть, понимаешь?
– Это ты не понимаешь, Винсент, – словно бы пасту из тюбика, я по звуку выдавливал из себя сардонический смех. – Ты ни черта не понимаешь…
– Это я-то не понимаю? Совершенство стоит искать в несовершенстве, забыл?
– О чем ты, черт тебя дери?
– О твоем омерзительном характере, разумеется.
И все же нет в мире совершенства… которое можно взять напрокат. Либо оно есть, либо…

(1) Est absent dans le monde de la perfection (фр.) – нет в мире совершенства.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 3. Le fond des choses veritable

5 июля, 2002 год.
– Не верится, что умудрилась пересдать высшую математику на более-менее высокий балл! – бедняжка Фин до сих пор в шоке. Для нас, студентов, профессор Крафт есть худшее, что может случиться с нашими зачетками. Более пристрастного и педантичного препода, чем у нас, наверное, ни на одной кафедре не сыщешь.
– Один парень с архитектурного факультета грохнулся в обморок, представляешь? Мы всей толпой его в чувство приводили.
– Вполне представляю, – еще бы не представлял – два года общаюсь с экзальтированными особами вроде Шона и Викторио. – Я сам после математики только успокоительным и питаюсь.
– Но сдаешь же! – возмутилась Фиона. – Скажи, дружочек, ты хоть раз в жизни был на пересдаче?
Мы с Фин шли домой. Я задумчиво уставился на свое медленно тающее мороженое, норовящее скатиться мне же на руку. Слизнул капельку, грозящую сорваться с края вафельного рожка.
– Не-а, не был.
– Ты вообще человек? – со смешком поинтересовалась она. – А то я за эти два года не раз сомневалась, честно.
– Да ну? И чем же я себя выдал? – улыбнулся я.
– Ну, ты не сгораешь на солнце, не ходишь на вечеринки к однокурсникам, не получаешь неуды, не бегаешь за девчонками, не…
– Все, все! – я замахал руками. – Я понял, что ты считаешь меня этаким неудачным научным экспериментом. Значит так: на солнце я бываю как можно реже, иначе действительно сгорю в два счета. На вечеринки не хожу – я интроверт и в какой-то степени мизантроп. Не получаю неуды потому, что занимаюсь.
– А девчонки? – все так же весело потребовала Фин.
Черт возьми. Черт возьми! Меня имели во всех мыслимых и немыслимых позах. Чокнутая извращенка Бриджит наряжала развратной школьницей, облачала в вульгарные кожаные тряпки и заставляла «заводить публику», то бишь обжиматься-целоваться с другими парнями. Почему я еще не разучился краснеть?!
– Ну… я не умею общаться с девушками, – осталось лишь неловко улыбнуться.
Ложь – одна из тех вещей, которая удается мне с особой виртуозностью, особенно последние несколько лет. Но однажды любой процесс натыкается на свою системную ошибку. И моя системная ошибка – вот этот искренний человек, которому я безбожно вру.
Во многих отношениях она – как я, только наоборот. Семья у нее тоже как моя, только наоборот. Родители Фионы – типичные простодушные ирландцы, и дочь они воспитывали никак не иначе. К счастью, набожность родителей-христиан она не переняла – будучи отъявленным нигилистом, я не верю в Бога, и общения на такой идеологической почве не вышло бы. Я не люблю набожных людей и одновременно завидую им. Религия – это культ, который порабощает разум; она же и вера, которая дает смысл. Вера, которой у меня нет. Человек не может верить во что-то, если наделен способностью видеть истинную суть вещей и сочетать в себе худшие из глупостей, мудростей и философских учений.
– Ты не похож на мизантропа, Алфи, – Фин покачала головой. – Каждый раз, когда мы с тобой оказываемся в компании… – когда Фиона отрывает меня от очередной книги по социальной психологии, – …ты улыбаешься, шутишь, невольно завладеваешь вниманием всех моих знакомых и друзей. Ты даже моих братьев очаровал, чего уж там!
Сначала я по привычке подумал что-то пошлое. Потом сам от себя обалдел – Джозеф и Симус были старшими братьями Фин и по совместительству жуткими гомофобами. Они действительно поначалу косились на меня так, словно бы я пришел с работы, не переодеваясь.
– У тебя есть харизма, которой ты не стесняешься пользоваться. Знаешь… – Фин перекинула через плечо свои тяжелые огненные кудри и придержала меня за локоть, пока я не прошел мимо поворота. – С тех пор, как мы узнали друг друга получше, мне то и дело казалось, что я наконец поняла тебя, поняла, что ты за человек… Но ты как будто чувствуешь, что кто-то хочет… как бы, разгадать тебя. И меняешься.
На автобусной остановке сидел нелепо выглядящий парень в клетчатых штанах и толстовке, уши которого закрывали большие наушники. Мимо проехала девочка на велосипеде. Я перевел взгляд на полурастаявшее клубничное мороженое. Ни за что и никогда она не узнает, что несколько секунд назад разгадала… если не меня, то, по крайней мере, мой когнитивный стиль.
Оставшиеся полтора квартала мы прошли молча. И только на лестничной клетке Фин снова удержала меня. У нее был такой вид, словно она не решается меня поцеловать… Впрочем, это могло быть относительной правдой.
– Я боюсь, что никогда не смогу разгадать тебя, О'Нил. А ты даже не хочешь мне помочь.
– Извини, – сказав ей это своеобразное «до завтра», я скрылся у себя в квартире.
Это был намек?.. Нет, Фиона никогда не намекает. Хотя, я уже ни в чем не уверен.

* * *

Со стороны природы было садизмом наделить меня аналитическими способностями. Я недаром выбрал психологический факультет – искусства как наука кажутся чем-то пошлым, сваями на стройке истории самих себя. Романский стиль я могу отличить от барокко, хорей – от амфибрахия, но разве это что-то дает? Я много знаю, очень много и в очень многих областях. В итоге я – хаслер, пусть и жутко дорогой хаслер… Шлюха, которая торгует своим красивым телом. И это был гораздо более осознанный шаг, чем думают Бридж и Тори.
Я начал изучать психологию еще до университета. Это помогает систематизировать свои мысли и поступки. И вот сегодня, сейчас, буквально шурша новенькой упаковочной бумагой, ко мне пришло это чертово понимание. Меня нет…
Меня нет. Я не был в особых ладах с самим собой, поэтому мне захотелось быть всеми и сразу. Свой суррогат богатого, забитого условностями педика я променял на несколько новых суррогатов. Эксцентричный молодой человек, подчиняющий себе всех и вся, подчинившийся, однако, непонятным каким-то чувствам. Смазливый мальчик-проститутка, развратно отдающий себя каждому, кто хорошо заплатит, подделывающий неподдельную страсть. Нелюдимый студент-отличник, напяливший для конспирации очки с простыми стеклами. Я не знаю, который из них может оказаться мной настоящим, и меня пугает это…
В дверь постучали. И, судя по стуку, это не Фин, не Тори, а…
– Привет, Шон, – я слабо улыбнулся, пропуская блистательного Шона в квартиру и закрывая дверь.
– Привет, радость моя! – с привычной гиперактивностью Шон чмокнул меня в щеку и, подхватив на руки сонного Гектора, решительно устремился в кухню, ожидая традиционную чашку кофе.
С «Шоном» Джошуа Тейлором мы подружились где-то через пару месяцев после нашего своеобразного знакомства. Когда Шон не корчит из себя самодовольного ублюдка, он вполне приятный в общении человек. С ним можно как веселиться, так и грузить его своими проблемами; он хоть и редкостное трепло, но выслушать тоже умеет. Их конфликт с Тори – самое забавное, что мне приходилось видеть. Этот конфликт был откровенно девчоночьим от начала и до конца! Оба яркие, привлекающие к себе внимание, но при этом с противоположными моделями поведения – Шону нравится быть всеобщим любимцем, а Тори попросту плевать на всех, с кем у него нет близких отношений. И, как ни печально, Шон гораздо умнее в жизненном плане. Он думает о том, что будет с ним после борделя, который Викторио упрямо именует клубом.
– Ты сегодня работаешь? – спросил я, засыпая кофейные зерна в кофемашину.
– Ага, – Шон любовно наглаживал Гектора – он у нас еще тот кошатник. – Вот, заскочил к тебе буквально на полчасика.
– Ой, Тейлор, скажи честно – я просто варю кофе лучше тебя, – фыркнул я, садясь напротив.
– Кофе – единственное, что ты можешь приготовить хорошо, – ехидно парировал Шон. Самое обидное, что так оно и есть – мы с кулинарией абсолютно несовместимы, я едва в состоянии сварить приличные макароны. Приходится питаться готовой едой из ближайшего ресторана.
– Ну, так кофе – это же святое. Ты тоже когда-то был молодым, должен меня понять!
– Хамло малолетнее, – засмеялся Шон, небрежным движением поправляя челочку. В нем цепляет именно изящность любого движения, это я заметил почти сразу. Удивительно, но даже будучи пьяным в стельку, он остается грациозным и сохраняет лицо.
Шон играет, но прекрасно осознаёт это. Я же потерялся где-то в антракте между действиями.
– Эй, Синеглазка! Ты чего такой загруженный? – полувозмущенно-полуобеспокоенно спросил мой друг, махнув ладонью у меня перед глазами. Я перехватил его руку и скользнул взглядом по золотому браслету-цепочке с двумя ассиметричными голубыми топазами в тоненькой оправе.
– Блистательный Шон получил новую цацку, – хмыкнул я. В отличие от остальных ребят, мне подарочки от клиентов набили хорошую оскомину. Одеваю я их только на работу.
«Они будут дарить тебе платину, Альфред…»
«Почему же?..»
«Потому, что платина как ты…»
– Хаффман расщедрился, – жизнерадостно трещал Шон. – У него, вроде как, ты был в фаворе, но ты же сам знаешь этих похотливых козлов…
– Еще бы. Денег дофига, можно перетрахать хоть все бордели Калифорнии. Они же не жену ищут, к чему кому-то отдавать предпочтение?
– Но ведь Блэкстоун отдавал предпочтение тебе, Алфи. Он никого не снимал больше раза. Нам всем было интересно: чем же ты его так зацепил?
– Не знаю. Он мне не отчитывался, – раздраженно ответил я. Шон передернул плечами.
– Руис тебя к нему ревновал, – с кривой усмешкой сообщил он. – Это было так откровенно, что даже милый глупыш Гаспар заметил.
– Брось ты ерундой страдать, Шон. Какая ревность? У нас с Тори нет никаких отношений. О, если не считать отношениями то, что он когда-то назвал «полезным дружеским сексом», – я подошел к кухонному шкафчику, чтобы достать чашку.
– Не пудри мне мозги, Снежная ты королева, – засмеялся Шон. – Ты умен как чертова Бриджит и навряд ли не видишь очевидного: Руис в тебя втрескался. Не все же ему с гетером в долгое динамо играть?
– В любом случае, он получил то, что хотел – полезный дружеский секс. Я слишком эгоистичен и принципиален, чтобы разыгрывать великую любовь с другом.
– Лапочка, разве ж я предлагаю что-то такое? – он эффектно вскинул бровь. Я поставил перед ним чашку с кофе.
– Пей уже.
– Пусть остынет, – Шон чуть склонил голову на бок, хитро щуря глаза. – Что, Синеглазка, заговорил мне зубы и рад?
– Не понимаю, о чем ты.
– Да все ты понимаешь!
Ладно уж, ему вполне можно рассказать то, что не расскажешь Тори или Фин.
– Шон… об этом никто не знает, но я сознательно пришел к Бриджит.
Его серо-голубые глаза изумленно расширились.
– Хм… А я-то думал, что омерзительно красивый и кошмарно умный мальчик потерял в борделе. Но… я не понимаю.
– Попробую объяснить… Жизненный путь – это цепь из множества дорог, по которым можно пойти. И вот я стою перед кучей дорог, дорожек, автострад, тропинок… Я пошел по одной, по другой, по третьей. Заблудился. Не могу выбрать новый путь, потому что не могу понять, где я сейчас.
– Кажется, понял, – медленно протянул Шон. – Ты живешь двойной жизнью и не можешь наложить эти жизни друг на друга, так?
– Да, – я кивнул. На первый взгляд Шон не блистал интеллектом, но позже я понял, насколько этот человек умен в чисто жизненном плане.
– Ла-апочка моя, – он надул губы, – ты загнул, конечно! Все в порядке, я сам через это прошел. Мне уже скоро двадцать восемь лет, почти старик… И знаешь, контракт я через полтора года продлевать не собираюсь. Заведу постоянного любовника, буду работать по специальности, бухгалтером. Жизнь другая, ты другой! Даже я это понимаю. А вот тебе пример: Викторио, прости Господи, – ни образования, ни мозгов особых. Он так погряз во всей этой бордельной пьесе, что сам начал верить в правдивость своей роли. Куда он пойдет после, когда станет слишком стар для «роли»? Только что в «Полночь», барменом, но лишь потому, что Матушка его любит и непременно пожалеет.
– Пожалуй, ты прав, – я готов был взять что-нибудь тяжелое и дать себе по башке за этот сомневающийся тон.
Проводив Шона, я рухнул на кровать. Кисло воззрился на капсулы, красноречивым напоминанием рассыпанные по всей тумбочке. Уж не знаю, у какого доктора Бридж выцарапывает столько рецептов на секонал. Красненькие таблеточки обеспечивают восемь часов спокойного сна. М-да… за эти восемь часов я бы лучше что-нибудь почитал, чем глотать наркоту и дрыхнуть без задних ног. Но жить еще хочется, а за круги под глазами наша Матушка расстреливает без разговоров.
«…Человеческие страсти превращают человека из маленького, незаметного существа в героя, в существо, которое вопреки всем преградам пытается придать смысл собственной жизни. Он хочет быть творцом самого себя, хочет превратить свое неполноценное бытие в полноценное, осмысленное и целеустремленное, позволяющее ему в максимальной мере достигнуть целостности своей личности…» – поведал мне со страниц книги герр Фромм. Что ж, не могу не согласиться… С другой стороны, мне эта целостность личности особо не помогала… Перестав язвить и жалеть себя, я снова уткнулся в книгу, стараясь отвлечься от идиотских, совершенно не нужных мыслей.
«…Ведь и садист – тоже человек и обладает человеческими признаками так же, как и святой. Его можно назвать больным человеком, калекой, уродом, который не смог найти другого способа реализовать данные ему от рождения человеческие качества, – и это будет правильно; его можно также считать человеком, который в поисках блага ступил на неверный путь…»
Я перевернул книгу и с интересом прочел на задней обложке краткую биографию Эриха Фромма – оказалось, что этот «радикальный гуманист» умер двадцать два года назад. Ему бы со мной при жизни познакомиться – здрасьте, я гей-ницшеанец… До тысяча девятьсот восьмидесятого он бы точно не дожил.
– Бла-бла-бла… – я раздраженно отшвырнул «Анатомию человеческой деструктивности». – Миром правят любовь и деструктивность, а конченых уродов не бывает!
Рыжая тушка запрыгнула на диван, требуя к себе срочного внимания. Я рассеянно погладил Гектора и вздохнул. Понятное дело, Фромм неплох, куда лучше Канта. Но… если уж я вспомнил про Винсента, то выводить из себя меня будет буквально все.
Все еще ощущая тепло кошачьей шерсти на пальцах, я подошел к комоду и выдвинул второй ящик, где складывались драгоценности от клиентов – им действительно некуда девать деньги, если они дарят своим подстилкам такие дорогие подарочки. Как будто я сижу над этими побрякушками и тихо млею… Да уж, порой деньги делают человека до нелепости тщеславным.
У меня на счету чуть больше двухсот тысяч долларов. Думаю, здесь лежит больше – денежный эквивалент всевозможных камней в обрамлении золота, серебра… и кучи дурацкой платины.
«Я никому не дарю подарков. Но тебе что-нибудь подарил бы…»
«Только попробуй…»
Проклятье… Почему я до сих пор думаю о нем?
Руки словно зажили отдельной жизнью, открыв третий ящик и добравшись до плоской кожаной коробочки. Внутри нее лежала филигранная мельхиоровая подвеска с необработанным зеленым камнем – как я узнал, это диоптаз, «медный изумруд». Еще цепочка такого же плетения – разумеется, платиновая. И записка, выглядящая откровенно мятой – я собирался ее порвать… но почему-то же остановился? Мне страшно и думать, что я могу превратиться в сентиментального идиота.
«Как ты мог догадаться, эта до жути вычурная побрякушка когда-то была изготовлена в комплекте с твоим кольцом. Очень старая, с трудом ее нашел. Надеюсь, ты из вредности не сдашь ее в ювелирку за пятьсот баксов… Хотя, о чем я? В твоем духе просто выкинуть ее в помойное ведро.
Извини, я не смог отказать себе в столь вульгарном и сентиментальном жесте, оставив право злиться за тобой».
Так пафосно и тупо. И почерк до такой степени небрежный, словно бы он эту гадость восемь раз переписывал. Порвать нахрен… а потом и в ювелирку можно сходить. «За пятисоточкой», – ехидно подумал я, убирая подвеску обратно. Взял с тумбочки капсулу и проглотил, не запивая.
Мне так жаль, что без «красных куколок» я сегодня просто не усну.

* * *

15 сентября, 2002 год.
– Добрый день, мистер Браун. Элизабет Хаммонд, – Лиз показала мужчине свое удостоверение. – Могу я задать вам пару вопросов?
– Прошу, – мистер Браун посторонился, пропуская ее внутрь.– Проходите, располагайтесь.
Лиз опустилась на край дивана, с видом примерной школьницы сложив руки на коленях. Дождавшись, когда Браун сядет в кресло напротив, она спросила:
– Итак, мистер Браун, вы работали в тот день, когда был убит постоялец отеля, верно?
– Да… того молодого человека звали Джейсон Мур, если я не ошибаюсь.
Лиз кивнула. В кармане трупа были обнаружены документы на имя Джейсона Мура, которые оказались липовыми. Настоящие же были найдены при обыске номера.
– Меня интересует человек, который приходил к мистеру Муру тем вечером.
– Он представился Альфредом О'Нилом.
– Как он выглядел?
– Хм… сами понимаете, мисс Хаммонд, я его не разглядывал. Могу сказать, что он ростом где-то шесть футов, смуглый, волосы и глаза темные.
– Ясно… приходил ли он к мистеру Муру до этого?
– Может быть, но в мое дежурство никакого О'Нила не было.
– Вот как… Пожалуй, это все, что меня интересовало. Всего доброго, мистер Браун.
Сев в машину, Лиз положила руку на руль и задумчиво забарабанила по нему пальцами. Ни одной разумной версии в голову не шло… Интуиция упорно молчала, имея гадкое свойство вопить лишь в крайних случаях.
В борделе Форестер назвался своим именем, а в отеле – фальшивым…
В поисках новых идей Лиз просмотрела досье, собранное на Форестера. Девятнадцатого августа ему исполнилось двадцать один. Приехал из Англии, Лондон. Выпускник Итонского колледжа, в феврале этого года был отчислен со второго курса Кембриджского университета как неуспевающий. Примерно в это же время Форестер-старший попал в аварию, управляя автомобилем в нетрезвом виде; скончался в реанимации несколько часов спустя. Но сыночек горевал не слишком долго, принявшись за отцовское наследство – несколько раз он был задержан за нарушение общественного порядка, находясь при этом в состоянии алкогольного или же наркотического опьянения…
«Он мог насолить местным наркодилерам? Нет, навряд ли… Его бы попросту застрелили, да и денег на наркотики у него достаточно… Эта версия лишена смысла», – решила Лиз, машинально сминая уголок листа между большим и указательным пальцем.
Новых версий по-прежнему не было, только лишь очевидная мысль. Все дороги так или иначе вели к вдовствующей королеве бордельного короля, Бриджит Фонтэйн.

* * *

7 июля, 2002 год.
Сама того не зная, следователь Хаммонд была права во многих своих догадках. Да, Джейк Форестер связался с преступниками. Но с преступниками несколько иного рода, никак не с отщепенцами из закоулков Чайнатауна.
Томас Форестер был акционером «Stokes Ltd» и директором одной из посреднических брокерских контор. Новый начальник уж точно не озаботился бы трудоустройством Джейка, а Джейк, в свою очередь, не мог похвастаться особым рвением работать. И при этом было понятно, что денег хватит на несколько лет красивой жизни, но вот прибыль от акций была не настолько астрономической, как бы того хотелось. Требовалось пустить деньги в оборот, но брокерам Джейк в жизни бы не доверился, зная, что даже самые компетентные специалисты ошибаются. И ему в голову не пришло ничего лучше, кроме как заняться незаконной деятельностью.
Сан-Франциско любим представителями «золотой» молодежи вовсе не за красивые пейзажи и мост Золотые Ворота, а за репутацию «города терпимости» – любого раздолбая привлекает возможность сидеть на лужайке в парке Голден Гейт и при полицейских раскуривать косяк марихуаны, или же вполне законной конопли. Вот Джейк и решил переехать в Америку, продав большую часть недвижимости в Англии.
Без особых сложностей Джейк вышел на Хавьера Гонсалеса, больше известного как Хосе. За двадцать лет Хосе превратил контрабанду в бизнес с баснословной прибылью, импортируя в США все, что в принципе можно было дешево купить, незаконно провезти и перепродать с двойной-тройной наценкой. Также он налаживал тесное сотрудничество с обеспеченными людьми – многие считали, что риск вполне оправдан прибылью; в какой-то степени это было так – у Гонсалеса и его партнеров были годы, чтобы обрабатывать таможенных работников. Дополнительным аргументов было и то, что Хосе никого никогда не кидал, понимая, что это ему не выгодно.
Июль застал Джейка сидящим на заднем сидении автомобиля Хосе, рядом с хозяином этого автомобиля. За рулем сидел водитель-испанец по имени Мигель – Хосе был еще тем алкоголиком и не садился за руль в нетрезвом виде, опасаясь за свою драгоценную жизнь.
– Только не говори, что ты собрался утопить меня в Тихом океане, я даже не написал завещание, – Джейк привычным жестом пригладил светлые волосы, зачесанные назад.
От громкого смеха своего босса Мигель нервно вздрогнул и крепче вцепился в руль.
– Ну, знаешь, ты мне еще пригодишься, – небольшие, почти немигающие черные глаза оценивающе скользнули по натренированной фигуре парня, заставив того занервничать. Джейк если и предпочитал порой мужчин, то не таких старых и страшных. Желательно блондинов, похожих на красавчика Альфреда Стоукса.
– В этом плане я тебе точно не пригожусь! Так куда мы едем?
– Мы, Джейки, едем в «Firmament», к приятной во всех отношениях женщине, – охотно сообщил Хосе, с явным весельем наблюдая гримасу на лице Джейка.
«Вот ублюдок! Опять эти его интонации доброго дедушки, который раздает сироткам конфеты и сюсюкает с внуком-грудничком!» – Джейк взмолился о скорейшем выходе из машины и воссоединении с сигаретой. Хосе категорически запрещал прокуривать салон своей «малышки». Он непонимающе нахмурился.
– Так ты что, решил нанести визит вежливости какой-то проститутке?
– Проститутка! Это же вдова самого Фонтэйна, Бриджит. Она почти все время проводит именно в этом клубе.
– У тебя и с ней дела?
– Скорее, преимущественно с ней. Фонтэйн был ушлый малый, а уж Бриджит просто акула. Ей-богу, они были два сапога пара!
– Ааа… – протянул Джейк. Его больше интересовало другое. – И кто в этом «Небосводе»? Мальчики, девочки?
– А есть разница?
– Несущественная, в несколько дюймов.
– Там самые симпатичные мальчики во всей Калифорнии, – со знанием дела поведал Хосе. – Если ты собрался порезвиться, то учти: Бриджит за своих птенчиков горой стоит, будь то мальчики или девочки. Экскорт идет лишь как одна из дополнительных услуг, так что руки особо не распускай и веди себя с ними прилично.
– О Боже, что за идиот придумал любезничать с подстилками?! – презрительно скривился Джейк, отбивая дробь по пачке «Кента», лежащей в кармане. Гонсалес ухмыльнулся.
– Некоторые из них могут тебя так словесно опустить, что это ты будешь чувствовать себя подстилкой. Там попадаются жуткие интеллектуалы из элитных учебных заведений. Каждый второй знает иностранные языки, две трети заканчивали всякие там консерватории. Одного парня выперли из КУЛА(2), так он у Бриджит по совместительству консультант по юридическим вопросам. Ее модистка, Рамона, училась когда-то на дизайнера, в итоге попала в бордель; теперь шьет шикарные шмотки для птенчиков. Ну, и твой земляк – очаровательный паренек из Итонского колледжа, финансовый аналитик, треть слов которого я обычно впервые слышу.
У Джейка глаза на лоб полезли от таких новостей – в его представлении классический хаслер был тощим смазливым кривлякой с незаконченным средним образованием. Взяв себя в руки, он усмехнулся.
– Он вполне может оказаться и моим одноклассником. Я тоже заканчивал Итон… Ха, а забавно будет увидеть выражение лица этого «птенчика»!
– Пожалуй! – согласился с ним Хосе. – Этого парня еще никому не удавалось вывести из равновесия – до такой степени самоуверен, что ощущаешь себя каким-то ходячим дерьмом…
Мигель проехал по О'Фаррел-стрит, после чего свернул на перекрестке. Через пару минут Джейк уже подкуривал вожделенную сигарету. Он постоянно курил, чтобы не испытывать такую сильную потребность вмазаться чем-нибудь вроде «ангельской пыли».
– Ну, Гонсалес, веди меня в обитель легкодоступных интеллектуалов, – ехидно произнес он, затянувшись в последний раз.

* * *

Клуб производил впечатление давящей роскошью вульгарных, гламурно-барочных интерьеров. Мимо проходили симпатичные, вызывающе одетые молодые люди, радушно улыбаясь и махая ручками – один вообще полез к Хосе обниматься, что тот воспринял с должным энтузиазмом.
Наконец, Джейк увидел знаменитую бордельную королеву Бриджит. Выглядела она под стать оформлению: вульгарна, но безбожно красива.
– Кого я вижу! Господин Хосе Гонсалес пожаловал! – восторженно воскликнула она, по-свойски расцеловываясь с Хосе, после чего перевела взгляд на Джейка.
– А кто же этот симпатичный молодой человек?
– Джейк Форестер, мадам, – не растерялся Джейк, выскребая из своего арсенала самую обаятельную улыбку, на которую был способен.
– О, Джейк, зови меня Бриджит! – отмахнулась Бриджит от его «мадам».
– Присаживайтесь! Лени, прими заказ!.. – к ним тут же подскочил очаровательный юноша-шатен.
– Добрый вечер, чего желаете? – хорошо поставленным голосом осведомился он. Густо накрашенные зеленые глаза окинули Джейка заинтересованным взглядом.
– Мартини, не слишком много вермута, – небрежно бросил он. Некстати вспомнилось, что вермут любит Алфи, которого он не видел черт знает сколько времени. Поговаривали, что тот все-таки настоял на своем и отправился учиться в Оксфорд.
Лени одарил Джейка нежной девчоночьей улыбкой и, получив поощряющую усмешку краем рта, удалился.
«И все же со Стоуксом он и рядом не стоял. Если уж трахать парня, то такого же охренительно красивого… » – подумал Джейк, с интересом разглядывая разнообразные типажи. Некоторые были даже красивее упомянутого, но чего-то не хватало, что-то обязательно нарушало общую совершенную картину.
– Ваш заказ, сэр! – он уставился на бокал мартини и изящные смуглые пальцы с по-женски длинными, ухоженными ногтями, поблескивающими лаком на свету. Джейк забрал бокал у молодого человека, который тут же поспешил к оживившемуся Хосе.
– Сеньор Гонсалес, а я-то думал, вы про меня забыли! – обиженным голоском протянул он, заставив Бриджит засмеяться, а Джейка в который раз за вечер поморщиться – у парня был вполне мужской голос, с этими бабскими интонациями звучавший как-то по-идиотски. Да и вообще, он был не в его вкусе – откровенный такой латинос. Разве что глаза красивые, черные и влажно блестящие, словно у щенка. Когда-то у бабушки Джейка был карликовый пинчер с такими же темными, умными глазами.
– Брось клеветать, Вики. Скажи, когда я про тебя забывал? – возмутился Хосе, вызвав у Форестера дикое желание посоветовать ему курсы актерского мастерства.
– Ах, Хосе!..
«Черт, заткнись…» – раздраженно подумал Джейк, снова стуча пальцами по пачке сигарет и стараясь абстрагироваться от утомительной болтовни этого субъекта.
– …А где же твой прелестный белокурый англичанин? – с интересом спросил Хосе, добродушно посмеявшись над какой-то дурацкой репликой Вики.
– О, его и Рика задержали мсье Бернард с другом. Мой Фредди всегда говорит с мсье лишь об искусстве, а я не по этой части, – Вики засмеялся. – А, вон они!
Джейк лениво перевел взгляд в указанном направлении. Там стояли двое мужчин, на фоне которых виднелась хрупкая фигура в узких черных брюках и приталенной, обтягивающей торс голубой рубашке. На спину падали длинные, пепельного оттенка волосы, завитые ломаной спиралью и лежащие локон к локону. Красивые волосы, красивая фигура – наверняка лицо такое же красивое. Идеально прямая осанка, до жути напомнившая…
«Развел вечер воспоминаний, придурок!» – Джейк мысленно дал себе подзатыльник. Альфред Стоукс в роли хаслера – это было нелепицей нелепиц.
«А ведь я еще даже не обдолбаный…»
Тем временем некий Фредди распрощался со своими собеседниками и направился к своему черномазому приятелю, болтовня которого начала приобретать откровенно пошлый характер.
– Мистер Гонсалес, рад вас видеть! – произнес блондин, на ходу поправив пастельно-голубой шейный платок и улыбаясь поразительно натуральной улыбкой, от которой на щеках заиграли едва заметные ямочки. Джейк шокировано вытаращился на Альфреда…
Подведенные глаза. Влажные от блеска губы. Длинные серьги в ушах.
«Твою мать! Мне это мерещится?!»– вот была единственная мысль по этому поводу.
– Фредди, Джейк утверждает, что вы могли быть одноклассниками! – подлил Хосе масла в огонь. Тут уж Алфи в ужасе уставился на своего бывшего… одноклассника. Боится, не совсем понятно, чего именно, но боится…
Опомнившись, Джейк склонил голову на бок и язвительно заулыбался.
– Надо же, как тесен мир!
– Привет, Джейк, давно не виделись, – холодно отозвался новоиспеченный Фредди, чуть скривив губы и недобро сверкая своими дымчато-голубыми глазами.
«Наверняка он по-прежнему не догадывается, насколько сильно в нем отцовское высокомерие».
Бриджит хмурилась, переводя взгляд с одного на другого. Довольный произведенным эффектом, Джейк встал и, обойдя Алфи, обнял его за талию. Склонившись к светлым волосам, он вдохнул древесный запах одеколона и, почти касаясь губами бриллиантов, сверкавших в мочке уха, спросил:
– Сколько, милый?

* * *
(1) Le fond des choses veritable(фр.)– истинная суть вещей
(2) КУЛА – Калифорнийский Университет Лос-Анджелеса

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 4. L'anatomie des hallucinations

15 сентября, 2002 год.
Бриджит удивленно уставилась на Лиз.
– Черт возьми! При чем здесь Алфи?
– Алфи?
– Альфред О'Нил… он один из самых лучших моих мальчиков. И это последний человек на Земле, которого можно обвинить в убийстве! Неконфликтный, обаятельный юноша, а главное, такой благоразумный!
– Он был последним человеком, который навещал мистера Форестера, – пояснила Лиз. – Это автоматически делает его главным подозреваемым.
– Бред! – уверенно заявила Бриджит. – Полный абсурд, мисс Хаммонд. Я за него ручаюсь.
– К сожалению, миссис Фонтэйн, я не могу полагаться лишь на ваше веское материнское слово, – Лиз усмехнулась и продолжила. – Знаете, криминальные наклонности часто присутствуют и у людей, которые выглядят совершенно вменяемыми.
– Увольте, Элизабет, я прекрасно знаю, что Вы хотите сейчас сказать –
«психические расстройства на почве дерьмового существования!» – язвительно воскликнула Бриджит. – Но… Знаете, даже если бы Алфи и убил кого-то, то никогда не оставил бы следов, да и действовал бы гораздо тоньше. Слишком уж спонтанное это убийство. Слишком непродуманное. Хотя… не лишенное оригинальности, я бы сказала.
Бриджит затянулась сигаретой, задумчиво разглядывая следователя. Лиз же нахмурилась, в мгновение ока состыковывая сразу несколько фактов.
– Миссис Фонтэйн, разве я посвящала вас в подробности дела?
– Вы – нет. Но почему же это могли сделать только вы, Элизабет?
– Действительно… – пробормотала Лиз, вспомнив, с кем имеет дело. – Дайте мне адрес Альфреда О'Нила, и я, пожалуй, пойду.
Бриджит молча вывела на листе бумаги адрес и вручила его девушке, после чего снова уставилась на нее с каким-то странным интересом.
– Благодарю, миссис Фонтэйн… Со мной что-то не так?
– До свидания, мисс Хаммонд, – усмехнулась Бриджит, поворачиваясь к Элизабет спиной и невидящим взглядом сверля оконное стекло.

***
7 июля, 2002 год.
Прочь. Скорее свалить отсюда, не видеть этой мерзкой ухмылки, не дышать этим дымом… нажраться в кои-то веки секонала и наутро забыть про этот вечер к чертовой матери, растворив его в чашке кофе…
– Куда это мы собрались? – лениво протянул Джейк, подкуривая очередную сигарету. Я не обратил на него особого внимания, продолжая застегивать рубашку. – Между прочим, я с тобой еще не закончил.
– Не закончил? Могу поспорить.
– Фи, как пошло! Неужели не хочешь поболтать со старым другом?
Как же он меня достал… Ну почему, почему из всех возможных городов Форестер решил почтить своим присутствием именно Сан-Франциско?!
– Валяй, дружок! – я оперся плечом о стену, стоя возле окна, и равнодушно уставился на небо, поддернутое пастелью предрассветных сумерек.
– Что ты тут делаешь?
– Стою, – ответил я, медленно проводя пальцем по стеклу.
– Ты решил меня довести, Стоукс? Отвечай нормально.
– Я здесь работаю, Джейки, в чем ты имел счастье убедиться.
– Работает он, – голос Джейка зазвучал как-то странно. – Я думал, ты уехал в Оксфорд, даже планировал туда перевестись… – ага, конечно. Скорее я влюблюсь в Арнольда Шварценеггера, чем тебе поверю, – …а ты тут богатых мужиков соблазняешь.
– Не от хорошей жизни, знаешь ли.
Джейк встал с кровати. Я настороженно наблюдал за его движениями, чувствуя нарастающую злость. Ненавижу чувствовать себя уязвимым. Быть беспомощным, оказывается, куда как хуже, чем быть униженным.
Негромкий щелчок выключателя, свет больно режет глаза и, как ни странно, притупляет эмоции. Чувствую себя пустым, как то выеденное яйцо, которого ничто не стоит.
– Вот как, – тянет Джейк с интонациями мистера Гонсалеса и снова достает из пачки сигарету. Раньше он не курил, а теперь буквально питается никотином. Это не может не наводить на подозрения определенного характера. Нашарив левой рукой край оконной рамы, я приподнял ее, чтобы проветрить комнату.
– Значит, работаешь, – Джейк неторопливо приблизился и выдохнул едкий дым прямо мне в лицо. Я внимательно оглядел его. Белки глаз покраснели и казались практически розовыми, под глазами залегли темные круги. За эти два года он стал чересчур худым и каким-то обрюзглым, выглядящим старше своего возраста на добрые полдюжины лет.
– Раньше тебе не приходилось переспрашивать. Деградация налицо, – ехидно ответил я.
– Ты теперь еще та блядь, Алфи. Даже взгляд у тебя стал откровенно блядский, – презрительно выдохнул он.
– А ты теперь еще тот гребанный наркоман, Джейки. Кожа возле носа до сих пор красная; да и вообще – выглядишь ты дерьмово… Так и представляю, как ты по утрам сыпешь кокаин на журнальную обложку, делишь его на дорожки пластиковой карточкой и хорошенько вмазываешься…
– Заткнись! – глаза Джейка шокировано распахнуты. Значит, я все детально расписал. О, как же это удачно получилось.
– Руки убери, кроманьонец ты несчастный! – я оттолкнул его, не получив особого сопротивления. – Лучше тебе не связываться со мной, Джейк. Я уже далеко не тот мальчик, которому ты вешал лапшу на уши, так что…
– Я и не собирался, – усмехнулся Джейк, затягиваясь. – Зачем строить из себя идиота, если можно иметь тебя за деньги? Хочешь, могу вообще тебя выкупить… А там уже и сочтемся!
Я не выдержал и расхохотался.
– Поверь, деньги есть и у меня. Но не вижу смысла продолжать этот разговор, так что изволь откланяться, – уже взявшись за дверную ручку, я услышал то, чего даже не предугадал.
– А твоя горячо любимая maman знает, чем ты зарабатываешь на жизнь, Алфи? Бьюсь об заклад, что нет.
Мразь. Прекрасно знает, как я люблю мать, скотина…
– Ты жалок, Форестер. Мог бы за столько лет понять, что шантаж на меня не действует, – я покачал головой. – Не заставляй меня на тебя давить. Не заставляй говорить, до какой степени ты жалок, сколько суицида вмещается в твои глаза и на каком году жизни ты сломаешься, словно сухая ветка. Не заставляй потому, что отлично знаешь всю степень моей обычной правоты, – не прощаясь, я вышел из комнаты. Толку разговаривать с таким придурком?
– До следующей смены, – царапнули мое самообладание слова Джейка. И этого оказалось достаточно, чтобы задать мне направление.

***
Бриджит сидела на диване у себя в кабинете и меланхолично пялилась на свое отражение в маленьком зеркале с перламутровой рамочкой.
– О, Алфи… привет… Слушай, по-моему мне пора сделать первую подтяжку, пока я не превратилась в старую морщинистую ведьму!..
Я уставился куда-то сквозь ее загорелое лицо, не вполне понимая, о чем она вообще говорит.
– Сколько я должен заплатить?
– Что? Ты о чем вообще?
– Сумма неустойки.
Нахмурившись, Бриджит отложила зеркало.
– Ну-ка, быстро сел, – отрывисто приказала она. Я послушно сел. Под этим взглядом как-то быстро забываешь, что у тебя есть участок мозга, отвечающий за волю.
– Рассказывай.
– Это личное, Бридж, – участок мозга попытался оказать сопротивление, но все тщетно.
– Рассказывай, кому говорю! – рявкнула Бриджит. – Здесь для тебя понятия «личное» не существует!
Я тяжело вздохнул, собираясь с мыслями
– Нечего тут рассказывать. Тот вчерашний парень, который был с Гонсалесом. У меня с ним было… кхм, были отношения, если это так можно назвать…
– И из-за этого ты готов отвалить сто штук зеленых? Как-то не в твоем стиле.
Сколько?! Черт, это в несколько раз больше, чем я думал. Ладно, начальный капитал все равно имеется, не так уж и страшно.
– Вполне готов. Понимаешь, у него откуда-то взялся инстинкт собственника по отношению ко мне. Иными словами, меня повысили из ранга безделушки до статуса неверной женушки, которую надо наказать как следует; это, знаешь ли, не тот карьерный рост, в котором я заинтересован. Помимо того факта, что меня унижает такое положение вещей, я просто не знаю, чего можно ждать от наркомана.
– Героин?
– Нет, пока коксом балуется, но, зная Джейка, можно утверждать, что героин стоит на повестке дня.
– Ладно, это неважно… То есть, дело только в том, что ты не хочешь обслуживать этого парня? Ты не будешь этого делать, нет проблем! Развел проблемы на пустом месте…
– Не буду? Каким образом?
Бриджит слащаво заулыбалась.
– О, предоставь это мне, дорогой, – тут она склонилась ближе и критически оглядела мое лицо.
– Ты принимаешь секонал?
– А что, непохоже?
– Если бы было похоже, то я бы не спрашивала, – Бридж покачала головой.
– Я принимаю под страхом мучительной смерти, – проникновенно отозвался я.
– О, только не делай из меня монстра! Я же вам, идиотам, добра желаю, нет?
– Ладно тебе, Матушка. Что плохого в том, чтобы быть монстром? В этом мире слишком много карамельной слащавости… Впрочем, дерьма тоже предостаточно.
– Ты просто невозможен. Впервые вижу человека, который говорит о карамели и дерьме в такой последовательности.
– Излишки добра не идут человечеству на пользу. Ницше назвал бы это растлением воли, как я думаю. А от зла проблем гораздо меньше – все, что не убивает, делает нас сильнее.
– Ницше, Ницше… Да на хуй Ницше! Что бы сказал ты сам? В конце концов, это твоя жизнь, – Бриджит со смешком покачала головой. – Насколько я знаю, ницшеанские настроения свойственны людям, которые мыслят полярно его философии.
– Никогда не думал об этом… Нет, все же это не логично.
– Женщины не дружат с логикой, Алфи! – шутливо воскликнула она в ответ.
Что ж, значит, во мне еще есть хоть что-то мужское.

***
13 июля, 2002 год, Беркли, штат Калифорния.
– Блэкстоун, какого черта ты вытворяешь? – отрывисто поинтересовался Пол Уилсон. Винсент всеми силами изобразил раскаянье, хотя кроме досады ничего и не испытывал. Это же надо было так облажаться: опечататься в собственных расчетах и провести по ним операции! Чем вообще думал, непонятно… Еще и кредитное плечо задействовал.
– Я всегда знал, что ты – безответственный кретин, Винс, – когда Пол разговаривал с ним таким тоном, Винс начинал ощущать себя провинившимся школьником, и притом отличником с комплексом вины в нагрузку. – Но из уважения к твоему отцу я все же сделал тебя начальником главного офиса и закрывал глаза на твои финты… Черт возьми, Винс! На тебя жалуются даже твои подчиненные!
– Вот как? Можно узнать, кто именно? Непременно накину пару сотен сверх оклада! – искренне умилился Блэкстоун. – Послушай, Пол… Они, конечно, жалуются, но все же делают то, что я им велю, в результате чего мы получаем прибыль сверх ожидаемого…
– Или убытки сверх положенного, – ехидно оборвал Пол.
– Ну-у… не буду отрицать. Жизнь, к твоему сведению – совокупность не только постоянных, но и переменных величин…
– Вот только избавь меня от своей демагогии!..
Пол был начальником Винса, в чьем кресле он сейчас вполне неплохо устроился. Ему на днях стукнул сорок один год, он счастлив в браке и имеет двух замечательных детишек – мальчика и девочку. Этакий типичный образчик американской мечты. Стоит ли говорить, что Полу никогда не понять даже вечно незаправленной рубашки Винса, что уж говорить о принципе финансовых вложений?
– Ладно тебе, Пол! Не будь занудой, я все отработаю…
– Конечно, Блэкстоун, ты все отработаешь. Если не хочешь вылететь из фирмы, то оплатишь из своего кармана – что-то дороговато нам обходятся твои брокерские эскапады!
Винсент лишь пожал плечами – сумма не маленькая, но сильно по его бюджету не ударит.
– Отлично. Рад, что мы друг друга поняли. А теперь вышел из моего кабинета и поехал за вещами.
– Уилсон, скажи на милость, зачем мне вещи? – осторожно поинтересовался он, поднимаясь на ноги. Пол прошел мимо и сел в освободившееся кресло.
– Ты предпочитаешь ответ «Командировка, Винс», или же «Глаза б мои тебя не видели, Винс»?
– Твой тонкий намек мне понятен. Но кому же выпадет честь занять мое место?
– Пейдж справится, я думаю. У нее есть кое-какой опыт, а уж дополнительная практика не помешает.
– Отлично! Но учти: ты еще пожалеешь, что сплавил меня… Кстати, куда сплавил?
– В Сан-Франциско. Поработаешь там финансовым директором, может даже чему-нибудь научишься.
– Я же специалист – чему я там смогу научиться? – Винс выразительно приподнял брови и смерил своего начальника уничижающим взглядом.
– Нет предела совершенству! – Пол демонстративно уткнулся взглядом в газету. – Свободен, Блэкстоун!
Блэкстоун изобразил крайнюю степень оскорбления, после чего соизволил покинуть кабинет. Пол покачал головой.
– Почему Пейдж так любит парней с приветом?..

***
– Привет, Винс, – Пейдж нагнала Винса на полпути к выходу. – Сегодня уезжаешь?
– В так называемую командировку? О да, – он выразительно фыркнул. – Я знаю: Пол решил прикончить меня таким оригинальным способом. Если героически погибну под тонной отчетов, то похороните меня в хорошем костюме и привлекательной позе, хорошо?
– Будет сделано! – засмеялась Пейдж.
Пейдж Уилсон – младшая сестра Пола, пять лет назад получила брокерскую лицензию. Привлекательная брюнетка двадцати семи лет, не обремененная особой тактичностью и не скрывающая своего интереса к Винсу, чего последний старательно не замечал.
– Не в обиде, что я займу твое место?
– О чем ты, Пейдж? Это же временно.
– Кто тебя знает? – Пейдж усмехнулась. – Может быть, ты там насовсем останешься? В прошлый раз почти на четыре месяца застрял… Сан-Франциско с его туманами и ценами на недвижимость… И что ты в нем нашел? – последняя фраза была сопровождена подозрительным взглядом.
– Действительно, что же я в нем нашел? – Блэкстоун мрачно усмехнулся и открыл дверь своей машины. – Ты на колесах?
– Разумеется.
– Тогда пока. Уж не знаю, когда увидимся… Чувствую, в этот раз я попал в немилость на солидный срок!
– Ну, Винс, мы же знаем, какой наш Пол душка! Я постараюсь, чтобы он сменил гнев на милость в кратчайшие сроки.
– Что ж, вся надежда на тебя. Не скучай!
Винсент уехал. Пейдж еще некоторое время стояла на стоянке, скрестив руки на груди. У нее были свои причины не одобрять этой поездки, но было наивно представлять эту причину инфантильной грудастой красоткой. Очень наивно.

***
13 июля, 2002 год.
Гектор испуганно приподнял голову, когда зазвонил домашний телефон. Я тоже чуть не рухнул на пол – на этот телефон звонят раз в триста лет; притом каждый второй просто ошибается номером.
– Слушаю.
– Добрый день… могу я… Альфред, это ты?..
Мой разум легко мог идентифицировать этот голос. Но отказывался.
– Мама? – нерешительно спросил я, все еще сомневаясь.
– Алфи, дорогой, как же я рада тебя слышать! – мне показалось, что она плачет. Остается только надеяться, что действительно показалось.
– Я тоже, мам … откуда у тебя этот номер?
– Номер… – ее вздох отозвался в трубке шелестом. – Джейк звонил, он и дал твой номер. Он все рассказал… сказал, что ты стипендиат Калифорнийского Университета, да еще и успеваешь работать по вечерам.
Работать по вечерам. Работать по вечерам! Значит, Форестер не сказал ей всю правду.
– Как ты там?
– Нормально. Сдал экзамены, перехожу на третий курс… Не волнуйся – я уже давно не ребенок и вполне способен жить самостоятельно.
– Я это понимаю, Алфи… – в голосе матери едва ощутимо проступали просящие нотки. – Но знаешь… Эдвард не против, чтобы ты вернулся. Он доволен – не ожидал, что ты сможешь добиться чего-то самостоятельно. А уж тем более того, что ты без его помощи…
– Не стоит, мам, – я даже не стал скрывать раздражения в голосе. – Этот разговор не имеет смысла.
– Почему не имеет смысла? Зачем тебе эта кошмарная Америка, дорогой? Возвращайся домой, я тебя прошу!
Слишком много неуместного трагизма было вложено в эти слова. И даже в построении фраз было что-то новое, чуждое мне. До меня вдруг дошло то, что даже не пришло бы в голову пару лет назад. Она просто пытается мной манипулировать… Моя мать, которую я всегда считал прекраснейшим во всех смыслах человеком, играет на моих чувствах, словно бы известный пианист на рояле в Карнеги-холл.
– Нет уж, спасибо. У меня своя жизнь, у вас – своя. Если господину Стоуксу угодно, чтобы я вернулся, что ж… Для удовлетворения его амбиций имеется старший сын.
– Альфред, что ты такое говоришь?.. Я понимаю, что ты обижен… Твой отец – не самый легкий в общении человек. Но вне зависимости от этого мы ведь одна семья... Ну же, скажи хоть слово!
Теперь я понимаю, что пошел в мать не только внешне. Так шикарно управлять интонациями голоса, так точно подбирать слова для манипуляции собеседником – да Стоуксам и не снилось!
Но потому-то мы и из одного теста, что не ведемся на такую приманку. И тем более на всяческие бабские фокусы.
– Могу сказать только одно: это в корне неверная стратегия – бить на жалость. Как ты могла заметить, я уже не ребенок, в матери не нуждаюсь.
– Ты изменился, Алфи. Никогда не замечала за тобой подобного эгоизма.
Я лишь горько усмехнулся. Играть на чувстве вины? Черт возьми, мне же не десять лет. Изменился? Что ж, эти изменения стоили мне немалого количества нервов и гордости.
– Я думаю о других, мам. Поэтому и не вернусь. Не звони мне, если снова решишь позвать обратно. И он пусть тоже не… хотя о чем я? В общем, ты меня понимаешь.
Попрощавшись, я положил трубку и тоскливо уставился на телефон. Я все понимаю: мать меня любит и хочет, чтобы я вернулся. Но эти женские ужимки – чистой воды подлость.
На ходу сдернув с вешалки куртку, я поспешил покинуть квартиру.
Холодно. Ночью в Сан-Франциско прохладно, а утро туманное настолько, что этот город порой может дать фору родному Лондону. Я пошел вдоль дороги в сторону, противоположную той, в которую обычно еду до универа.
Почему все люди пытаются чего-то добиться от других? Неспособность жить самостоятельно? Издержки всеобщей социальности, на которой держится сейчас вся наша цивилизация? Экзистенциальная потребность? И есть ли смысл думать об этом, путаться в нитях этого клубка противоречий? Не думаю… но все равно буду путаться. По той простой причине, что все люди – нити этого клубка. Как бы я от остальных «ниточек» ни шарахался, все равно причастен к обществу хоть самой малой частью своей жизни…
И все же я решил по возможности не пользоваться людьми – не из неприязни, скорее потому, что им это наверняка так же неприятно, как и мне. Надо же – даже такой человек, как я, с возрастом может обрастать внутренней моралью. Ладно уж, это как-нибудь переживу. Все же мораль сама по себе не так страшна, как «Основоположение к метафизике нравов» в числе любимых книг.
Сев на подъехавший к остановке последний вечерний автобус, я уныло уставился в окно – как же меня бесит эта работа, кто бы только знал. Сегодня ехать никуда не надо, но тем не менее автоматически еду именно этим маршрутом, чтоб его.
Форестер – еще большая скотина, чем я думал. Я правда не думал, что он это сделает. И слишком хорошо его знаю, чтобы полагать, что он остановится… Но почему-то после этого разговора всё перестает иметь для меня смысл. Пусть думают что угодно – это моя жизнь и мой выбор.
И все-таки то, что он меня выследил, не дает покоя. Номер телефона Джейк мог узнать не иначе как через адрес. А если он знает мой адрес, то можно паковать вещички и теснить ребят в «Firmament». Стоит ли говорить, что у меня нет особого желания делить с такой толпой людей личное пространство? Спасибо огромнейшее, компании Гектора хватает за глаза…
Этот маршрут довольно длинный, автобус едет через половину города. Можно было вызвать такси, но я их не люблю. Чувствую себя неуютно наедине с незнакомым человеком. Для меня двое – это нечто совсем иного толка, нежели толпа или уединение. Двое – это два одиночества… Я не хочу делить свое драгоценное одиночество с каким-то таксистом.
Интересно, если бы я поехал не в Америку… скажем, на Южный полюс, то Джейку приспичило бы поехать именно туда? Вообще, конечно, я не могу его винить во всем случившемся после тех, школьных времен. Анализирую свое поведение и лицо начинает гореть. Девчонка, какой же девчонкой я с ним был! Подрагивающие, полуопущенные ресницы, наивно-бараний взгляд, смущенные улыбочки, голос с придыханием… Гадость какая, да я даже с клиентами себя так не веду! Как Бекка с Мэттом!
Жизнь – дерьмо. Чувствую себя полным неудачником – это с моей-то самооценкой! Осталось получить приглашение на свадьбу Винса с мифической стриптизершей из Беркли.
«Чем заводить с кем-то пародию на серьезные отношения, я скорее пойду в первый попавшийся стриптиз-бар и женюсь на самой страшненькой из тамошних девиц!..»
Нервно хихикаю, вспомнив очередную из множества его идиотских шуточек. Собственно, ржать над ними только я и мог – остальные, как правило, вообще не принимали его резкие высказывания за проявления юмора… Ну все, хватит думать про Блэкстоуна! Слишком много ему внимания, которое можно уделить куче дополнительной литературы…
Выйдя на Драмм-стрит, я не сразу понял, зачем вышел именно здесь. Потом вспомнил: «Мятная полночь». Да, да, я здесь тоже ошиваюсь, когда совсем уж нечем заняться, полагаясь на громкую музыку и дым марихуаны словно бы на самого что ни на есть компетентного лекаря души… И многие меня поддержат в данном вопросе, как мне кажется. Тори, многие годы злоупотребляя секоналом, давным-давно не спит без необходимости и почти каждую свободную ночь проводит здесь. Собственно, поэтому я и стараюсь не принимать эту дрянь лишний раз.
– Привет, ребята! – я отсалютовал охранникам и побрел на звуки какой-то противной попсовой мелодии. За что и не люблю «Полночь», так это за приторный гламур, которым здесь пропитан даже воздух вокруг посетителей. Не думаю, что я один пришел к этому мнению, но все же хожу сюда, как и упомянутые единомышленники.
С ощутимым трудом я пробился сквозь толпу на танцполе, чувствуя на себе заинтересованные взгляды.
– Алфи, любовь моя! – у меня на шее повисла тщедушная тушка Джастина. Точнее, Джасси. До сих пор не могу без ужаса думать, что какой-то парень может по собственному желанию одевать женскую одежду, наращивать ногти и просить называть себя Джасси.
– Привет, Джасси. Как дела?
– У меня все супер, зайчик! Не хватает только симпатичного белокурого ангелочка рядом! – проорал Джасси. Чтоб тебя… Изыди, Сатана!
– Ммм, Алфи, ты сегодня та-а-акой сексуальный!!!
Черт, я же просто в джинсах и куртке. Сдается мне, он пьяный… А пьяный Джастин – это еще хуже, чем просто Джастин.
– Не знаешь, этим вечером смена Мэтта или Райана? – я попытался отвести разговор в сторону от моей невидимой миру сексуальности. Джастин недовольно скривился.
– Мэтью, как обычно с эскортом – нелепое существо с балластом третьего размера и твой персональный черномазый Отелло.
Попасться Викторио под горячую руку Джастин явно не стремился – оно и правильно, я не стал бы их разнимать чисто из вредности. Так что к барной стойке я пошел уже в гордом одиночестве. Музыка там звучала ощутимо тише, и было хорошо слышно перебранку на повышенных тонах.
– Не нравится здесь, так и не ходила бы!
– Еще чего! Как я оставлю Мэтта на толпу озабоченных гомиков с тобой во главе?!
– Так хоть оденься поприличнее, не оскорбляй мое чувство прекрасного! Нашлась Памела Андерсон, понимаешь ли!..
– А ты не трись возле моего парня, педрила придурочный!
– Сама ты дура!..
Наученный горьким опытом, Мэтт уже не пытался останавливать извечные препирательства Ребекки и Тори, предпочитая спокойно работать. Это давало свои плоды – обоих воздыхателей начинало бесить невнимание Мэтта и они на какое-то время успокаивались.
– Привет, Мэтт.
– О, здорово! – оживился бармен. – Сто лет тебя не видел, слушай.
– Ты же знаешь, я не в восторге от таких тусовок. Просто надоело сидеть дома.
– Понятно. Как ты там?
– А как я могу быть? Нормально. Хожу на лекции, работаю в цветнике помойки имени небосвода и мадам Фонтэйн, жду истечения сроков контракта.
– Впервые вижу мальчика Бриджит, который не хочет продлеваться, – Мэтт чуть склонил голову на бок и усмехнулся. – Ты везде отличился, старик. Неудивительно, что Руис так по тебе сохнет.
– Мэтт, я не хочу в сотый раз слушать, что он по мне якобы сохнет. Мне это неинтересно.
– Да ладно тебе! Я ж не говорю, что ты как порядочный мужик должен на нем жениться, – Мэтт фыркнул.
– Мэтт, два «Неба Ингрид», – к барной стойке привалился какой-то незнакомый мне парень, запыхавшийся после танцев. Ух ты… Не каждый день я могу увидеть в гей-баре парня, которого найду привлекательным, а этот очень даже ничего. Впрочем, мне он даром не сдался, а во избежание подкатов пялиться не следует. С донельзя пошлым видом этот субъект подмигнул мне и, забрав у Мэтта бокалы, ретировался к своему спутнику.
– Ты, как обычно, звезда вечера, – хохотнул Мэтт, убирая бутылку с текилой. – Ни разу не видел, чтобы ты с кем-нибудь познакомился.
Я лишь поморщился. Не хочу я ни с кем знакомиться, больно надо. Особенно, если это будет парень вроде Джасси. Типажи с проблемой гендерной идентичности меня отнюдь не привлекают.
– Ну-ну, – с видом проповедника начал Мэтт. – Нельзя же быть таким диким, Алфи. Всем нужно испытывать чувства, пусть даже это банальное желание перепихнуться. Не верю, что ты – исключение.
Ну и не верь. А я, пожалуй, поверю.
– Какие люди! Привет, красавчик! – Тори прижался ко мне сзади, целуя куда-то в район скулы и вызывая желание сказать что-нибудь ехидное на тему суровой мужской дружбы.
– Ты откуда здесь?
– С улицы, Тори.
– Я понимаю, что с улицы. У тебя здесь с кем-то встреча?
А-а-а! Вот только не надо этих интонаций ревнивой супруги, я вас умоляю.
– С кем, интересно? – саркастически осведомился я. – Слушай, даже если и так, то это тебя не касается.
– Ладно-ладно! – Тори отодвинулся подальше, кидая на меня обиженные взгляды. Бекка прыснула в бокал.
– О, Руис, тебя отвергли!
Он лишь усмехнулся и кивнул. Видимо, тенденция сегодняшнего вечера – давить на бренные останки моей совести.
Ненавижу эту оскорбленную добродетель. Ненавижу так, как может ненавидеть лишь человек, на которого это зачастую действует.

***
Промедлить до последнего было для Винсента Джерарда Блэкстоуна делом чести – не больше и не меньше. Так же, как и не дожидаться утра. Поэтому по Сан-Франциско – Окленд Бэй-бридж он ехал уже в глубокой ночи. Вдали от большого города пахло морской солью и все мысли выносило из головы сквозняком. И никак не отделаться от странного ощущения мягких прямых волос, пропускаемых между пальцами. Интересно, Бриджит таки заставила его их отрастить?..
«Делаем ставки, Блэкстоун: на какой день ты попрешься в «Firmament»?» – с сарказмом подумал Винсент и тут же сам себе ответил:
«Если только к концу недели, то будет повод порадоваться твоей нечеловеческой выдержке…»
Пока же у него был только повод под благовидным предлогом записаться в фаталисты – раз уж судьба занесла обратно в Сан-Франциско, то стоит ли идти против себя? А если стоит, то получится ли снова сбежать от этого наваждения?
В первый момент Винс увидел то же, что и остальные посетители клуба –изящная фарфоровая кукла с густой копной пепельно-светлых волос. Да, поразительно красивая, но все же очередная кукла для удовлетворения чьих-то пошлых замыслов. Однако первой же парой фраз кукла доказала свою человеческую состоятельность, отчаянно пытаясь не выпадать из обоих образов… И лишь глаза не могли лгать: как бы не заставлял эти глаза их владелец, они выдавали его по всем пунктам. Глаза… их-то и оставалось во всем винить. Большие, чуть узковатые, так открыто демонстрировавшие близкое к панике состояние. С этими огромными голубыми глазищами Альфред походил на испуганного котенка, которого только что принесли в новое место, разительно выделяясь на фоне прочих разукрашенных олигофренов; резал взгляд и не оставлял никаких альтернатив, кроме как снова и снова ловить его облик, вырезая на сетчатке глаз скальпелем воспоминаний.
Альфред был всем и сразу – это больше всего в нем и цепляло. Более парадоксального человека Винс не встречал, да и не был уверен, что такой вообще есть. Острый ум делал Алфи трогательно-глупым в плане простых повседневных истин – стоит что-то сделать без задней мысли, как он тут же принимается анализировать поступок и искать добрую дюжину подтекстов. Еще он обладал чертой, присущей любому наигранному коварству – то есть феноменальной смесью пессимизма и наивности в пропорции один к двум. Жестокость и человечность, цинизм и высокопарность, скрытность и прямолинейность, боязнь любить и неумение ненавидеть – продолжать это перечисление антитез можно было до бесконечности.
И до сих пор не понятно, какие из поступков в отношении с ним были правильными, а какие не были. Казалось, что он действительно должен был тогда уйти. Должен ли?
«Как будто я не пришел бы снова, если бы отпустил его тогда. Только выставил бы себя дураком… И кого пытаюсь обмануть?» – сонно щуря глаза, думал Винс.
Двенадцать лет убежденной филофобии(2) пропали зря. Блэкстоун мог смело сказать себе, что втрескался в двадцатилетнего пацана-проститутку, которого дико ревновал к его так называемой работе. Это и была одна из причин тогдашнего возвращения в Беркли – Винс не ручался за свои действия. Он действительно был психом, но далеко не таким безобидным, каким его видел Пол.
«Я боюсь ему навредить, но слишком эгоистичен, чтобы полтора года назад оборвать все связи с ним… Он мне нужен, чертовски нужен вместе с этими нашими… отношениями. О-о-о… отношения – что за дурацкое слово?»
Когда мост Бэй-бридж остался позади, Винсент обреченно уставился на часы. Четыре после полуночи – действительно, вот уж ночь в духе Стивена Кинга. «И речи быть не может о работе с утра пораньше», – так он подумал, сворачивая с Мишен-стрит, чтобы проехать закоулками, после чего официально объявил себе выходной и прикинул, додумается ли Пол позвонить завтра с целью убедиться в работоспособности нерадивого финансиста. За этими размышлениями Винс как-то упустил из внимания, что едет прямо на плетущегося в полутьме человека.
– Твою ж мать!!! – он резко затормозил. Впрочем, некий полуночник оперативно шарахнулся в сторону и шикарно навернулся, споткнувшись о тротуар. Длинные светлые волосы взметнулись в воздухе.
«Что еще за идиотка шатается по темным переулкам в четыре утра?! Не хватает острых ощущений?» – раздраженно подумал Винс, с неохотой покидая машину и приближаясь к худощавой фигурке, распластавшейся на асфальте.
«Вот ведь… она вообще жива или разбила голову?!»
– Мисс, вы в порядке? – он опустился рядом, не решаясь коснуться светлых волос или тонкой бледной кисти, торчащей из рукава куртки. Но девушка зашевелилась. Послышался стон, после чего гортанный, явно мужской голос возмущенно поинтересовался:
– Слепой что ли?! Какая я тебе мисс, придурок?!
Винсент обалдел – то ли от того, что «мисс» оказался парнем, то ли от того, что голос был ощутимо знакомый.
– Извини… – машинально выдавил он.
– Ты ожидаешь услышать «Ничего, блин, страшного» или?..
Парень вдруг резко осекся и сел, запуская руку в карман. Вытащив телефон, он посветил Винсенту в лицо.
– Бл… Блэкстоун?!

(1)L'anatomie des hallucinations – анатомия наваждений
(2)Филофобия – патологическая боязнь влюбиться.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 5. Deux solitudes

13 июля, 2002 год.
– Большой же у тебя минус, если ты не заметил человека в свете фар, – недовольно пробормотал я, с трудом подымаясь на ноги. Блэкстоун с донельзя глупым видом хлопал глазами, поняв, кого он чуть не укокошил. Я вытер подбородок и скривился – вся рука была в крови, которая обильно текла вдоль скулы.
– Признаться, Винс, я помнил тебя в более разговорчивом варианте.
Лицо Винса приобрело обычное саркастично-спокойное выражение. Он встал, и я, со своим ростом пять и восемь едва доставая ему макушкой до подбородка, снова ощутил себя гномом с претензиями.
– Я ношу очки, – нервно посмеиваясь, сообщил он. – Но у меня дальнозоркость, а не близорукость.
Не знаю, что и ответить. Я даже не в состоянии сказать какую-нибудь гадость, ибо голова раскалывается немилосердно и на данный момент фукнкцию «сарказм» не поддерживает. Вообще не знаю, как реагировать. Сейчас мне как никогда хочется, чтобы Винс по своей идиотской привычке все сделал за меня.
– Ты висок разбил, – он протянул руку и стер успевшую набежать кровь.
– Что, правда? Рад, что нам пригодились твои глубокие познания в области медицины.
– «Нам»? Мне нравится, как это звучит.
Я вскинул голову и наткнулся на знакомый испытующий взгляд. В предрассветных сумерках его темно-карие глаза казались глухо-черными.
– Дежавю? – его голос прозвучал синхронно с моим, заставив меня в очередной раз удивиться.
– Долго будем стоять как два идиота? Садись, – по старой привычке Винсент открыл передо мной дверь, насмешливо улыбаясь. Я убил его взглядом и сел, всем своим видом показывая, что делаю величайшее одолжение в его убогой жизни.
– Адресок не подскажешь? – елейным тоном осведомился Винс. Я надулся и скрестил руки на груди.
– 1878, Пейдж-стрит.
Он мученически возвел глаза к небу, я же мелочно радовался, что ему придется тащиться через весь город.
– А это тебе, Блэкстоун, наказание свыше.
– Ты же не веришь в Бога, – убрал меня Винс, набирая скорость и прекрасно зная, что меня нервирует эта его манера гнать как камикадзе.
– Даже мои убеждения не повод, чтобы не прочитать тебе проповедь, – я усмехнулся и повернулся к нему.
– Кстати, какими судьбами тебя занесло по другую сторону пролива? – надеюсь, что бровь вскинута достаточно убийственно, голос звучит достаточно небрежно, а дурацкий румянец на щеках достаточно незаметен. Что ж, Альфред О'Нил, надежда умирает последней!
– Работа, Альфред, – вздохнул он, с преувеличенным интересом смотря на практически пустую дорогу. Не знаю, планирует ли он таким образом меня уязвить… Хотя, нет, подобные полутона не в его духе – как говорится, что вижу, то пою.
– Все так же косишь под моего декана?
– А ты все так же его поминаешь.
– Твоими стараниями, Винс, – я снова поднес руку к лицу. Красные капли закапали с ребра ладони на джинсы. Уж чем-чем, а членовредительством мой отец не увлекался. Так что, кровь в таком количестве вижу впервые.
– Раны на голове всегда сильно кровоточат. Скоро приедем, я продезинфицирую.
Эта вскользь брошенная фраза меня рассмешила.
– Интересная манера напроситься в гости.
Винсент в ответ только пожал плечами.
– О, я просто чувствую себя обязанным… ну, терзаюсь муками совести и все такое.
– Чем, прости, ты терзаешься? – с сомнением поинтересовался я.
– Я промолчу.
Промолчит он… ну что за нелогичный человек? Неужели сложно хоть раз взять и просто сказать? Нет же, Винсент будет щеголять бравадой, и при этом копить все негативные эмоции в себе. Знаем, проходили. Проходили эту его браваду, нервные срывы, ревность – вкупе выходит что-то вроде первого года супружеской жизни… о, что за дурацкое сравнение?
– Как дела? – тоном светской беседы осведомился он.
– Охренительно.
– И все же?
– Хреново!
– Почему?
– Терзаем одиночеством.
Винс погрозил мне пальцем.
– Такими темпами совесть у меня все же появится.
– Вижу, ты не изменил привычке сводить все к своей персоне.
Мне было интересно, сколько продлится его молчание. Винс никогда не был любителем поболтать, но также никогда не мог скрывать своего интереса… по крайней мере, интереса ко мне.
– Ты по-прежнему работаешь в «Firmament»?
– Да. Мне еще почти год там работать.
– И как успехи?
– Это допрос? – раздраженно поинтересовался я.
– Понятно.
Он никогда не видит грань, которую в общении со мной нельзя переходить. Его всепонимающая физиономия как раз находится за этой гранью.
– Скажи, Винс – что касательно моей жизни может быть тебе понятно? Твой по-клерковски уютный мирок, отягченный кризисом среднего возраста, находится за рамками моей вселенной! Так что иди ты со своим пониманием знаешь куда?
– Куда же? – холодно поинтересовался Винс. Разумеется, я его обидел. Это моя привилегия – причинять ему боль.
– Да куда хочешь. В Беркли, например. Жениться и рожать детей. Таким как ты самое место в «отдельной ячейке общества».
– Кстати… выбросил или сдал? – с любопытством поинтересовался он, словно говоря сам с собой.
– Ответ неверный, – напрочь проигнорировав его вопрос, я мило оскалился не хуже приснопамятной Мона Лизы и с примерным видом сложил руки на безнадежно испорченных джинсах.
– Вообще, я не придумал грамотного ответа, – беззаботно откликнулся он. – Если ты измыслил мне такую роль, то переубедить тебя просто словами невозможно.
Винс довольно быстро сориентировался и нашел мой дом. Я вышел из машины, с усталым раздражением отметив его присутствие по левую руку от себя.
– Таки ты напросился в гости.
– Таки ты сомневался, что напрошусь?
Еле-еле переползая через ступеньки по пути на второй этаж, я замер возле своей двери и принялся рассеянно шарить по карманам. Ключ исправно обнаружился и исправно подошел к замку. А я бы уже и обратному не удивился, честно…
Гектор сел возле кухонной двери и требовательно мяукнул.
– Все бы тебе есть, коврик ты для обуви.
Я включил воду и остервенело принялся отмывать руки. Навряд ли это смертельно, но я впервые в жизни вижу столько крови. Какой же мерзкий запах… Голова все более уверенно раскалывается, а кровь упорно течет, хоть и не так сильно. Тело действовало в обход сознания, я не сразу понял, что сполз вдоль стены и привалился к раковине. Обхватив руками колени и уже не особо заботясь о сохранности куртки, я уткнулся лицом в рукав, чувствуя, как он становится мокрым, а потом и липким.
– У тебя есть… – Винс не договорил. Чуть слышное движение – и он уже рядом.
– Подними голову повыше, – я уже и забыл, что он может говорить так мягко, тихо. С усилием, но я выполнил его просьбу и тут же наткнулся на пристальный, обеспокоенный взгляд. Ох уж эти его темные глаза. Такие глаза можно любить и по отдельности от владельца…
– Что, настолько плохо?
– Ну, что ты… о-очень даже замечательно…
– Придурок малолетний, – его пальцы скользнули по моим волосам, путаясь в слипшихся прядях возле виска.
– Чем малолетний придурок хуже придурка старого? – недовольно поинтересовался я, удивляясь, что мне хватает сил язвить.
– Тем, что больше отгребает по этой жизни? – предположил Винс, прикладывая к моему виску мокрое полотенце.
– Это уже твое субъективное мнение, знаешь ли.
– Дай угадаю: аптечки в этой квартире отродясь не было, – как обычно, он переводит тему, притом даже не пытаясь это завуалировать.
– Разумеется. Я особо не жалуюсь на здоровье.
– Мда… тогда держи полотенце и ложись. Кровь скоро остановится.
– Слушаюсь, доктор Блэкстоун, – в очередной раз съязвил я.
– Издевайся, милый, издевайся. Вот только из нас двоих высшее медицинское образование лишь у меня.
Я оглянулся через плечо, удивленно смотря на него.
– Медицинское?
– Ну, да. Второе – медицинское. Я разве не говорил?
Догадайся, черт тебя возьми… Я таки доплелся до кровати и лег, придерживая полотенце. Рядом тут же возник мой хвостатый иждивенец, топчась у меня на волосах и примериваясь там же развалиться.
– Я отомщу за свою поруганную прическу, Гектор. И не надо пыхтеть мне под ухо, рыжее чудовище.
– Уже с котом разговариваешь? Сильно же ты головой приложился, – Винс зацокал языком и прошел к окну.
– Здесь больше нет желающих меня слушать.
Я не видел выражения его лица, но заметил знакомое движение рук – скрещивает их на груди.
– А я?
– А ты несешь какую-то чушь, Винс. При этом не удостаиваешь меня ответов на мои вопросы.
– Альфред, порой твоя логика для меня как седьмой круг ада.
– А мне всегда казалось, что седьмой круг ада – набожность и импотенция.
Винсент поперхнулся и принялся по-идиотски хихикать.
– Вы теперь фрейдист на полставки, господин ницшеанец?
– Уж кого-кого, а Фрейда всегда уважал.
– Что ж, тогда старый придурок все-таки умнее, чем малолетний.
– Почему же?
– По фрейдовской теории об эмпирическом восприятии мира, разумеется.
– Туше, мать твою, – неохотно признал я. – Доволен?
Он сел на край кровати и протянул руку, чтобы погладить Гектора.
– Никогда не видел такого ласкового кота. Неужто ты кастрировал бедняжку?
– В твоем исполнении это звучит так, будто бы я стерилизовал его собственноручно, – я усмехнулся. – Что ж, таков удел обитателей этой квартиры – быть бесполыми.
– Ха-ха. А вот это звучит так, будто ты ощущаешь себя богом маленькой вселенной.
– Должны же быть в моей жизни маленькие радости?
Винсент медленно повернул голову, даря мне тот самый взгляд, от которого у меня всегда подскакивал пульс и пересыхало в горле.
– Я по тебе скучал.
А с чего, спрашивается, я должен ему верить? Ну, кроме того прозаического факта, что уже поверил.
– Так скучал, что чуть не задавил… Это иронично.
– Сплошная ирония.
– Да. Парадокс.
– Тебе не надоело издеваться? – раздраженно поинтересовался Винс. Я его разозлил. Я вывел мистера-Я-Роковой-Мужик из себя!
– Мне все надоело… абсолютно все. И, знаешь, это обстоятельство заставляет забыть тонкую науку значений, основанную на семантике, полутонах и прочей чепухе.
Еще секунду назад мне было очень весело. Сейчас же стало так тошно, что на глаза навернулись слезы. Правильно, Алфи, пожалей себя, гомик ты слезливый.
– Спать хочешь? – очередной вопрос, небрежный и заданный невпопад, но его рука крепко сжала мою кисть. Я помотал головой. Впрочем, отрубиться через некоторое время это мотание головой мне ничуть не помешало…

***
Проснулся я с плохим настроением и стойкой головной болью. Электронный будильник продемонстрировал квадратные очертания голубых циферок, утверждавшие, что через пятнадцать минут наступит полдень.
С кухни доносились какие-то странные звуки… Однако, меня больше волновал звук вибровызова со стороны стула.
С трудом дотянувшись до этого злополучного стула, я дернул его на себя и бараньим взглядом уставился на экран мобильника. О, нет! Я же совсем забыл…
– Привет, Бридж.
– Привет, привет, милый! – промурлыкала Бриджит в трубку. – Где ты, молодой и красивый, шляешься, позволь поинтересоваться?
– Кхм… как бы так сказать… я приложился башкой об асфальт.
– Не поняла… В смысле?
– Ну, ночью шел по улице, какой-то псих чуть не переехал меня своим «BMW», я о бордюр споткнулся и… твою мать!!!
Лучше бы я не подходил к зеркалу. Вся правая половина лица – сплошной кровоподтек!
– Алфи… Эй, Алфи!
– Зеркало… – слабым голосом простонал я. – Бридж, моя жизнь кончена!..
Сзади скрипнула дверь, из коридора послышался полупридушенный хохот.
– Ну… слушай, дорогой, давай без суицида! Завтра приходи в офис, а клиентов перенесем на следующую неделю, о'кей?
– Хм… ну, ладно.
– И съезди-ка ты в больницу – как бы сотрясения мозга не было.
– Ладно, – повторил я. – Тогда до завтра… Прекрати ржать!
– Ты бы себя слышал! Мне особенно понравилось про внезапно конченую жизнь… – выдохнул Винс, держась за дверной косяк.
– Да пошел ты! – отключив беззвучный режим, я положил телефон на тумбочку и со стоном рухнул обратно на кровать, страдальчески прикрывая глаза. – На кого я похож по твоей милости?!
– На идиота ты похож.
Я попытался придумать достаточно остроумный ответ. Увы, с остроумным ответом как-то не сложилось. Видать, функция до сих пор отключена.
– Да брось ты истерить! Как баба, честное слово…
Опа! Он сказал волшебные слова!
– Блэкстоун, не стоит ставить передо мной еще и проблему гендерной идентичности! Я стану общественно опасен!
Опять смеется. Ну и черт с ним… Пропустив волосы через пальцы и нащупав несколько слипшихся от крови прядей, я скривился.
– Дурацкие патлы…
– А я все думал, заставила ли тебя Бриджит их отращивать?
– Как видишь… По истечении контракта приду домой и обкорнаю себя садовыми ножницами.
– Пожалуй, это будет не слишком эстетично.
Больше всего меня бесит то, что я не могу понять мотиваций его поступков. Например…
– Почему ты еще здесь?
– А как ты думаешь? – вопросом на вопрос ответил Винсент. Я неохотно распахнул глаза и обнаружил, что он стоит рядом с кроватью.
– Я не понимаю тебя.
– Ты предпочитаешь не понимать, равно как и быть непонятым, – устало поправил он. – Это у тебя такая дебильная игра.
– Почему мы с тобой всегда говорим на каких-то полутонах? – лежа разговаривать было неудобно и я сел, ощущая легкое головокружение. – С Фионой, с Шоном, уж тем более с Тори я не могу так говорить.
– Только так тебя можно подвигнуть на действие.
– На какое это?
– На любое. Не суть важно.
Винс ничуть не изменился. Ни характером, ни внешне. До самой мельчайшей детали. Те же прямые темные пряди, все время лезущие в глаза; он почти все время пытается откинуть их назад, или же попросту не замечает. Брови все также нахмуренны, словно бы он о чем-то задумался. И уголок рта периодически кривится, как от нервного тика.
Он далеко не красавец, пусть даже наделен яркой внешностью. Тот же Тори даст ему фору по обоим пунктам… Но разве я когда-нибудь смотрел на Тори так жадно и пристально, как смотрю сейчас на Винсента?
– Правда, скучал? – удивлен, что все-таки спросил. Где, спрашивается, эта треклятая гордость, когда она действительно нужна?
И снова он не отвечает. Улыбаясь, берет меня за руку и с интересом смотрит куда-то на ладонь.
– Руки изнеженной леди. Даже дотронуться страшно.
Как это за мной водится, я покраснел в самый неподходящий, на мой взгляд, момент. Кисть у меня не такая уж женская, но в его руке смотрится именно так – тонкая, белая, с длинными костлявыми пальцами.
– Даже не возмутишься? – удивился Винсент и опустился на пол, внимательно заглядывая мне в глаза.
– Надоело. Мне надоело с тобой спорить, – мой голос показался мне ломким и хрипящим, словно бы записанным на старую виниловую пластинку. Да что мне эти пластинки? Все больше и больше я убеждаюсь, что наша жизнь была бы куда лучше в жанре немого кино.
– Ни черта ты не понимаешь, – вздохнул он, переплетая свои пальцы с моими.– Зачем спрашивать настольно очевидные вещи, Алфи? Я здесь потому, что хочу этого.
– Хочешь? – за этот граммофонный голосок и идиотский вопрос я ругаю себя – да чего уж там, крою матом на все лады.
– И правда, сильно ударился, – усмехаясь, Винс покачал головой и подался вперед, смотря на меня так же пристально. Я не могу ни отвести глаз, ни даже пошевелиться – этот взгляд словно бы нить, сшивающая нас в единое целое. Он уже так близко, что я чувствую кожей его дыхание, кажущееся сейчас обжигающим…
Я больно стукнулся лбом о его лоб, когда зазвонил телефон.
– Да чтоб тебя! – оттолкнув задыхающегося от смеха Винсента, я сгреб телефон и тут же закатил глаза. Только Викторио мне сейчас не хватало! Прекрасно понимая, что он уже все знает и рванет сюда, если не возьму трубку, я был вынужден ответить.
– Привет, Тори, – при имени Тори веселья у Винса поубавилось.
– В чем дело?! Тебя избили, да? Кто?!
– Руис, ты совсем сбрендил? Пожалей мои барабанные перепонки, не ори! Никто меня не бил, я просто ударился.
– Бридж сказала… ну, она сказала, что ты голову разбил.
– Вроде того.
– Тебе плохо?
– Есть немного.
– Я сейчас же приеду, хочешь?!
– Да успокойся ты! Я в порядке, не помру без твоего общества.
– Значит, не хочешь меня видеть, да? – я поморщился от бабских интонаций в его голосе. – Я тебе вообще нужен?!
– Не передергивай, – устало попросил я. – Голова раскалывается, а тут еще ты со своими воплями.
Винс насмешливо скривил губы, определенно сводя все к пошлому подтексту. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.
– Отлично. Просто замечательно! Pasar un buen rato!(2)
Викторио бросил трубку. Я раздраженно швырнул телефон на кровать.
– Истеричка.
– Устроил сцену? Сочувствую, – он поднялся на ноги. Стоит ли говорить, что сочувствием здесь даже и не пахло?
– Решил последовать его примеру? – мрачно поинтересовался я. Он чересчур картинно вскинул брови, при этом смотря так, что я засомневался за сохранность своей жизни.
– С чего ты взял, что мне вообще есть дело до твоих шашней с этим придурком Викторио? Твоя жизнь, не моя.
Я столько времени потратил на то, чтобы убедить себя в этом. Почему же так больно услышать это от самого Винса? Почему так хочется слышать диаметрально противоположное по значению, то ли лживое, то ли правдивое?
– Тогда какое мне дело до твоих шашней со мной? Какое мне дело до психопата с кризисом среднего возраста? В конце концов, какое мне дело до самого факта твоего существования?! Исчезни из моей жизни, в ней и без тебя достаточно хлама!
Око за око. Ударом на удар. Такова мелочная человеческая сущность, невозможность быть по ту сторону добра и зла…
Мне казалось, что сейчас он ударит меня, непременно сломав нос или челюсть. Какая-то частичка моего разума даже умоляла его об этом – должно быть, та самая, которая заражена мазохизмом и излишней моральностью. Увы, Винс не внял ее мольбам.
– Что ж, как скажешь. Не буду докучать тебе своим присутствием, – быстрым шагом он направился в коридор. – Да к чему мелочиться?! Меня здесь вообще не было! Забудь!
Оглушительно хлопнула дверь. Уже не обращая внимания на головокружение, я выбежал следом, но, уже сжав пальцы на дверной ручке, замер в нерешительности. В таком состоянии Винс меня по-настоящему пугает. Взгляд у него становится совершенно звериный, безумный.
Я вздохнул – как бы то ни было, теперь уже поздно что-либо делать. Захочет – сам придет. А пока что этого буду хотеть только я…

***
Наскоро приняв душ и основательно поиздевавшись над перепачканными кровью волосами, превратив их в жуткое подобие перекати-поля, я вернулся в комнату и достал из шкафа чистую одежду. Разумеется, это было самым подходящим временем для того, чтобы телефон зазвонил в третий раз. Путаясь в джинсах, я схватил телефон. Номер был незнакомый, что заставило меня чертыхнуться, перебирая в голове всех persona non grata, которых было-то всего две… вроде.
– Слушаю.
– Скажу честно, – мое сердце пропустило один удар, – я тебя обманул. Так просто уходить не в моих привычках. Да еще и от тебя.
– Блэкстоун, откуда у тебя мой номер?!
– Ну, хотелось бы приврать про связи в ФБР… Знаешь, твой телефон прямо-таки умолял взять его со стула и сделать дозвон.
– Блэкстоун!!!
– Что, О'Нил? – как ни в чем не бывало, поинтересовался Винсент. – А, кстати, на кухне ты найдешь тарелку. На ней будут тосты и омлет. Это называется <i>завтрак</i>. Не поверишь, его надо подогреть в микроволновке и съесть. Желательно с аппетитом.
– Ты такой заботливый, ну просто охренеть! И не надо говорить со мной как с идиотом, я тебе не младший научный сотрудник!
Подумать только! Ведет себя так, словно ничего и не случилось! А я здесь мелодраму развел, только и оставалось всплакнуть в надушенный батистовый платочек!
– Как там твоя прическа поживает? Уже извел месячный запас шампуня?
Я даже не удивился такому точному предположению. Не так давно я с завидной регулярностью изводил <i>его</i> шампунь.
– Разумеется, как же иначе? – левой рукой я кое-как натянул джинсы и поплелся на кухню. – А тебе, я смотрю, нечем заняться.
– А что, есть предложения?
– Да-а! Например, работа, – я завистливо уставился на упомянутую тарелку. Даже Блэкстоун умеет готовить. Один я ущербен, стоит только переступить порог кухни!
– Не волнуйся, поработать я всегда успею. Почему бы не провести день с пользой, раз уж спать все равно перехотелось?
– И ты решил весь день доставать меня по телефону? – мне только и оставалось, что вздохнуть, поставить тарелку в микроволновку и самоутвердиться за счет хорошего кофе. И совсем неважно, что я бессовестно краду лавры кофеварки!
– М-м-м… дай подумать… да! – ставлю свои любимые часики на то, что он сейчас ухмыляется.
– Не знаю, с чего ты решил, что я буду тебя слушать.
– А разве нет?
– Ну, давай проверим.

***
15 сентября, 2002 год.
Сентябрьский день выдался пасмурным и на редкость холодным даже для туманного Сан-Франциско, оставляя в душах терпкий привкус меланхолии и портя настроение даже самым оптимистичным людям. Но Лиз, в принципе, не была подвержена перепадам настроения без должной причины.
«1878, Пейдж-стрит» – повторила она про себя, удостоверившись, что действительно пришла по адресу. Квартиры в этом районе стоили недешево, что сразу наводило на размышления о заработке высокооплачиваемых проституток.
Консьержа в доме не было, так что место расположения квартиры удалось определить лишь при помощи двух долговязых рыжих парней, спустившихся со второго этажа. Судя по всему, этот О'Нил был их соседом.
Дверь открыл изящный молодой человек с длинными пепельно-русыми волосами. Даже не слишком падкая на внешность Лиз отметила, что никогда не видела такого красивого парня.
– Добрый день, мисс. Чем я могу вам помочь? – голос у него был гортанно-мелодичный, хорошо поставленный, но какой-то усталый, тусклый; яркие голубые глаза – чуть запавшими и откровенно заплаканными.
Лиз неторопливо достала из внутреннего кармана плаща удостоверение.
– Элизабет Хаммонд. Мне нужен Альфред О'Нил.
– Ну, проходите.
Лиз прошла в гостиную вслед за парнем, попутно отмечая, что в квартире очень чисто. В качестве сравнения вспомнился кабинет Джеффа, периодически смахивающий на гибрид ночлежки и заброшенной картотеки.
– Чай, кофе?
– Чай, пожалуйста, - ответила Лиз, не задумываясь. На глаза ей попался журнальный столик, представлявший собой циничный для двадцатилетнего парня натюрморт – «Воля к власти» Ницше, «Творческая эволюция» Бергсона и парочка джазовых дисков.
– Черный, зеленый?
– Черный.
– Эрл Грей или предпочитаете без добавок?
«Чайный склад у него там что ли?» – удивилась она.
– Без.
Через несколько минут блондин вернулся, неся перед собой белую фарфоровую чашку.
– Благодарю.
Он рассеянно кивнул и сел напротив.
– Вы по поводу Джейка.
– А вы его тоже знали?
Тонкие, красиво очерченные губы скривились в едва заметной усмешке.
– Мисс Хаммонд, вы пришли ко мне по этому вопросу, разве нет?
Лиз опешила. «Приблизительно шесть футов, смуглый, волосы и глаза темные». Перед ней сидел бледный голубоглазый блондин ростом на два-три дюйма выше нее самой.
– Понятно… В каких отношениях вы были с Джейком Форестером?
Альфред прикрыл глаза. Длинные густые ресницы чуть подрагивали.
– Я любил его. А он – меня.
– Кхм… то есть, вы состояли в интимных отношениях? – уточнила Лиз. Большие миндалевидные глаза тут же распахнулись и гневно воззрились на нее.
– Вам непонятно значение слова «любил»? Раз уж я – хаслер, то способен только на «интимные отношения»?
– Простите, мистер О'Нил, я не хотела вас обидеть! – торопливо заверила Лиз.
Парень обмяк на диване, скорбно глядя на следователя и нервно наматывая на палец тускло серебрящуюся в полумраке зашторенной комнаты прядь волос.
– Это вы меня извините. Я… знаете, я до сих пор не могу в это поверить… – и без того покрасневшие глаза заискрились слезами. Альфред закрыл лицо руками.
– Извините, мисс Хаммонд.
– Ничего страшного. Я все понимаю… - подождав, пока он успокоится, Лиз продолжила. – Дело в том, что портье отеля, в котором проживал мистер Форестер, сказал, что в ночь убийства его посещал Альфред О'Нил.
– Странно. Как раз в тот вечер мы и не виделись, – тонкие длинные пальцы непроизвольно коснулись щеки. Лиз пригляделась и обнаружила толстый слой тонального крема, умело подобранного к естественному оттенку кожи – судя по всему, красавчику-блондину хорошенько съездили по лицу.
– Дело в том, что описание этого посетителя полностью противоположно вашей внешности, мистер О'Нил.
– Вот как? – Альфред прищурился. – Неужели… да нет, не может этого быть…
– О чем вы?
– Как он выглядел? – спросил он так резко, словно бы не был готов разреветься минуту назад.
– Приблизительно шесть футов, смуглый, волосы и глаза темные, – дословно повторила Лиз. О'Нил судорожно выдохнул, прикладывая руку ко рту.
– Вы знаете, кто это мог быть?
– Да, в том-то и дело, что это мог быть лишь Викторио. Некоторое время назад мы с ним, как вы выразились, «состояли в интимных отношениях». Милый Викторио – ревнивый и неуравновешенный, как и все его латинские собратья. Но… знаете, я не верю, что он способен на убийство. Он такой славный парень!
– Поверьте, все преступники «славные» до определенного времени.
– Я понимаю, – печально заверил Альфред. На диван запрыгнул лоснящийся рыжий кот, которого он принялся рассеянно наглаживать.
– В тот вечер мы с Викторио крупно поссорились. Он меня ударил, – свободной рукой Альфред снова указал на свое лицо, – после чего унесся в неизвестном направлении.
– Судя по всему, теперь мне придется посетить и его, – стоило ли говорить, что это хождение по мукам напоминало фарс все больше и больше? – Дадите адрес своего друга?
– Да, разумеется, – он вырвал лист из лежащей на столике тетради и быстро написал адрес. – Вот, держите. Это не так далеко от меня… Ах ты, черт, я же совсем забыл! Гаспар говорил, что Тори тринадцатого числа уехал в Тихуану, к тете. Вернется только сегодня вечером. Но завтра, насколько я знаю, у него смена, так что где-то до восьми после полудня он будет дома.
– Спасибо. Пожалуй, я пойду.
– Всего доброго, мисс Хаммонд.
– Всего доброго.
Этот Альфред О'Нил на роль подозреваемого совершенно не годился. Он производил впечатление уравновешенного человека с тонкой душевной организацией, к тому же совершенно не умеющего врать – все его эмоции читались по глазам. А вот версия с ревнивым латиноамериканцем казалась вполне уместной. И что-то подсказывало Лиз, что именно этот Викторио причастен к убийству Джейка Форестера.

(1) Deux solitudes(фр.) – два одиночества
(2) Pasar un buen rato!(исп.) – всего хорошего!

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 6. La fonction et l'argument

14 июля, 2002 год.
Утро. Меня будит телефонный звонок. Я прекрасно знаю, кто это звонит. И чувствую себя подобно влюбленной девчонке.
– Как тебе не стыдно звонить в такую рань? – простонал я в трубку.
– Стыдно? А это как, позволь поинтересоваться?
– Да уж, чего еще ждать от такого олигофрена, – я фыркнул.
– Ах, вот как? Интересно, где это ты ночью шатался, что десять утра – безумная рань?
– Да нигде я не шатался, – черт тебя побери, О'Нил, что ты бубнишь?!
– Чем же ты был так занят, что не выспался, бедняжка? – в голосе Винса проступили то ли наигранные, то ли вполне естественные нотки подозрения.
– Чем-чем… Парнем, в тепленькой постельке!
– А поподробнее? Имя там, номер страховки?
– Анри Бергсон. Последователь Шопенгауэра и Спенсера, представитель интуитивизма и философии жизни. Не уверен, правда, что в те времена существовали страховые общества, но ты же парень умный, разберешься? – язвительно предположил я.
– А что так скверно? Не спится в одиночестве? – как обычно, пропускает весь мой сарказм мимо ушей.
– Может быть, хватит уже все к сексу сводить?
– Кто сводит, я?! Понятия не имею, о чем ты!
Ну-ну. Понятия он не имеет.
– У меня из-за секонала периодические проблемы со сном, – вот ведь… нашел, кому ляпнуть про секонал! С каких это пор я сначала говорю, а потом только думаю?
– Из-за чего?!
– Проехали? – с надеждой пропищал я на октаву выше собственного голоса.
– Секонал, значит. Что ж, это все объясняет. Ну, пока живи, я в офисе.
– Неужели, ты вспомнил, что существует некий офис? – умилился я. – И как там?
– Отстой. Здешний кабинет меньше моего на добрые восемь квадратов. И вдобавок у дизайнера не было никакого чувства стиля.
– Чулан, что ли?
– Похоже на то. Только комплекта швабр не хватает для полного антуража, – Винсент усмехнулся. – Но, знаешь – работать без начальника за стеной куда как веселее.
– Зато менее продуктивно. Вам бы нашего профессора Крафта в начальники – вот тогда бы ты, Винс, прочувствовал все прелести Ада на Земле. Двадцать раз бы все переделывал, – последние слова прозвучали невнятно из-за моего зевка. – Как же я хочу спать…
– Альфред, я тебя удивлю, но спят ночью.
– Ну да, ночью спят все нормальные люди. И только Винсент Блэкстоун литрами хлещет красное вино, страдает себе на здоровье и попутно совращает несовершеннолетних мальчиков.
– Эй, каких еще несовершеннолетних мальчиков?!
– Каких? Ну, лично мне восемнадцать исполнилось только в сентябре, а в июле, как я помню, мы с тобой славно провели время и…
– И слышать не желаю! – перебил мою вдохновенную речь убитый стон.
– Да-а? Жаль. Всегда хотел попробовать секс по телефону.
– И кто после этого извращенец?
– Ты, конечно.
– Это почему я? – опешил Блэкстоун, судя по звукам, что-то уронив.
– Мы только что определили, что ты педофил, разве нет?
– Выпей-ка ты кофе – с тобой просто невозможно разговаривать, – полным ехидства голосом посоветовал он.
– О, спасибо за разрешение! – скопировал я его интонацию и отключился. Ну, пожалуй, кофе сейчас действительно не помешает…
Моя собственная работа маячила на повестке дня этакой досадной неизбежностью. Загнав себя под холодный душ и выпив кофе, я высунулся из окна, оценивая погоду. Довольно жарко – значит, спрятаться за капюшоном не выходило. Пришлось кое-как заштукатуривать самые жуткие синяки. Приведя в порядок волосы и, в очередной раз помянув Бриджит нехорошим словом, я вышел из квартиры и уже поворачивал ключ в скважине, когда меня окликнули.
– Алфи!
– О… привет, Фин, – только не смотри, не смотри на мое лицо! Да, действительно… разговаривает, но смотреть не будет. Ни в коем случае не будет!.. Блондинка ты, Фредди. Самая настоящая.
– Привет. Куда-то собрался?
– А… да! На работу… парень один отпросился, надо подменить.
– Понятно, – она принялась накручивать на палец непослушный рыжий локон. – Ты куда вообще пропал? Живем в одном доме, на одном этаже, а не виделись неделю!
– Да так… дела.
– Дела? – Фин усмехнулась. – Уж не обзавелся ли ты подружкой?
Такими темпами она эту кудряшку оторвет. Вот какого черта все так заинтересовались моей личной жизнью?
– Да нет, и мысли не было, – уж что-что, но это – чистая правда! Чтобы я думал о девушках. Смешно, ага…
– Тогда другом? – это, типа… слуховые галлюцинации? Это Фиона О'Коннел только что спросила?! Покраснев до корней волос, я в поисках спасения взглянул на часы.
– Упс, мне пора! Пока, Фин!
– Алфи… ты чего? Я же пошутила…
– До завтра! – я пробкой вылетел на улицу.
Какой же я все-таки ублюдок. Факт, не требующий особых метафизических потуг.

***
Через черный ход я поднялся на второй этаж. Комнаты под офис выглядели чуть более прилично – хотя, в случае Бриджит понятие «прилично» становится относительным.
– Привет, Алфи, – Энди отсалютовал мне расческой, медленно сползая по спинке кресла. – Счастлив встрече как никогда. Матушка и меня запрягла работать, садистка чертова.
Энди, наш милашка-юрист. Вылетел с третьего курса Гарварда. Отвратно сосет дужку своих дурацких очков и характеризует себя словосочетанием «обаятельный женоненавистник».
– Понятно. Заказы оформил?
– Ну, с этим кое-как управился, а разослать поставщикам не рискнул. Лучше перепроверь, – вот интересно: долго нужно репетировать перед зеркалом такой олений взгляд, чтобы выглядело настолько правдоподобно?
Я плюхнулся на диван и забрал у Энди ноутбук.
– Как будто кроме нас этим некому заниматься.
– Не в чести у потенциальных хаслеров точные науки. Топ-5 классических гейских профессий: художник, актер, дизайнер, музыкант и парикмахер, – Энди усмехнулся и, сняв очки, устало потер глаза. – Ты среди нас лучший специалист. Я так, любитель.
Не такой уж я и специалист. Просто отец в свое время организовал нам с Берти «курс молодого финансиста».
– Скажешь тоже. Я ведь экономист, а не бухгалтер. Это у Бриджит какое-то странное представление об экономике.
– Женщины! Ладно, я пойду. Шон вроде как отоспался и скоро приедет.
– О'кей, понял. Пока.
– До встречи, – критично оглядев себя в зеркале, Энди ушел. Я же принялся за проверку его работы, недовольно морщась. С оформлением особых проблем не было, а вот орфография у Энди периодически хромала.
Стоило мне более-менее настроиться на работу, как зазвонил телефон.
– Здравствуй, Блэкстоун.
– Нравится называть меня по фамилии? Забавный фетиш, впервые с таким сталкиваюсь.
– Твоя медицинская специальность – психиатр?
– А что, на хирурга я не похож? – расстроился Винсент.
– Нет. У тебя рука слишком тяжелая.
– Тебе не кажется, что специальность психиатра была бы для меня излишне иронична?
– Мне лишь кажется, что я угадал.
– Угадал, угадал, – смеется. Что-то у него еще с самого утра подозрительно хорошее настроение.
– Ты отвратительно весел после бессонной ночи, мыслях о превратности бытия и двух бутылок Кьянти.
– Ты в своем уме? Даже я столько не выпью! И вообще, предпочитаю трудам Бергсона подушку и одеяло.
– Ушам своим не верю, Винс! А где же фирменная фраза о сумрачных часах, полных одиночества?
– Если предлагаешь свою компанию, то я обеими руками «за»!
– Размечтался.
– Ну, как говорится, мечтать не вредно, так что я посижу и помечтаю.
Я уж забыл, кто может дать мне в наглости сто очков форы. А теперь убедился, что я – вполне себе скромный молодой человек без особых претензий.
– Хм… Кстати, как ты догадался про Кьянти?
– Понятия не имею. Первое, что в голову пришло.
В трубке послышался какой-то звон – видимо, рабочий телефон.
– Упс, я даже знаю, кто это… Я тебе перезвоню… – Винс отключился. Я убрал телефон и обреченно воззрился на ноутбук.
– Горазд же ты поболтать, Алфи! – я резко обернулся. В дверях замер ухмыляющийся Шон. – Я прямо стоял и умилялся!
Донельзя довольный собой, он прошествовал к дивану и, усевшись рядом, закинул мне руку на плечи. Я почувствовал, как длинные ногти медвежьим капканом царапнули кожу на предплечье и понял, что деваться некуда.
– Ну-у?
– Что? Разговаривать по телефону разве незаконно?
– Законно, прелесть моя, законно. И кто же он?
– Так, и сколько же времени ты стоял и грел уши?
Шон мило заулыбался.
– Кажется, там было что-то про бессонную ночь и Кьянти?
– Значит почти все, – обреченно вздохнул я.
– Хм. Хм. Да неужели Блэкстоун в очередной раз почтил Сан-Франциско своим визитом?
Я промямлил что-то невнятное, пытаясь по-быстрому закончить оформление заказов.
– Бриджит называет это «связи на стороне».
– Да какие связи? – я закатил глаза. – Ты же так просто не отстанешь, верно?
– Не-а, не отстану!
Пришлось рассказывать Шону про мою прогулку под луной.
– Как? А где вся клубничка?! Неужели ты умолчишь о порно-сценах по этическим соображениям?!
– Шон, не ори так громко, сделай милость! Не было никаких порно-сцен.
– Ладно, верю на слово. И что же ты будешь делать дальше, дорогой мой?
Что делать? Ну, я и сам был бы рад узнать ответ.
– А я должен?
– Ты, вероятно, забыл про своего нервнопаралитического Викторио.
– Шон, сколько можно? Вот как раз ему я ничего не должен сверх того, что он от меня получил!
Шон скривил рот, хмурясь. Его всегда портит это выражение лица.
– Я не думал, что буду защищать Руиса, но… черт возьми, ты когда-нибудь любил хоть кого-то?
Я растерялся. К щекам снова прилила кровь. Как ему объяснить весь этот бред сумасшедшего?
– Нет, – сам не понял – то ли соврал, то ли правду сказал.
– Сам знаю, что нет. Иначе не был бы так жесток к придурку, влюбленному в тебя. Разве не видишь этого сопливо-нежного, собачьего взгляда? Не понимаешь, что именно он обрабатывал Бриджит, уговаривал отказывать всяким старым жирным извращенцам? – я отвел глаза, не в силах выносить его обвиняющий взгляд. Шон вдохнул воздуха и продолжил. – Я, пока к тебе приглядывался, понял, что не хочу с тобой никаких отношений помимо дружеских. Ты как героин – от тебя не откажешься, но нужно платить высокую цену. В жизненном бумажнике Викторио нет и не будет купюр такого высокого достоинства. О, да куда ему до Винсента, если подумать? Вот только знаем мы всю эту хренотень с клиентами и их «возлюбленными». Поиграет и всё… Уж я-то знаю.
Я не пытаюсь по обыкновению осмысливать его слова. Я просто упиваюсь болью, занимаюсь столь притягательным душевным мазохизмом… Так по-женски, не правда ли?..
– Помнишь Жана Бернарда? Ну, хозяин картинной галереи на Голд-стрит… Мы частенько бываем у него – что я, что ты. Знаешь, что больше всего меня в нем убивает? Истовая приверженность католической церкви; каждое воскресенье ходит на священника поглазеть, куда деваться. Как можно быть таким набожным и при этом изменять жене, да еще и с мужчинами? Кажется, в Библии это зовется «содомский грех»? Суть в том, что я не хочу быть таким же лицемером. Не хочу изображать какие-то ответные чувства к Тори, ведь я…
– Любишь Блэкстоуна?
Быть такого не может. Я. Не. Люблю. Его. Нет. Нет!
– Я не умею любить. Он тоже. Мы с ним вообще смотрим на жизнь до ужаса одинаково.
– Знаешь… я думал, что в тебе гораздо больше человечности, – Шон внезапно заулыбался. Он всегда отличался нестабильностью эмоционального фона. – Впрочем, забудь! Я тоже в девятнадцать лет «не умел». Думаю, это нормально.

***
Я вернулся домой ближе к семи – после того, как мы сделали всю запланированную работу, Шон потащил меня в ресторан, попутно охая над моими синяками, «…обезобразившими прекраснейшую кожу!..». Но мне уже не было дела до каких-то там синяков. Это всего лишь тело. Никчемное тело, которое поимели все, кому не было жаль времени и денег.
В который раз за эти месяцы выхожу из автобуса на остановку и плетусь вдоль тротуара до дома. И чувствую, как годами непробиваемое самообладание трещит по швам.
Итак, кто я?
«…Я думал, что в тебе гораздо больше человечности…»
Сейчас я почти поверил в Бога. И я ненавижу этого абстрактного Бога, так жестоко посмеявшегося надо мной тем, что создал меня именно таким. Во всяком случае, такая сомнительная вера дает мне возможность найти крайнего…
Я чувствовал себя безумным. И умирающим. Почему люди не умирают после первого секса? Это была бы идеальная смерть…
Придя домой, я медленно дошел до ванной. Подставил руки под холодную воду, после чего прижал их к лицу. Почему мне так хреново? Ведь приходилось слышать о себе куда как более нелицеприятные вещи…
Я всегда знал себе цену. А потому никогда не чувствовал себя таким ничтожеством, как сейчас.
Моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе, если бы я мог променять львиную долю знаний на знание себя самого. Тогда я был бы сыном, достойным своего отца. Жил бы <i>правильно</i>.
Я давно уже запретил себе чувствовать отвращение к своей работе. Я заменяю его пустотой. Черной пустотой забвения. Это как…
Это как сон, вызванный секоналом. Я прошел в комнату и открыл верхний ящик комода, где лежал ненавистный флакон с двадцатью красными капсулами по тридцать два миллиграмма.
Одна. Две. Три. Четыре. Пять. Флакон холодит правую ладонь, в левой же тускло блестит пластиковыми капсулами зарекомендовавшее себя самоубийство. Сто пятьдесят миллиграммов – смертельная доза.
«Гроб несли мастеровые. Никто из духовенства не сопровождал его» – вспомнились мне последние строчки из «Страданий юного Вертера», пока я наливал в стакан воды из чайника.
Это было бы то, что мне так нужно. Смерть, достойная меня – тихая, жалкая, бескровная… и такая малодушная. Меня похоронят в дешевом сосновом гробу, оплаченном государством, а на надгробии не выгравируют пафосно-сопливый или по-байроновски мрачный эпиграф… Имя, дата рождения, дата смерти – всё просто и лаконично. Разве что бедняжка Фиона выплачет все глаза, получив от меня очередной незаслуженный удар. Ее мать-протестантка испуганно приложит руки ко рту, в ужасе от богопротивного деяния, свершенного бедным Альфредом.
Да какой из меня Вертер?! Как я вообще докатился до такой жизни? Я же гребанное ницшеанское отродье! Я не должен быть так жалок, это ниже моего достоинства!.. И, тем не менее, я сейчас стою с поднесенной ко рту рукой и не могу выбрать между спасительной смертью и больно жалящей змеей-гордостью.
Уходя из дома, я пообещал себе хоть чего-то достигнуть в этой жизни. Я не могу останавливаться на полпути… и что же тогда я?..
В дверь решительно забарабанили. Таблетки рассыпались по полу, делая перевес в сторону гордости более ощутимым. Если это тот, о ком я подумал, то он все же сделал выбор за меня.
Стук повторился, теперь еще более настойчиво. Я открыл дверь.
– Какого черта ты отключил телефон? – сердито поинтересовался Винсент, буквально оттесняя меня вглубь прихожей и прикрывая дверь. Я с каким-то равнодушием смотрел в район его груди – это как раз на уровне моего взгляда.
– Что случилось? – таким знакомым движением он поднял руку и провел по моей шее кончиками пальцев, заставляя поднять голову. Взгляд такой обеспокоенный, такой… нежный? Нет, не совсем точное слово – в этом взгляде нет практически ничего платонического, как, скажем, во взгляде матери, смотрящей на своего ребенка. Он меня хочет – это вполне очевидно. Но сейчас это для него далеко на заднем плане, на переднем же – мой очередной бзик.
– Скажи хоть что-нибудь. Я же не умею читать мысли.
Черт. Черт! Пусть я сам себя и не убил, Винс меня за это прикончит.
– А хотел бы? – зачем-то спросил я, с отвращением отмечая дрожь в голосе. Он ее тоже заметил, судя по вертикальной морщинке, более отчетливо обозначившейся на переносице.
– Вообще… нет. Но ты же у меня особенный случай.
Я чуть отодвинулся, прикрывая глаза рукой. Особенный, чего уж там. Высокоморальная проститутка – это все равно, что мадам де Помпадур в роли детсадовского воспитателя.
– Ты хочешь, чтобы я догадался самостоятельно? Ну, знаешь… – тут Винсент осекся. Так и знал, что хоть одна капсула, но докатится до прихожей. Это закон квантовой подлости.
Он не поленился пройти по всему коридору и вернулся обратно уже со всеми пятью. Я вперил глаза в пол, не выдержав его шокированно-взбешенного взгляда.
– Так и будешь молчать? – он снова, уже более грубо заставляет меня поднять голову.
– Я не знаю, что тебе сказать, Винс…
– Так придумай! – процедил он, явно собрав в горсть все бренные останки своего самообладания.
– Я не знаю, – в горле словно бы застряло что-то сухое и горькое, как горсть таблеток. – Не знаю, что со мной происходит… я никогда бы не опустился до такого… раньше. Нет, нет! – я запустил руки в волосы и, нервно смеясь, сполз вдоль стены. – Я бы не опустился… но меня нет… меня нет, понимаешь?! От так называемой души ничего не осталось… одно лишь пользованное тело!..
Я обхватил голову руками и уткнулся себе в колени, чтобы он не увидел моих слез. Истеричка. Треклятая истеричка, которая ни жить, ни умереть по-человечески не в состоянии…
И не хватает у этого идиота Винса ума, чтобы дать мне по башке. Тяжело вздохнув, он опускается рядом и сгребает меня в охапку, успокаивающе поглаживая по спине.
– Врежь мне хорошенько, Винс. Может быть, полегчает…
– Мне или тебе?
– Да обоим… – тут голос окончательно капитулировал, сдаваясь на милость слабости. Стыдно… и непривычно. Я не помню, чтобы я за последние пятнадцать лет хоть слезинку проронил.
– Убью старую стерву Фонтэйн, – его голос звучал устало и раздраженно. – Я знал, что у нее две трети проституток – барбитурщики… но от тебя такого не ожидал.
– Я не барбитурщик, – просипел я ему в рубашку.
– Лучше заткнись! – резко посоветовал Винсент. – Чем ты вообще думал? Ты в курсе, что, скажем, опиумная зависимость гораздо слабее, чем при приеме секонала?
– О, скажи это Матушке. Держу пари, она выпишет мне амитал в синеньких капсулах!
– Раз уж выучил фабричные названия барбитуратов, мог бы полюбопытствовать насчет побочных действий. Они подавляют деятельность нервной системы и вообще… как амфетамины наоборот. Продолжительный прием этого дерьма ведет к полному психологическому сдвигу, так как у разума не остается пути реализовать себя. И, как следствие, у барбитурщика возникает склонность к суициду.
Вот оно как. Увы, но против фактов не попрешь.
– Я не хотел их принимать. И сейчас не хочу. Просто хотелось забыться и…
– И?
– И я решил, что терять мне все равно нечего, – уже более-менее спокойно закончил я. – Не имеет значения, на какие рельсы положить свою жизнь.
– Да с чего ты взял? – меня встряхнули за плечи. – Я, законченный циник, больше ценю свою жизнь, чем ты!
– Да что тут ценить? У меня ничего нет. Ни-че-го! Я всегда думал, что мне не нужны другие люди, а тут оказалось, что я без них – ничто! Я же биопсихосоциален, блядь, как еще шесть миллиардов! Мне нужно любить, ненавидеть, хоть с кем-то просыпаться по утрам, не испытывая отвращения к себе. Жить ради кого-то… А я же… я не могу…
Винс, как обычно, поступает умно – не слушая дальнейшую ахинею, затыкает мне рот поцелуем. Я сразу забываю: где я, кто я и какова степень моего кретинизма. Зато вспомнил то, насколько зависим от него. Как функция от аргумента. И ужаснее всего то, что мне нравится быть зависимым от него.
– Как ты не понимаешь? – выдыхает он, чуть отстранившись от меня. – У тебя есть я.
– Ты это однажды наглядно доказал.
Его руки запутываются в моих волосах, заставляя меня поднять голову. Он усмехался краем рта, смотря таким непривычным, виноватым взглядом.
– Я… немного сглупил в тот раз. Прости.
Вместо ответа я притягиваю его к себе и снова целую.
Я не знаю, что я чувствую к нему, что он чувствует ко мне. Знаю только то, что я не могу иначе, ничего уже не могу решить даже за самого себя. Я – функция, зависимая от аргумента.

***
15 сентября, 2002 год.
– Что, Роковая Лиз? – Теодор Грейс уселся на край стола. – Дело с любителем человеческих субпродуктов всё стоит?
– Двигается, Тед. Уж не волнуйся так, нервные клетки не восстанавливаются! – язвительно заверила Лиз. Тед фыркнул.
– Детка, не будь такой колючей! Нет ничего зазорного в том, чтобы попросить помощи! Я с радостью потрачу на тебя свое драгоценное время!
– Помочь? Ты – мне? Грейс, пока что вершина твоей карьеры – с грехом пополам раскрытое дело об ограблении лотерейного киоска. Так что, спасибо, справлюсь сама.
Тед вздохнул и приложил руку к груди.
– О, Элизабет! Ты меня убиваешь!
«Придурок», – раздраженно подумала Лиз, косясь в окно за спиной надрывно разглагольствующего Теда и с неохотой вспоминая про визит к Викторио Руису. Парень не привлекался по каким-либо делам криминального характера – про него вообще почти не было информации, так как он лишь шесть лет назад приехал из Тихуаны. Впрочем, вполне вероятно, что Бриджит Фонтэйн просто… уладила данные вопросы.
– Слушай, Тед, мне пора.
– М-м-м, так как насчет напарника?
– До встречи.
Лиз сдернула свой черный пиджак со спинки стула и скрылась за дверью кабинета.
Ей упорно не давала покоя собственная интуиция. Красавчик Альфред чисто теоретически не мог быть убийцей, да. Но…
«…Полный абсурд, мисс Хаммонд. Я за него ручаюсь…»
«…криминальные наклонности часто присутствуют и у людей, которые выглядят совершенно вменяемыми…»
Да, О'Нил выглядел пришибленным смертью своего бой-френда. Но...
Опять это проклятое «но»! Уже сев в машину, Лиз набрала Теда.
– Теодор Грейс к Вашим услугам, мадемуазель Хаммонд! Уже соскучились?..
– Ты, помнится, хотел помочь? Собери-ка мне «пачку» на одного парня.
– Всегда готов! Уже почти записываю… о, уже даже не почти!..
Подавив растущее раздражение, Лиз припомнила все, что могло понадобиться Теду.
– Альфред О'Нил, из Великобритании. Если не ошибаюсь, год рождения – восемьдесят второй.
– Понял.
– Спасибо.
Вполне вероятно, что Хаммонд просто заразилась от Нортона паранойей. Как бы то ни было, белокурый парень с заплаканными глазами упорно не шел у нее из головы.

***
Приоткрытая на полтора дюйма дверь – заезженная сцена из кинофильмов. Лиз даже на секунду показалось, что она найдет на полу залитой солнцем кухни труп, оплывающий кровью, словно свечка воском.
«Завязывай с детективами на ночь, роковая Лиз!» – протянул в голове занудный фальцет с интонациями Джеффа. Похоже, Викторио кого-то ждал, поэтому и оставил дверь открытой.
– Мистер Руис? – позвала она. Ответа не было.
Ну, тогда он просто вышел. К соседям, например. А дверь закрыл неплотно.
Квартира была обставлена дорого и со вкусом. Не совсем бардак, но явный беспорядок. Много зеркал. Складывалось впечатление, что здесь живет самовлюбленная девушка-шопоголик – куда там паиньке-студенту О'Нилу с «Волей к власти» и дискографией Джона Колтрейна.
Переведя взгляд на диван, Лиз вздрогнула от неожиданности. На диване спал, судя по всему, сам обитатель квартиры – высокий, идеально сложенный молодой человек со смуглой кожей и спутанными черными волосами.
«Под кайфом он, что ли?» – с опаской подумала она, подходя ближе. Лицо у него было какое-то подозрительно бескровное.
Она нерешительно протянула руку и коснулась запястья предполагаемого Викторио. Кожа под пальцами была холодной и липкой… пульса же не было вообще. Отказываясь в это верить, Лиз оттянула верхнее веко на его правом глазу. Широченный, почти во всю радужку зрачок никак не отреагировал на свет.
«Труп», – флегматично озвучил разум. Чуть отступив назад, она услышала хруст под каблуком туфли. Убрав ногу, Лиз увидела сплющенную ярко-красную капсулу. Психиатрию она изучала, а потому была знакома с номенклатурой психотропных препаратов. В таких красных капсулах на тридцать четыре миллиграмма выпускается исключительно секонал.
Набрав номер своего отдела, Лиз с каким-то равнодушием дождалась ответа и скороговоркой велела вызывать следственную группу. После чего вытащила из сумки медицинские перчатки и, натянув их, принялась за поиски флакона.
Флакон обнаружился почти сразу же – на зеркальной полке, рядом с тушью для ресниц и сложенным пополам листком бумаги, выдранным из обычной тетради. Предсмертная записка? Озаренная догадкой, Лиз схватила лист. С каждой строчкой ее глаза расширялись все больше и больше.

(1)La fonction et l'argument (фр.) – функция и аргумент.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 7. Trois heures jusqu'à l'automne

17 сентября, 2002 год.
– В чем конкретно вы меня подозреваете, мисс Хаммонд? – бесстрастно поинтересовался Альфред, откинувшись на спинку дивана и сверху вниз взирая на свою собеседницу. Лиз чуть слышно скрипнула зубами – этот высокомерный красавчик со своим эксцентризмом с каждой секундой бесил ее все больше и больше. Ни одного лишнего движения лицевых мышц, ни одной дрожащей нотки в голосе, притом все так небрежно – о, его небрежность была идеальной, как и его внешность. В свете недавних событий в голову невольно шел Чарльз Мэнсон с его немигающим взглядом и ровной, как кардиограмма мертвеца, манерой речи.
– Я смотрю, ты оправился после смерти своего возлюбленного, Альфред.
Он чуть вскинул брови в знак вежливого удивления столь резкому переходу от официоза к фамильярности.
– К чему мне изображать из себя скорбящую Пенелопу? Я не склонен делать свои чувства достоянием общественности.
– И по такому поводу решил слегка сменить имидж?
Альфред растерянно прихватил пальцами прядь немилосердно обкромсанных волос. Потом засмеялся.
– Мисс Хаммонд, со столь стремительно прогрессирующей паранойей не помешало бы сменить род деятельности. Причем здесь моя прическа, стесняюсь спросить?
Лиз еще никогда не испытывала такого дикого желания хорошенько врезать подозреваемому.
«Вот ведь… И клина не подточишь! Играет как по нотам!»
– И все же я не понимаю, в чем меня подозревают, – повторил О'Нил, мягко улыбаясь и невинно глядя на взбешенного следователя своими лучистыми синими глазами из под завесы густых ресниц.
– В убийстве Викторио Руиса.
Его глаза шокировано расширились.
– Что? Вы обвиняете меня… я… да вы хоть понимаете, о чем говорите?! Он был моим лучшим другом!
– Уверен? – саркастически уточнила Лиз, с удовольствием наблюдая убийственный прищур и злобно сведенные брови.
– Вот вы как? – уже спокойным голосом протянул Альфред, снова улыбаясь. И, пожалуй, эта резкая смена эмоций могла быть проколом. – Считаете, что можно таким способом вывести меня на чистую воду? Хорошо, пусть будет по-вашему.
С одной стороны – да, прокол. Но с другой стороны – он ведь и не пытался этого скрыть.
– Я уверена, что ты причастен к смерти Викторио. Так или иначе, но причастен. И потом, у тебя был мотив.
– Ага, ага… Еще проверьте мою кухонную мебель на наличие колбочек с формалином. Я храню там самые симпатичные кусочки своих жертв… Бросьте, мисс Хаммонд! Что вы меня так демонизируете? Поверьте, мне не светит карьера Джеффри Дамера – я всего лишь скромный студент!
– Не верю, – мрачно произнесла Лиз. – Ты слишком убедителен, чтобы тебе верить. Я найду доказательства твоей вины, чего бы мне это не стоило.
– Сомневаюсь, очень сомневаюсь. Но можете попробовать, – в тон ей отозвался Альфред. И для нее это было равносильно признанию.

***
– Это не Руис! – категорично заявила она.
– Хаммонд… – процедил Уоррен Гвилим, потерев виски. – Ты у нас, конечно, профессионал, но не могла бы ты объяснить… какого хрена тебе еще надо?! Какие доказательства?!
– Да это же нелепость! Этот мальчишка – и вдруг убийца! – забыв о всяких нормах приличия, Лиз тоже самозабвенно орала на своего начальника. – Его подставили!
– Ага, конечно…
– Вы бы видели труп Форестера! Ему вскрыли грудную клетку кухонным ножом, притом линия разреза практически идеально ровная! А чего стоила идеально вспоротая диафрагма! Какие нервы нужно иметь, чтобы сотворить такое? А сердце, найденное в холодильнике? Кровавые отпечатки на дверце принадлежали самому Форестеру! Это же надо было – додуматься до такого!..
Гвилим рывком пододвинул к ней пришедший по факсу отчет.
– Еще раз полюбуйся на заключение графологической экспертизы! Вероятность совпадения – девяносто два! Девяносто два процента, понимаешь?! Ты видела этот бабский почерк? Да такой просто невозможно подделать! Нужно быть гением, чтобы добиться такой точности!
– А что, О'Нил вполне подходит на роль гения. Лучший ученик своего выпуска: за всю жизнь он едва ли получил больше дюжины «хорошо». Кроме специального экономического параллельно изучал еще несколько дисциплин – и все освоил в совершенстве. Какого чёрта оно ему надо? Да это патология с уклоном в синдром превосходства! Даже Эйнштейн был двоечником!
– Лиз, придержи-ка коней! Если парень умен, то это еще ничего не значит! – отмахнулся Гвилим. – Давай так: даю тебе времени до конца недели, а потом дело закрываем.
Лиз ушла, от души хлопнув дверью.
- Вот ведь неугомонная женщина… - тяжело вздохнул Уоррен, качая головой.

***
<i> «Я не мог поступить иначе. Но теперь не могу жить с таким грузом на душе, не могу видеть страдания любимого человека, которые сам же и причинил ему!..» </i>
Лиз никогда не была любительницей дамских романов. Записка, найденная дома у Викторио Руиса, относилась как раз к этой жанровой категории.
Положив рядом позаимствованный у О'Нила конспект, она свирепо закусила губу: здесь и без графолога все было понятно. Острые, узкие буквы совершенно нельзя было состыковать с убористым, каллиграфическим почерком Руиса.
Опять же, почерк самого латиноамериканца имел отличия от почерка, которым была написана записка, пусть и несущественные. В оригинале нажим на ручку был куда сильнее. Создавалось впечатление, что записку писали гораздо более легкой рукой.
Это сошло бы за улику, если бы Руис не находился под действием психотропного препарата – а так скажут, что ручки у бедняги ослабели на смертном одре.
«Высокопарный стиль, чертова дюжина ошибок… Работа ювелирная, прямо скажем…»
Поняв, что с запиской дело не выгорит, Лиз взялась за папку, оставленную Тедом на столе.
«Альфред Стоукс? Хм… Родился десятого сентября, восемьдесят второй год… угу…»
Прочитав, кто его отец, Лиз чуть не выронила папку из рук.
«Что сын британского миллионера может делать в борделе Сан-Франциско?»
До определенного момента не попадалось ничего интересного, кроме того, что О'Нил и Форестер вместе учились в Итоне. Однако сразу три характеристики из учебных заведений крайне порадовали своей содержательностью, облегчив составление психологического портрета.
«Тип личности: ярко выраженный интроверт. Темперамент…»
С темпераментом были определенные сложности: в характеристике из колледжа было указано «сангвиник», тогда как аналитик КУСФ пришел к выводу, что «ярко выраженный флегматик».
«Черт тебя дери! И здесь он всех обул!» – возмутилась Лиз.
<i> «…Когнитивный стиль: рефлективность. Также гибкий познавательный контроль, высокая толерантность к нереалистическому опыту…»</i>
«Монстр какой-то…»
<i> «…Ярко выраженная мизантропия, мотивированная чувством социального отчуждения…»</i>
– Ого, – повеселела Лиз. – Да тут и до социопатии недалеко! Хотя… – как назло, в мыслях возникло невинное личико с огромными наивными глазами.
«Даже не думай об этом, Хаммонд. Даже не думай!»
Вот уж действительно – Джеффри Дамер.

***
31 августа, 2002 год.
Джейк пришел к фундаментальному выводу, что бордель утром – место, ненамного выигрывающее у библиотеки. Непонятно, зачем Хосе выдернул его из постели в такую рань.
Машинально он скользнул взглядом по немногим парням, ошивающимся здесь уже без макияжа и в более-менее простой одежде. Альфреда здесь ожидаемо не оказалось.
«Хм… и почему-то его здесь не оказывается каждый раз, когда здесь я. Не иначе как рыжая стерва подсобила».
– Привет, Джейк, – Тори устало опустился рядом, смотря на него глубоко несчастным взглядом.
– Привет, Тори, – улыбнулся Джейк, мысленно прикинув, какова вероятность развести его на откровенность. Учитывая болтливость потенциальной жертвы, это не представлялось чем-то невероятным. – А я вот за Хосе заехал, уж не знаю, на кой черт.
– Он там… у Бридж. С Брауном, Верджером и Блэкстоуном. Разумеется, куда ж Сэм без Блэкстоуна? Сладкая парочка… – злобно прошипел Тори.
«Ого… Браун… и Сэм Верджер собственной персоной. Со связями ребята. Никак, насчет поставок из Западной Европы…»
– Блэкстоун? Хм, звучит знакомо.
– Да чтоб его копы поимели, гадину!
– Эй-эй, друг, к чему такая экспрессия? – попытался успокоить его Джейк, но Тори лишь засверкал глазами и надул губы. – Неужели этот парень обделил тебя вниманием?
– Ага! Обдели-ил! – Викторио язвительно закивал. – Он у нас предпочитает блондинов! Интеллектуально подкованных и с британским акцентом!
– В смысле? – напрягся Джейк, прекрасно понимая, о ком идет речь.
– По мне, так смысла никакого. Стоило ему притащиться в Сан-Франциско, так у Алфи крышу сорвало! Променял меня на этого старого ублюдка… А знаешь, что самое смешное? Что Блэкстоун и сам за ним ухлестывает! Тоже мне, любовь великая… «Красотка», гей-ремикс… «Ну ни фига себе… Умеешь же, Стоукс, ноги раздвигать, когда хочешь!» – мрачно подумал Форестер, закуривая. Услышанное ему крайне не понравилось. «Я думал, с тобой будет проще».
– И что, у них действительно все так серьезно?
– Фиона сказала, что у себя на квартире он появляется раз в триста лет. А Фредди у меня мальчик домашний. Значит, живет в другом месте! – истеричного парня чуть ли не трясло от ревности.
– А сам он что говорит?
– Не знаю. Мы с ним больше месяца не виделись.
– Э… каким это чудным образом?
– Каким, каким… уволился он. Блэкстоун его всегда к другим клиентам ревновал. Он же на Алфи еще в первый день глаз положил, да-да!..
Пока Тори в свое удовольствие распекал этого абстрактного мужика, Джейк докурил сигарету, думая, что же ему теперь делать. Желание иметь под рукой свое персональное наваждение становилось все более трудноосуществимым.
– …и что вам всем от него надо? Будто кроме него парней смазливых нет!
Джейк только фыркнул. Не объяснять же ограниченной шалаве разницу между ладной деревенской кобылкой и породистой арабской лошадью, в самом деле.
– О, вон они!
В уточнении Джейк не нуждался. Нелепого, одутловатого старичка Брауна он знал лично. Верджера – приятного блондина средних лет – он видел как-то краем глаза, когда был с Хосе в Сакраменто.
«Старый ублюдок» выглядел едва на тридцатник, плюс-минус пара лет.
Поджарый, широкоплечий, высокого роста, идеальная выправка. Рукава рубашки закатаны, сама рубашка выправлена из-за пояса черных брюк, галстук развязан и болтается на шее этаким куцым шарфиком. Этакая детально одиозная фигура, застрявшая между образами завязавшего спортсмена и мажора-студента из британского кинофильма. И было в этой фигуре что-то столь же знакомое, сколь и в фамилии…
«Блэкстоун… Стоп. Вирджиния Чаннел-Блэкстоун…» – его челюсть медленно поползла вниз.
Помнится, он еще спросил у Рика, кто это с его родителями…
«Точно… Винсент, брат миссис Чаннел!»
Пока Верджер многословно расставался с Брауном, откровенно скучающий Блэкстоун направился прямо к ним и опустился рядом с Викторио.
– Привет, Вики! Как жизнь?
– Супер, – мрачно отозвался Тори, буравя его ненавидящим взглядом.
– Что-то ты невеселый.
– Ну что ты, Винсент! Я счастлив как никогда!
«Издевается он что ли? Пожалел бы придурка», – с недоумением подумал Джейк, щелкая колесиком зажигалки и подкуривая очередную сигарету уже под внимательным взглядом Винсента.
– О, вижу, меня признали.
– А, ну да, – расслабился Блэкстоун. – Ты, кажется, бывший одноклассник Рика… Джек.
– Джейк. Нет, не Рика. Кое-кого другого, – радостно заулыбался Джейк. – И далеко не просто одноклассник… Ну, ты меня понимаешь.
Блестящие оливково-черные глаза могли бы принадлежать маньяку-убийце; в крайнем случае, наркоману со стажем. Но никак не адекватному человеку. Однако за последние полгода Джейк таких понтов успел навидаться по самое дальше некуда.
Тори заинтересованно выпрямился, услышав столь интересные новости. Словно почувствовав любопытный взгляд, Винсент обернулся к нему.
– Вики, будь другом, чаю принеси.
– Я тебя отравлю, скотина, – мстительно прошипел Викторио.
– Да-да, солнце мое, мышьяк, цикута… Как тебе больше нравится, так и трави…
Спровадив Тори, он снова обернулся к Джейку, саркастически усмехаясь.
– Я так понял, мальчик, тебе захотелось высказаться?
– Мальчик считает дурным тоном, когда у него отбирают любимые игрушки.
– Не понимаю, о чем ты. Какие игрушки? – с непринужденным видом Винсент сжал правую руку в кулак, словно бы собрался двинуть ему в челюсть.
– Все ты прекрасно понимаешь, Блэкстоун, – Джейк скрестил руки на груди и чуть склонил голову на бок. – Уж не знаю, что за бредни пришли тебе в голову, когда ты развел здесь пышный цвет бордельной любви, но стоит мне только позвать его обратно… Он мой. И всегда был моим. Так просто я не отступлюсь…
Тут Блэкстоун сгреб его за воротник и притянул ближе к себе, едва ли не на расстояние в два дюйма. Кошмарные глаза недобро блестели, почему-то вызывая странные ассоциации с геенной огненной.
– Джейки, тебе знакомо понятие «виктимность»?
– Не знакомо, – с вызовом отозвался Форестер, чуть скривившись от запаха пижонского одеколона.
«Боже, Стоукс, где были твои мозги, когда ты лег под это чудо в перьях?»
– Виктимность, Джейки, – склонность субъекта к поведению, повышающему шансы на совершение преступления в отношении него. Ты хочешь, чтобы с тобой случилась досадная неприятность?
– Ты что, угрожать мне вздумал? – презрительно поинтересовался Джейк. – Ты хоть знаешь, кто я?
– Сопляк ты безмозглый, – рассмеявшись ему в лицо, Винсент несильно оттолкнул парня от себя. – Не шути так больше, Джейки, я сам с собой шутить не рискую.
– А то что?
Белозубая улыбка была слишком слащавой для такого резкого лица.
– А ты напряги воображение.
– Винс, если ты закончил детей запугивать, то, быть может, пойдем? – послышался сбоку желчный голос Верджера. Скрестив руки на груди, Сэм переводил насмешливый взгляд с одного на другого.
– Да, мамочка! – в тон ему отозвался Винсент и встал. – Не скучай, Джейки! И привет Викторио: я так понял, вы с ним теперь братья по несча…
– Пошли уже, терминатор… – Сэм схватил его за руку выше локтя и потащил к выходу. Наполовину выкуренная сигарета в пальцах Джейка переломилась пополам.
– Умеет тумана напустить. Вот потому-то он меня и бесит, – вздохнул Тори, опускаясь рядом с Джейком и меланхолично прихлебывая чай.
«Тоже мне, туман… Еще посмотрим, кто, чего и куда напустит…» – в его голове созрело неожиданное решение проблемы.

***
– Вот скажи мне, Винс, – назидательно протянул Сэм, глядя на своего непутевого протеже. – Сколько тебе лет?
– Как будто ты не знаешь, что мне тридцать два.
– У меня сложилось впечатление, что в два раза меньше. Ты бы ему еще в челюсть, с ноги.
«Да я бы его прибил, будь моя воля», – скрипнув зубами, Блэкстоун вцепился в руль.
– Хотелось бы. Но ты же мне с самого детства кайф обламываешь.
– С самого детства – это с двадцати одного года?
– Да, мамочка Сэм, с двадцати одного года ты отравляешь мою жизнь.
– Дать бы тебе по башке! – мечтательно вздохнул Сэм, пригладив свои светлые волосы.
– Позволю себе заметить, что я веду машину, – поспешно отозвался Винс, зная, что Верджер ничего не говорит и не делает просто так. – Хватает и того, что ты вечно пялишься в зеркало заднего вида.
– Кстати, из-за чего вы с Форестером поцапались? – перевел тему Сэм.
– Личное, – неохотно бросил Винс.
– Понятно. Весьма наслышан про твое <i>личное</i>.
Винсент закатил глаза.
– Бриджит… вот ведь трепло!
– За что ты ее так не любишь? Вот она в тебе с первой встречи души не чает! И вообще, Бриджит – славная девочка!
–Сука, каких поискать. И давно уже не девочка, – мрачно отозвался Винс, сворачивая с основной дороги.
– Ладно тебе! Я знал ее еще шестнадцатилетним ребенком, милым и непорочным… – мечтательно вздохнул Верджер.
– А Люк говорил когда-то, что она в шестнадцать лет курила «Бонд» и ругалась как пьяный прораб.
– Что бы он понимал! Фонтэйн в твои годы был еще тем кретином, даже хуже тебя. Ох, ладно… о покойниках плохо не говорят.
«Да, действительно», – с иронией подумал Винс
– Так ты что, собрался со мной на работу?
– Ты все равно там ничего не делаешь, так хоть скучать не будешь! – отмахнулся Сэм.
– Вас с Алфи послушать, я в офисе только и делаю, что складываю самолетики из старых бумажек. Ладно, он хоть шутит, а ты…
– К слову об Алфи, Винсент Джерард Блэкстоун! – голос Сэма чуть возвысился. – Раз уж я «мамочка», то мог бы познакомить со своим бой-френдом!
– Думаю, тебе стоит сделать это без моего участия.
– А, ты об этом? – Сэм вздохнул. – М-да, история вышла… Джерри был в шоке, когда узнал.
Винс фыркнул. Ну не мог он по-другому реагировать на Джереми Валентайна, который в свои тридцать пять был сопливо-романтичным, словно тринадцатилетняя школьница. Жуть. Впрочем, еще забавнее был Сэм, который носился со своим любовником, как курица с яйцом. – Могу себе представить.
– Хватит издеваться над моим бедным мальчиком. Не всем же быть потрепанными жизнью циниками вроде тебя?
– Приласкал, Верджер, спасибо огромнейшее, – припарковавшись, Винсент откинул волосы со лба. – На выход.
– О-о-о! Целое здание! Всегда знал, что Пол Уилсон – хапуга, каких поискать.
– Не спорю. Впрочем, Пол трактует это как поддержание имиджа компании.
В офисе все сотрудницы принялись оживленно приветствовать «мистера Блэкстоуна», болезненно улыбающегося и чуть ли не шарахающегося от них. Наблюдая за этой картиной, Сэм издевательски ухмылялся.
Вырвавшись из плена офисных мегер, Винс молча указал ему направление. Попав-таки в кабинет, Сэм осмотрелся.
– Мило у тебя тут!
– Ага. Чулан под лестницей, – пробормотал Винс, включая компьютер и садясь на стул. Сэм развалился на еле как втиснутом в сравнительно небольшой кабинет диванчике.
– Ладно тебе, что ты такой злобный с утра пораньше. Неужто с Альфредом поссорился?
Лицо Винса чуть смягчилось.
– Да нет, он был еще слишком сонный, чтобы ругаться. Хотя, знаешь, характер у него еще тот.
– Например?
– Мм… кот. Нет, котеночек. Сиамский.
– Царапается?
– Царапается, кусается, шипит, – Винсент улыбался, невидящим взглядом уставившись в экран. – И крайне возмущенно мяукает!
– И ты его еще не придушил? – поразился Сэм, знающий его буйный темперамент.
– И в мыслях не было. Он слишком добрый и ласковый, чтобы его душить.
– А? Ты же только что сказал… – только и смог выдать Сэм. Все больше веселясь, Винс покачал головой.
– Не-ет, словами его не описать!
– Эй! Мне же интересно, что за нечто ты от меня так старательно прячешь! Расскажи хоть…
– А Бриджит на что же? – деланно удивился Блэкстоун, взяв со стола первый попавшийся отчет.
– Винс, ну не будь таким ублюдком! Я же не спрашиваю, сколько раз в день вы сексом занимаетесь.
– Думаешь, мы считаем?
– Нет, серьезно… расскажи о нем. У меня, между прочим, свой интерес!
Винс вздохнул, понимая, что так просто уже не отвертится.
– Что сказать-то? Красивый, умный, обаятельный, и жутко вредный. Ботаник, хоть никогда и не признает этого. Жуткий мизантроп, почти как я сам. Мы с ним вечно не высыпаемся и подкалываем друг друга все утро напролет… Он часто зовет меня по фамилии – просто из вредности. Держит кофейную чашку за края, самыми кончиками пальцев, как будто вот-вот уронит. У него красивые руки – я никогда не думал, что белые, костлявые кисти могут быть такими красивыми, что их хочется целовать снова и снова. А взгляд… как у младенца, невинный и серьезный одновременно… Кстати, такие чисто-синие глаза бывают только у трех процентов людей, я недавно узнал…
Он очень обидчивый и при этом очень отходчивый. Подозрительный… эксцентричный… циничный… ранимый… Ты можешь себе все это представить? Я тоже когда-то не мог... – похоже, Винсент сам не заметил, как увлекся. И Сэм ни в коем случае не собирался его останавливать, в кои-то веки разведя на откровенный разговор.
- Он любит умничать, рисует всякую ерунду у себя на руках, грызет карандаши, слушает этот занудный джаз… Постоянно засыпает над книгами, когда ждет меня до поздней ночи. А я прихожу и несу его в кровать, почти не чувствуя веса – он такой худой, что можно пересчитать все ребра… и даже это я в нем обожаю; сам не знаю, почему…
Винс закатил глаза и, сложив руки на столе, рухнул на них головой.
- Кошмар какой. Сэм, скажи, что я всего этого не говорил.
- Я скажу лишь то, что ты втюрился в девятнадцатилетнего парня, - весело протянул Сэм. – Джереми будет в шоке! Да и вообще, это стоит отметить!
- С ума сошел, старый ты педик? Я не влюбился и влюбляться не собираюсь, - голос, обращенный столу, звучал невнятно.
- А что тогда ты к нему испытываешь? Что тогда заставило тебя устроить сейчас пятиминутку романтического бреда?
Винс поднял голову, озадаченно разглядывая свое нечеткое отражение в выключенном мониторе.
- Я не представляю своей жизни без него. И меня это пугает. Хочется возненавидеть его за это. Но я не могу и, думаю, не смогу никогда. Не знаю, каких размеров нож ему нужно вогнать мне в спину, чтобы я это сделал.
С усмешкой Сэм прошел к столу и зарылся рукой в густые темные волосы «сыночка». Их связывало достаточно многое, чтобы он мог позволить себе такой интимный жест.
- Вроде четвертый десяток разменял, а ведешь себя…
- Да брось ты, Сэм. Я уже не тот психопат, которого ты выхаживал когда-то. Вот и со своей клинической личной жизнью как-нибудь разберусь.
Сэм лишь пожал плечами. Он был бы только рад, если бы того психопата действительно не было.
Если бы.

***
После семи часов Винсенту приелись тесные стены кабинета (тем более что он все равно сидел, халтурил и жалел, что не пошел работать домой).
- Мелисса, если мистер Уилсон позвонит, скажешь, чтобы перезвонил на мобильный, о'кей?
- Да, мистер Блэкстоун, - с придыханием протянула Мелисса, хлопая густо накрашенными ресницами и чуть надув подозрительно пухлые губы, наводящие на мысли о силиконе.
«Черт возьми, что за кошмарные бабы в этом офисе?! Того гляди, устроят групповое изнасилование!» - в ужасе подумал Винс, спеша покинуть приемную. Грубоватая, бестактная, но довольно милая Пейдж была куда более вменяемой на фоне этих имбецилок.
Жил он не слишком далеко от офиса, но традиционную пробку на Мишен-стрит никто не отменял.
«Пешим шагом, Винс, оно же полезно», - ехидничал на этот счет Альфред. Расплывшись в очередной идиотской ухмылке, Блэкстоун испытал дикое желание протаранить головой лобовое стекло. В мысли начало закрадываться подозрение, что Сэм все же был прав.
Лобовое стекло спас звонок Пола. Объявив себя пророком двадцать первого века, Винс неохотно ответил.
- Привет, Винс, старик! – похоже, Пол был в хорошем настроении. Или подшофе. Или то и другое сразу.
- Уилсон, тебе плохо? Скорую уже вызвали? – деловито осведомился старик.
- Да ладно тебе. Знаешь, я ведь звоню не просто так.
- О, не сомневаюсь.
- Заткнись и слушай. Я тут подумал… ну его, этот город на заливе. Возвращайся в Беркли.
«Черт бы побрал твою сестру, Уилсон! Почему все так не вовремя?!»
Мало того, что он был нужен здесь Сэму, так ведь еще и Алфи, которого с его чертовой независимостью не уломаешь переехать в другую квартиру, уж не то что в другой город.
- Слушай, Пол… я бы и рад… да есть еще кое-какие дела.
- Пейдж, там снег идет? Нет? Странно… Винс, с каких это пор ты ставишь работу выше собственных интересов?
«Мечтай, мечтай…»
- Ну, чем больше я сделаю, тем меньше у тебя будет поводов отправить меня сюда снова, разве нет?
- Что-то подозрительный трудовой энтузиазм… Блэкстоун, ты там, случаем, подружкой не обзавелся?
- Не обзавелся, - эхом откликнулся Винс. В принципе, де-юре он говорил правду. – Слушай, Пол, давай я до октября здесь побуду?
- Ну-ну… ладно, постараюсь как-то объяснить это мисс Уилсон. Если что, то моя смерть будет на твоей совести, понял?
- Как скажешь, большой босс. Все, ладно, я пойду.
- Свидание? – похоже, Пол решил, отступившись от своей привычной деловитости, поиздеваться над другом и сестрой сразу.
- Конечно, Пол, ни дня без этого.
- Удачи, старик! – под аккомпанемент возмущенного голоса Пейдж Пол отключился.
«Ну, Пейдж! Это же надо – споить Пола Уилсона… Что за сумасшедший день?»
Наконец, он добрался до квартиры и с облегчением захлопнул дверь.
- За тобой гналась толпа секретарш? – со смешком поинтересовался Алфи, выныривая откуда-то из кухни.
- Если бы только секретарши! – с чувством воскликнул Винсент. – Что у тебя с рукой, горе луковое?
- А, порезался, - отмахнулся Алфи, кинув мимолетный взгляд на свою руку. – Ну что ты ржешь?!
- Я? Я чудовищно серьезен, – пытаясь сдержать смех, Винс обнял его за талию и увлек за собой в гостиную. – Что, неужели не соскучился по мне за целый день?
- Да нет, что ты, не вспоминал даже. Простите, мы знакомы? – недовольный тон указывал как раз таки на обратное.
- Очень даже! – охотно поведал Винс, садясь на диван. – Более того: после всего, что между нами было, я обязан на тебе жениться!
- Да ну тебя! Уйди, противный! – тем не менее, уйти противному Алфи не дал, сев рядом и положив голову на плечо. Машинально Винс запустил руку в длинные мягкие волосы.
- Кто-то – не буду тыкать пальцем – громогласно утверждал, что обкорнает себя садовыми ножницами.
- Ну, было такое… Да все никак не загоню себя в салон. Привык наверное…
- Помочь? – он намотал на палец одну прядь.
- Иди ты, Блэкстоун. Сказал же: у тебя рука тяжелая!
- А что, это так принципиально?
- Ну да. Если у парикмахера рука тяжелая, то волосы будут долго отрастать.
Винс печально вздохнул.
- Что ж, не быть мне парикмахером…
Алфи поднял голову, с интересом уставившись на него своими глазищами. Не пристало в его возрасте иметь такой серьезный взгляд.
- Мне стоит заметить, что ты хочешь что-то сказать, или закосить под дурачка?
Невинно улыбаясь, Винс чмокнул его в лоб, понимая, что метод Верджера на О'Нила не подействует.
- Как день прошел?
- Нормально, - сверля его подозрительным взглядом, отозвался Алфи. – Познакомил Фин с Шоном – это надо было видеть!
- Могу себе представить.
- Не можешь! Они весь торговый центр на уши поставили, я уже готов был делать вид, что пришел не с ними… - он засмеялся. – Вообще, было весело. Мне летом даже на учебу не хотелось, как обычно.
- Почему же в прошедшем времени? До осени еще три с лишним часа.
- Всего-то…
- А вообще, О'Нил, не умеешь ты развлекаться! Надо было сводить тебя на парочку рок-концертов.
- Ах, вот так? А тебя тогда в «Мятную полночь»! – не остался в долгу парень. Винс поежился.
- Еще я по местным гей-барам не расхаживал!
- Какой я мстительный. Ну, а вдруг тебе там понравится? Можешь даже склеить Джасси, а то эта гендерная абстракция уже совсем ума лишилась.
- Боюсь, твоей мести уже не суждено осуществиться.
Как он и ожидал, Альфред встал и замер напротив него с видом следователя на допросе.
- Решил сознаться? Рассказывай уже.
- Да что тут рассказывать? Пол звонил.
- И что говорит? – он чуть дернул острым плечом, продолжая выжидательно смотреть.
- Что он может говорить? Велел паковать манатки и возвращаться. Я еще буду здесь сентябрь и… ну, ты понял.
- Я понял, - мрачно ответил Алфи.
- Да ни черта ты не понял! – Винсент выпрямился. – Это не значит, что я тебя бросаю… но пойми, я не могу оставаться здесь, не потому, что мне этого не хочется. Меня в Беркли держит слишком многое… в трех словах не объяснишь.
- Иными словами, ты ставишь меня перед фактом, что паковать вещи нужно не только тебе? – Алфи неохотно улыбнулся.
- Именно.
Он тяжело вздохнул, скрестив руки на груди.
- Винс, я ненавижу переезды. И не знаю, стоит ли игра свеч?
Винсент подошел к нему и снова зарылся рукам в светлые волосы, притягивая к себе и целуя. Робко, нежно, без привычного накала страстей.
- А теперь?
- Подумаю, - уткнувшись куда-то ему в грудь, пробормотал Алфи.
- Мне бы так… подумать хоть раз, прежде чем сделать.
Некоторое время они молча обнимались посреди гостиной как два идиота.
- Слушай, Блэкстоун…
- Мм?
- Под окнами, наверно, что-то сдохло… Но, мне кажется, я тебя люблю.
«Приплыли», - шокировано подумал Винс, продолжая поглаживать его по голове.
- Три часа до осени… - сам не зная, зачем, ляпнул он.
- Да черт с ней…

(1) - Trois heures jusqu'à l'automne – три часа до осени.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 8. Après la limite

9 сентября, 2002 год.
– Слушай, а тебе идет!
– Идет мне, как же… Винс, а тебе случаем не надоело? – мученически поинтересовался я, в сотый раз пожалев, что не остриг эти чертовы патлы. Теперь дело вполне может кончиться завидной такой лапшой из тоненьких светленьких косичек.
– Не-а, – весело отозвался Винсент, с педантичной аккуратностью заплетая очередную тоненькую и светленькую пакость.
– Распутывать сам будешь, – вот это я зря сказал. Знаю же, что пострадавшей стороной в итоге все равно окажусь я.
– Ну, если ты настаиваешь…
– А то как же, – заверил я, перелистывая страницу. – Да-а… когда ты говорил, что пособие по психоанализу шокирует меня своей бредовостью, нужно было морально готовиться.
– Я знал, о чем говорю, – усмехнулся Винс. – Самому приходилось читать это убожество. Вроде бы Брайан Эммерс окончил Калифорнийский университет, так что это что-то вроде визитной карточки.
– Я бы поостерегся такой визитки… – прочитав еще одну страницу, испытал желание отправить эту замечательную книжечку в камин. А, ладно. Все равно камина нет.
– Представь себе, Блэкстоун, эта чудная вещица не выполнит свое предназначение. И все из-за того лишь, что у тебя камина нет.
– Ненавижу камины, – странно довольным голосом сообщил он, принимаясь наматывать мои волосы на пальцы. – Они всегда ассоциируются с теми чудесными полочками, на которые ставят глиняные урны с прахом.
– Вот так-так! Блэкстоун, ты боишься смерти? – я запрокинул голову назад, с интересом смотря на его перевернутую ухмылку.
– Я не боюсь смерти, боюсь лишь того, что приводит к ней.
Я фыркнул. Пожалуй, я действительно редкий извращенец, если люблю его черный юмор.
Люблю его идиотский черный юмор. И не более того, ага… нет, нет, не хочу, не буду развивать эту мысль…
– А есть разница?
– Ну, по сути разницы никакой, – аккуратно, словно бы боясь небрежным движением снять с меня скальп, он принимается расплетать свое сомнительное творение. – Страх смерти заложен в человеке с ранних лет. Жизнь любого человека – результирующий вектор, состоящий из экзистенциальных потребностей и общественного мнения, как бы это не хотелось отринуть.
– Обалдеть, ну надо же! Результирующий вектор! – не язвлю? Да всегда пожалуйста! – Далась тебе эта физика? Она кошмарна, особенно если вздремнуть на уроке не получается.
– Да ладно! Тупейший предмет, не требующий особых умственных усилий. Голые формулы.
– О, сколько бравады! Но почему же ты до сих пор не стал великим физиком? – ехидно ухмыльнувшись, я снова повернулся к нему вполоборота. Винсент с усмешкой помотал головой.
– Чем проще предмет, тем меньше желания им заниматься, разве нет?
– В зависимости от того, каким образом ты предпочитаешь тешить свое самолюбие... Ай!
– Прости! Вопиющая случайность!
Смеялась каждая нота, каждый обертон этого проклятущего хриплого голоса. Ну-ну, случайность.
– Кажется, дергать за косички – практика младших классов. Не думал, Блэкстоун, что ты настолько остановился в развитии!
Он оставил в покое мои волосы и, обняв меня за талию, насмешливо протянул:
– Разумеется, не думал, блондинка ты моя.
– М-да, – не могу же я все время яриться от его подначек? Это было бы чересчур предсказуемо. – Ты еще мне татуировку сделай: собственность Винсента Джерарда Блэкстоуна.
– Альфред, татуировка – это не брутально. Как тебе идея со шрамированием?
– После дождичка в четверг.
– Ну, собственно, дождь имеет место быть.
Что ему ни скажешь, голос становится все веселее. В то же время я сам становлюсь все более расслабленным.
Пристал со своим Ренье Крю Божоле – попробуй да попробуй. А то я не знаю, что он специально меня спаивает. Он все делает специально. Почему? А, не знаю…
Словно бы читая мои ехидные мысли, Винс прижимает меня крепче к себе, легко целуя в висок, и в голову не идет лучшего для себя сравнения, чем кусок сливочного масла, вероломно брошенный на раскаленную сковородку. Мне больших трудов стоило заняться не им, а Эммерсом… дался он мне, конечно, триста раз…
– Не язвишь целых двадцать минут. О чем-то задумался? – спросил Винс, умудрившись сотворить у меня на голове нечто совершенно непотребное.
Я сел лицом к нему, позволяя губам расползаться в улыбке, сколько бы угодно дурацкой она не была и с соответствующим видом процитировал:
– Я понял, что все существа подчинены фатальности счастья…
Что-то сильно я переиначил свои взгляды в последнее время. Винсент же вполне ожидаемо скривился.
– Рембо.
– Чем тебе не нравится Рембо?
– Дай подумать… инфантильность и простецкий пафос считаются?
– Ах, ну да… категории… – пробормотал я. – При чем здесь его инфантильность?
– Ладно, ни при чем. Я просто не вижу смысла в рифмованных строчках, когда можно почитать прозу.
– Вот тебе проза, – я с ненавистью посмотрел на учебник. – По крайней мере, на учебную литературу это мало похоже, уж слишком много отвлеченных понятий.
– Если ты пытался таким чудным образом показать мне преимущество поэзии, то… вот ведь черт, показал.
После того, как мы вдоволь поиздевались над «Современным психоанализом», я вновь принялся читать это самое злосчастное пособие, попутно осмысливая только что открытый для себя феномен – феномен мести неодушевленных предметов. У меня вообще голова в последнее время забита сомнительными какими-то теориями и феноменами.
Я давно понял, что весь этот мир – улей с множеством сот, а люди – дикие пчелы, жалящие друг друга. И правильной позицией в этом улее будет ждать удара в спину. Ежесекундно. До тех пор, пока не исчерпаешь лимит своей вечности. Но я больше не хочу ждать этих ударов… в кои-то веки хочется быть в собственных глазах идиотом, но верить в лучшее. Это странно. Это неправильно.
Итак, Винсент. Снова Блэкстоун в моей жизни, причем на этот раз решивший прочно в ней обосноваться. И, честно говоря, я не знаю, что мне и думать по этому поводу. Он действует мне на нервы с тем же успехом, с которым делает мою жизнь лучше. Снова.
Первым делом, Винс с лицом чуток повернутого инквизитора уготовал судьбу «Титаника» двум пузырькам секонала, спустив в унитаз приблизительно триста баксов. Потом решил блеснуть этим своим образованием психиатра и всю ночь выпытывал, как я докатился до такой жизни. Поссорились, разумеется. Тут же, не откладывая в долгий ящик, и помирились. Все как всегда.
И я, наконец, начал понимать. Понимать то, что мне давно нужно было понять на данный момент. Понять и оставить позади…
«Современный психоанализ» пару минут спустя был выброшен на пол за ненадобностью – я слабовольно предпочел учебе Блэкстоуна.

***
26 июля, 2002 год.
– Бридж, я ухожу.
Ее раскосые, прозрачно-зеленые глаза смотрят на меня с удивлением и непониманием.
– Что, прости?
– Ты слышала.
Как ни странно, сейчас я не чувствую и следа робости, которую обычно испытывал, споря с Бриджит. Она чуть заметно поджала ярко накрашенные губы и остервенело запустила пальцы в волосы.
– Не то чтобы это стало для меня большим сюрпризом, Алфи. Напротив, я от тебя этого и ждала. А уж в свете недавних событий…
Я поморщился, принимаясь тереть внезапно занывшие виски.
– Вики – трепло.
– Да, еще какое, – согласилась Бридж с усмешкой. – Вот только он в данной ситуации больше похож на жертву.
– И ты, Брут… – признаться, надеялся на ее благоразумие.
– Я тебя ни в коем случае не осуждаю. Вики и сам еще тот эгоист. Уверена, что он бы на твоем месте еще и не такое сделал. Но все же жалко парня – он вообразил, что жить без тебя не может.
– Бридж, неужели ты думаешь, что мне совершенно наплевать? Да, я чувствую себя виноватым. Но никому ведь от этого не легче?
– Тебе легче. Ты дал совести себя поиметь и теперь ходишь с чувством выполненного долга, – только Бриджит может говорить гадости таким доброжелательным тоном. – И вообще… я абсолютно против твоих отношений с Блэкстоуном. На все двести процентов.
Я оторопело вытаращился на нее. Вот это что-то новенькое!
– Почему?
– Ты не знаешь о нем того, что знаю я. И, поверь, предпочла бы не знать и обожать его так же, как это делаешь ты.
– Я не…
– Заткнись, О'Нил. И выслушай то, что я попытаюсь до тебя донести.
Скрутив в жгут свои тяжелые волосы, Бридж, не мудрствуя лукаво, стянула их резинкой, после чего закурила очередную сигарету, обдавая меня ментолово-табачным дымом.
– Понимаешь, глупенький мой сыночек… как бы тебе помягче сказать… Блэкстоун вовсе не такой очаровашка, каким кажется. Да, он привлекательный, харизматичный, эрудированный, прочая фигня… Но когда-то можно было просто посмотреть ему в глаза и с уверенностью заявить, что перед тобой общественно опасный психопат.
– О, не сомневаюсь. Приму к сведению.
– Вот так и знала, что ты мне не поверишь.
– Да нет, почему же? Даже не верю – знаю. Просто мне на это абсолютно наплевать.
– И почему я это предвидела? – она затушила сигарету о край бронзовой пепельницы, стоящей на столе, после чего поднялась и подошла ко мне, пристально смотря сверху вниз.
– Я знаю, что тебя практически невозможно переубедить в чем-то, что ты вбил в свою чугунную башку. Но если тебе вдруг покажется, что Блэкстоун неадекватно себя ведет – мотай от него куда подальше. Иначе черт его знает, чем это может кончиться.
Бриджит не из тех женщин, которые станут трепать почем зря. Не хочу задумываться о ее словах… но подсознательно уже чувствую, что с таким трудом достигнутое душевное равновесие опасно пошатнулось.
– Что же ты такого о нем знаешь, если говоришь с такой уверенностью?
Я не хочу этого знать. Я боюсь это знать. А вот не узнать не могу. Но она лишь покачала головой.
– Не мне тебе об этом говорить. И даже не Винсенту, как я думаю.
– Не понимаю…
– Слушай, я вообще не хотела бы поднимать эту тему, так что и развивать ее не буду. Захочет – расскажет сам.
Не расскажет. Только не Блэкстоун.
– Ну да, ну да. Что у вас с ним за манера: говорить «А» и замалчивать «Б»?
– Не заговаривай мне зубы, – Бридж погрозила мне пальцем. – Сказала потому лишь, что волнуюсь за тебя, придурок.
– Ты чересчур меня опекаешь, Бридж, – и все же я не удержался от улыбки. На самом деле мне приятна ее опека. – Тебе не кажется?
– Нет, милый, не кажется… я это знаю.
Подойдя к зеркальному шкафу, она взяла с верхней полки одну из бронзовых фоторамок. Скользнув по ней задумчивым взглядом, Бриджит села рядом со мной и протянула ее мне.
– Мы с Люком.
Я с интересом разглядывал лица, запечатленные на фотографии. Сама Бридж – почти не отличающаяся от теперешней, но более… не знаю… более легкая, естественная. Девчонка, как ни странно мне думать о перезрелой Матушке Бриджит в таком ключе. Эту самую девчонку обнимал красивый блондин, выглядевший лет на пять-семь старше. Создавалось впечатление, что фотографировал кто-то, хорошо знавший обоих – только близкий человек может запечатлеть на фотографии такое легкомысленное выражение лица, неподдельное веселье, отражающееся на нем. Я даже мог бы ручаться, что вижу откровенное разгильдяйство в глубине льдисто-светлых глаз мужчины.
– Он похож на голливудскую звезду, не правда ли? И был такой же высокомерный, самовлюбленный…
Неожиданно она протянула руку и взъерошила мне волосы.
– Вы с ним очень похожи. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, то словно бы вижу своего сына… Он мог бы быть таким же белокурым и голубоглазым. Но увы, – она забрала у меня рамку и решительно отложила в сторону, – и Люк, и мой сын останутся за гранью фоторамки.
Мне ее сейчас так жаль. Черт возьми, я и не думал, что мне когда-нибудь придется пожалеть Бриджит Фонтэйн.
– Ладно, хватит нюни распускать, – как и всегда, она словно бы читает мои мысли. – Топай-ка ты отсюда, О'Нил. Если по хорошему, тебе вообще не следовало сюда приходить. Никогда. Ты в борделе столь же неуместен, как похмелье вечером.
– Значит, я плохо делал свою работу? – я невольно заулыбался – на мне «Firmament» заработал более чем солидно.
– Напротив: ты делал свою работу слишком хорошо. И это здесь точно также неуместно. Ты считаешь себя имморалистом, но на деле же… птенец, выпавший из гнезда.
Не хочу говорить ей о том, насколько она права и неправа одновременно.
Так или иначе, мне хочется считать себя так называемым имморалистом. Но вот загвоздка: самому в это верится с большим трудом.

***
19 сентября, 2002 год.
– Хаммонд, ты чего там вытворяешь? – с ходу поинтересовался Джефф.
– Я тоже рада тебя слышать, Нортон, – желчно отозвалась Лиз, затормозив на светофоре. – Как Австралия?
– Австралия замечательно, но об этом поговорим в другой раз. Что там с нашим сердцеедом?
– Честно? Полная неразбериха…
Продолжая свой путь, Лиз кратко изложила историю с Руисом.
– Хм… – Джефф ненадолго задумался. – Знаешь, ситуация двоякая. Предсмертная записка – доказательство недостаточно убедительное. Но, раз уж графологи не высказали свое «фи», то здесь копать бесполезно.
– И что ты предлагаешь?
– Ну… насколько я все понимаю, есть в этой ситуации решающий фактор. А именно – Бриджит Фонтэйн. Она наверняка в курсе. Эта стерва всегда в курсе всего – весь город в кулаке держит.
– Фонтэйн ушла в глухую несознанку. Да и не скажешь по ней: врет или правду говорит.
– Вот как? Ну, в таком случае, ты попала. Я так думаю, это доказывает, что это кто-то из ее окружения. И тогда-то, детка, есть проблема. Нужно найти железобетонные доказательства, иначе многоуважаемая миссис Фонтэйн паренька своего отмажет на раз-два-три. А не отмажет, так Верджеру звякнет. У того расправа короткая – в конце концов, нет ничего проще, чем усмирить старину Гвилима пачкой стодолларовых банкнот и намеком на бессрочный отпуск.
– Кто такой Верджер?
– Ты никогда не слышала о таком? Даже в Интерполе, по слухам, на него имеется досье. После смерти Оливера Блэкстоуна он чуть ли не самый влиятельный человек в криминальном мире.
– Вот как… – припарковавшись, Лиз уныло взглянула на себя в зеркало заднего вида. – Слушай, я не понимаю одного: ты, Гвилим, Грейс – все вы говорите о преступной деятельности упомянутых людей как об установленном факте. Тогда почему ни один из них не сидит в тюрьме?
Джефф мученически вздохнул.
– Вроде умная девчонка, а все пытаешься усмотреть где-то торжество справедливости… У них есть деньги и связи. И закон в таких случаях действует только тогда, когда доказательства вины неоспоримы.
– То есть…
– То есть я считаю, что копать под парня с такой крышей – гиблое дело.
Лиз сжала руку, чувствуя как ногти больно впиваются в ладонь. Гиблое дело. Раз уж Нортон сказал, значит так оно и есть.
Но видит Бог – она не Нортон.
– И вообще, Лиз… я как-то тоже сомневаюсь, что манерный мальчик-педик способен на такое. Голубые – они же хуже девочек-подростков, честное слово…
– Знаешь, Джефф… я не думаю, что всякие там манерные мальчики-педики должны творить все, что им только заблагорассудится. Дело даже не в том, что он преступник… в том лишь, что О'Нил открыто заявил мне о своем превосходстве. Какой-то смазливый хаслер… да это почти оскорбление!
Действительно, это было оскорблением. И вообще, попранием ее компетентности.
– Но этот смазливый хаслер до сих пор на свободе. И, как я понимаю, прекрасно себя чувствует. Странно, не правда ли? – к концу фразы в голосе Джеффа проступил неприкрытый сарказм.
– Я тебя поняла, Джефф.
– Зная тебя, Лиз, от того, что ты поняла, толку особого нет.
– Действительно. Тем более, что я уже доехала до Бриджит.
– Главное помни – не заиграйся в Шерлока Холмса. Не с такими людьми резаться в эти игры.
– Ой, все, Нортон, я поняла. Только не надо этих твоих проповедей, умоляю…
Отправив Нортона «попрыгать с кенгуру», Лиз направилась к главному входу «Мятной Полуночи».
Мэтт – великовозрастный мужлан в футболке с изображением группы The Slayer – весело отсалютовал мокрым стаканом, чуть его не выронив.
– Хей, мисс Хаммонд! Все разыскиваете у нас в баре плохих парней?
– Одного и того же плохого парня, Мэтт. Миссис Фонтэйн здесь?
– А красный кабриолет у входа разве не вещдок? Да здесь она, минут сорок назад прикатила, – он на манеру пистолета приставил к виску два пальца и на редкость топорно изобразил суицидальную пантомиму. – Нет, не врубаюсь я, в какое время суток она спит!
– Она у себя?
– Ага, – с крайне сосредоточенным видом Мэтт разглядывал стаканы, замерев с помятым полотенцем в руке. – Дорогу помнишь, да? Только осторожнее: она там нервная какая-то. Меня как бы здесь и нет – Бридж послала, далеко и надолго.
– Понятно.
Поднявшись на второй этаж, Лиз уже привычно прошла в конец коридора и замерла возле лакированной двери, из-за которой доносились невнятные голоса. Чуть нахмурившись, она постучала.
– Да, – послышался усталый голос Бриджит. Войдя в кабинет, Лиз тут же оказалась под прицелом ее ироничного взгляда.
– Элизабет. Не то чтобы сюрприз.
– Добрый день, миссис Фонтэйн. Я к вам по поводу…
– Не трудитесь, – послышался со стороны окна отдаленно знакомый гортанный тенор. – Кому, как не мне знать, кто является объектом вашего пристального внимания?
Покрасневшие глаза холодно взирали на следователя из под светлой челки, чуть вьющейся от влажности.
– О'Нил.
– Он самый, мисс Хаммонд. С нетерпением ждет, когда вы оставите его в покое.
В груди Лиз словно бы сжалась тугая пружина. Почему-то вспомнился синяк, не так давно желтеющий на смазливой физиономии Альфреда. И захотелось сжав руку в кулак, изо всех сил ударить по тому же месту. За это непроницаемо-надменное выражение лица. За холодные глаза неестественного оттенка. За откровение этих глаз, за абсолютную недоказуемость этого откровения.
– Я оставлю тебя в покое только тогда, когда ты пойдешь по статье, О'Нил. На раскрываемость я не жалуюсь! – она никогда до этого дня не позволяла себе повышать голос на постороннего по сути человека. Но эта белесая моль делала с ней что-то непонятное, одним своим видом внушая неприязнь ко всему роду мужскому.
– Плевать я хотел на вашу раскрываемость, – сухо отозвался Альфред, скрещивая тонкие руки на груди.
«У него запястье не толще моего…» – непонятно к чему подумала Лиз.
– Ты не мог не оставить совсем никаких следов. Однажды я найду зацепку, и тогда…
– … я пойду по статье, – скучающе закончил он. – О, ужасно. Но времени у вас, мисс Хаммонд, до конца текущей недели. А потом я со своими кровавыми помыслами окажусь вне вашей юрисдикции.
– Откуда тебе знать? – зло поинтересовалась Лиз. Пружина в грудной клетке готова была вот-вот распрямиться.
– А это, мисс Хаммонд, уже по моей части, – послышался сзади на редкость любезный голос. Лиз обернулась, и звон пружинки сменился с разъяренного на опасливый. Пронзительный взгляд светло-карих, практически желтых глаз не вязался с простецкой улыбочкой и не внушал ничего хорошего.

***
10 сентября, 2002 год.
Будучи привлекательной и, как следствие, самоуверенной девушкой, Пейдж Уилсон привыкла купаться в мужском внимании. И отклонение от этой нормы действовало на нее несколько удручающе.
Винсент Блэкстоун свалился на голову ее брату шесть лет назад. Замашки нувориша, патологическая непереносимость галстуков, полная канцеляризмов речь, ехидная ухмылка, взгляд наркомана и юмор гробовщика – априори записав сына «того самого Оливера Блэкстоуна» в уважаемые люди, консервативный Пол был в вежливом шоке от столь… эксцентричного парня. Однако, у Винса была еще одна особенность – располагать к себе подавляющее большинство людей. Пол и сам не заметил, как этот вульгарный англичанин стал его лучшим другом; Пейдж же и вовсе втрескалась восемнадцать слов спустя после знакомства.
По мнению Пейдж, у Винсента был только один недостаток – он безукоризненно выдерживал их отношения в рамках дружеских. В то время как она прикидывала, насколько хорошо звучит «миссис Пейдж Алисия Блэкстоун», ему было абсолютно все равно, насколько глубокое декольте у ее кофточек, как, собственно, и на формы, этими кофточками скрываемые.
Навязываться самовлюбленная мисс Уилсон считала ниже своего достоинства. И теперь ей самой это казалось ошибкой. Два года назад Винс уехал (был сослан Полом) в Сан-Франциско. Вернулся он примерно через четыре месяца, задержавшись там в два раза дольше, чем предполагалось. Пейдж не могла не отметить в нем целый ряд перемен, доступных только женскому взгляду. Отстраненность, мрачность. Все это следовало за мыслями, буквально написанными на лице Блэкстоуна жирной масляной краской, мыслями <i>о ком-то…</i>
И вот теперь, как только ей начало казаться, что их отношения сдвигаются с мертвой точки, снова этот проклятый город на заливе. Снова таинственная особа, которая плотно оккупировала мысли Винса практически без шансов на захват территории. Нужно было срочно что-то делать. И именно поэтому, свалив всю работу на многострадальные плечи брата, Пейдж сейчас ехала по Голд-стрит в сторону высотного здания, в котором, насколько она знала, была квартира Винса.

***
Чутким сном я не отличался, но сегодня, видимо, решил изменить привычке дрыхнуть без задних ног. Сквозь сон до меня донесся мелодичный перезвон дверного звонка. Винсент с осторожностью профессионального карманника и медлительностью улитки выскользнул из под моей руки и поплелся открывать. Надо бы съязвить что-нибудь… Увы, желание спать перебороло даже эту потребность.
– Сюрприз! – послышался звонкий женский голосок.
Сон как рукой сняло. Это еще что за музыкальная заставка? Я резко сел, прислушиваясь.
– Ммм… Пейдж? – удивленно спросил Винс. Дверь закрылась – вот черт, неужели оно все-таки не ошиблось адресом?
– Что… что ты здесь делаешь? – мямлящий Блэкстоун? С неохотой выползаю из под одеяла и принимаюсь за поиски джинсов – я должен это увидеть!
– Он еще спрашивает! – голос стал громче и отчетливее. Видимо, существо по имени Пейдж уже перебралось в гостиную. – Я уже забыла, как ты выглядишь! Что ты вообще здесь потерял?
Типа, невзначай поинтересовалась. И мне это «невзначай» не нравится.
– Ну… Пейдж, у меня здесь… эм… дела…
Дела, значит. Дела!
– Да какие у тебя здесь могут быть дела? Слушай, если ты из-за Пола, то я все уладила. Так что, Блэкстоун, с тебя обед в ресторане! – девушка засмеялась тем грудным смехом, который почему-то считается женщинами загадочным и преисполненным очарования. По мне, так если бы у лошадей случались приступы астмы, звук был бы похожий.
Мне это очень не нравится. Нет, скорее, меня это бесит. Раздраженно поморщившись, решительно направляюсь в гостиную.
– И все же, скажи честно: что у тебя тут за дела? – брюнетка в синем жакете сидит рядом с хмурым Винсом и, чуть ли не забираясь к нему на колени, оживленно разглагольствует. На редкость умильная картина, ага… того и гляди, стошнит.
– Я не помешаю? – осведомился я елейным тоном. У Блэкстоуна омерзительно виноватый вид, а эта Пейдж молниеносно окинула меня взглядом. Видимо, идентифицировав во мне особь мужского пола, она тут же успокоилась и умиленно заулыбалась.
– Так вот оно что! Винс, это твой племянник? Слушай, да он совсем не похож на Вирджинию!
Я был бы крайне счастлив, если бы она не говорила обо мне в третьем лице. И не скалила ровные отбеленные зубки. И не цеплялась за руку Блэкстоуна так, словно бы имеет на это право. Племянник, ага… рассказать ей что ли, с каким завидным постоянством здесь происходит «акт инцеста»?
– Это не мой племянник, – тяжело вздохнув, Винс откинулся на спинку дивана и вымученно пялился в потолок. Правильно, пусть призывает всю имеющуюся в запасе выдержку – она ему понадобится! Не со мной, так с этой Пейдж.
– А кто же? – белозубый оскал сузился на парочку клыков.
– Альфред, – отозвался Винс. Услышав такой гениальный ответ, я уже машинально скрестил руки на груди. – Кхм… Альфред – Пейдж.
– Очень приятно, – тон у меня индифферентно-приветливый. Но не приятно мне ни капельки. – Что же ты, Блэкстоун, даже кофе гостье не предложишь?
– Гостье или тебе? – усмехнулся он. Смотрите, кто заговорил! Я демонстративно проигнорировал эту колкость с претензией на юмор.
Винсент ушел на кухню. Мы с Пейдж разглядывали друг друга: я – оценивающе, она же с выражением напряженной мыслительной работы на лице.
Загорелое лицо с широкими скулами, курносый нос, большие карие глаза, стрижка сессун. Костюмчик от Donna Karan, часы – обязательный атрибут выходцев из большого города, дорогая бижутерия, макияж вызывающий ровно настолько, насколько положено в приличном обществе. Типичная богатая девушка – ухоженная, с капризным выражением лица, нарощенными ногтями чуть ли не в дюйм длиной, салонной укладкой и голодным, хищным взглядом уличной кошки. Помнится, когда-то я знал с десяток подобных девиц, не утруждаясь запоминанием их имен – каждая из этих девушек идеально вписывалась в безликий трафарет, выжженный на сетчатке глаз.
– Кхм, – на какое-то мгновение черные точки зрачков на фоне ореховой радужки сузились. Уж не знаю… хотя, нет, я знаю, что она подумала. Но наверняка сочла эту мысль бредовой. И плевать, что на мне рубашка Блэкстоуна, а моя шея красочно демонстрирует его вампирские склонности.
– Все в порядке, Пейдж? – участливо интересуюсь я.
– Кхм… да, в порядке… я просто…
– Просто не услышала фразы «Это не то, что ты подумала!», – не без сарказма отозвался я. Даже не подумаю ее разубеждать – пусть воздыхательница Блэкстоуна знает, с кем связалась.
– Откуда тебе знать, что я подумала? – тут же ощетинилась Пейдж.
Я едва подавил желание рассмеяться, ограничившись кривой улыбкой.
– Сложно не подумать об очевидном. Тем более, что очевидное имеет тенденцию быть правдивым.
– Что?!
– О, не бери в голову! – с этим словами я демонстративно уставился в сторону. Пять… четыре… три… два… один…
– Ты… вы… он что, спит с тобой?!
Ну, похоже на то. Очень даже. Гораздо больше, чем мне бы того хотелось.
– Как грубо, мисс! – с апломбом воскликнул я, испытывая непонятное, но столь сильное желание поизгаляться над этой безмозглой размалеванной куклой и ее брачными помыслами. – Суть, может быть, и верная, но я бы выразился несколько иначе.
И я не ревную. Нет. Не ревную. Абсолютно!
Ладно, я ревную.
– Это полный бред! Мальчик, тебе хоть восемнадцать-то есть? – о Боже, ну что за тон? Никаких манер у этих янки.
– Есть, разумеется. Но разве мой возраст имеет какое-то значение?
– Действительно… – шокировано проговорила девушка. Даже через слой косметики я увидел, как ее лицо выцветает на добрые два тона.
Жестоко, знаю. Но ее никто не просил сюда приезжать, она здесь лишняя.
Хотя… черт его знает. Может быть, это меня здесь быть не должно?
Меня вообще в этом мире быть не должно, если вдуматься.
Подумать только… еще вчера я действительно верил, что у этой истории может оказаться хороший конец.

(1) Après la limite – за гранью

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 9. Saignements, partie 1

10 сентября, 2002 год
Теперь она знала, как выглядит ее кошмар наяву. По той простой причине, что этот кошмар сидел напротив, нервным жестом наматывая на палец прядь светлых волос и не сводя меланхоличного взгляда с крайне интересного куска стены у нее над головой.
Пейдж разглядывала его почти возмущенно. Она слышала немало историй о том, как самых что ни на есть нормальных мужчин сбивали с пути истинного такие вот ухоженные куклоподобные мальчики с волосами до пят.
Куклоподобные мальчики… Да, это был именно мальчик – худенький, субтильный подросток с хорошенькой мордашкой. И влечение взрослого мужчины к такому ребенку казалось еще более омерзительным, чем просто факт однополой связи.
«Винсент и этот… этот… малолетний трансвестит! Господи, да о таком даже подумать противно!!!»
К возмущению примешивалась смутная зависть. Этот парень выглядел так, словно бы над ним дневали и ночевали пластические хирурги – ну не могла природа создать такое странное, непохожее ни на какое другое лицо. Тонкий, чуть длинноватый нос, четко обозначенные линии скул, острый подбородок… И глаза – большие, чуть раскосые глаза, о которых любая девушка может только мечтать. Дело было даже не в красивой форме и необычном цвете; скорее, в особом, выразительном взгляде, на иллюзию которого визажисты обычно тратят уйму времени и косметики.
Если убрать всю эту витиеватость сравнений, то он был симпатичный. Очень симпатичный. Такой заспанный, растрепанный, бледный; под глазами залегли темные круги, явно от постоянного недосыпа. И все равно симпатичный. Гадство-то какое…
«Держу пари, он модель, если не еще чего похуже».
Это заспанное существо с недетской иронией воззрилось на Пейдж своими бездонными глазищами.
– И все же, Пейдж… о чем ты думала, когда ехала сюда?
– По-моему, тебя это не касается, – огрызнулась она, нервно крутя кольцо на безымянном пальце.
– Не касается. Но я же знаю, почему. И, будь я на твоем месте, я бы не поперся сюда, зная, что он будет не один, – судя по всему, Альфреда не устраивал тот факт, что она вообще здесь. – Хотя… тебе полезно. Здорово осаждает непомерное самолюбие, не правда ли?
– Слушай, малыш, – раздраженно начала Пейдж. – А почему бы тебе не заткнуться и не говорить о том, о чем ни черта не знаешь?
– Тогда пусть тебе Винс скажет, – буквально выдавив из себя ангельскую улыбочку, блондин тут же нахмурился и сердито передернул острыми плечами.
«В его словах есть определенный резон», – подумала Пейдж и решительным шагом направилась на кухню.
Винс сидел на стуле, полусонным взглядом уставившись на кофеварку.
– Не хочешь объясниться?
Он неторопливо поднял голову, одарив ее обреченным взглядом.
– Я так понимаю, моя блондинистая сволочь высказалась? Извини… Он по утрам обычно не в настроении.
За эту глуповатую ухмылку и «мою блондинистую сволочь» захотелось взять стул и огреть его по голове. Пару раз. А потом еще пару раз.
– И это все, что ты можешь мне сказать?! По-твоему, мне интересно, в каком настроении по утрам твой женоподобный дружок?!
– Отвали от него, будь так любезна, – голос Блэкстоуна остался спокоен, но глаза недобро сверкнули. – Пейдж, что именно ты хочешь услышать?
– Это был он, да? И тогда… Все это время… – ошарашено проговорила Пейдж.
– Какое это имеет значение? – рассеянно ероша и без того напоминающие воронье гнездо волосы, Винс встал.
– Да, действительно… – ее голос предательски задрожал. – Мне всего лишь предпочли какого-то тщедушного пацана…
– Оставь ты его в покое! Пейдж… у меня складывается впечатление, что у нас на следующие выходные была назначена свадьба, – было видно, что он изо всех сил пытается остаться в рамках приличия.
– Ну ты, Блэкстоун, и скотина… – тушь потекла окончательно и бесповоротно. – Ты же знал… твою мать, все ты прекрасно понимал!.. Но никогда не давал мне понять, что это не… Да ты же всегда вел себя так, словно бы я… и мое отношение к тебе – это в порядке вещей!
– Пейдж… – Винс попытался положить ей руку на плечо, но Пейдж шарахнулась от него как от прокаженного.
– Что «Пейдж»? Что ты еще можешь мне сказать?! «Ах, прости, Пейдж, детка, я гребаный гомик, а ты и твои чувства здесь не к месту»?! Спасибо, я и так уже поняла! Можешь трахать своего нэнси-боя и дальше! Всего хорошего!
От души хлопнув дверью кухни, Пейдж торопливо прошла в прихожую и замерла у зеркала. Лицо пошло красными пятнами, губы дрожали, а макияж годился теперь лишь для того, чтобы пародировать Элиса Купера.
– Держи, – Пейдж тупо уставилась на Альфреда. Потом все же превозмогла гордость и взяла протянутую салфетку.
– Спасибо, – она отметила, что голосовые связки не оценили комплексных упражнений в кухне, и теперь голос приобрел алкоголическую мелодичность. – Очень мило с твоей стороны, – она принялась вытирать подтеки туши, стараясь не размазать ее по всему лицу.
– Некрасиво получилось.
– Уж извини, тушь не водостойкая, – мрачно отозвалась Пейдж.
– Я не это имел в виду.
– Ты имел в виду одного безответственного, эгоистичного придурка.
Альфред хмуро кивнул. С наморщенным лбом и серьезным, мрачным взглядом он выглядел старше лет на пять.
– Сколько тебе лет? – сама не зная, зачем, поинтересовалась Пейдж.
– Девятнадцать… – тут он мотнул головой. – Нет, теперь уже двадцать.
– Ну… поздравляю.
Осознавая всю абсурдность ситуации, Пейдж направилась к выходу.
– Не с чем, – было последнее, что она услышала.

***
– Она ушла, – сообщил я, когда Винс вернулся в гостиную. Кофе, судя по всему, был благополучно забыт.
– Я догадался. Пейдж все делает довольно громко.
– А ты все делаешь довольно бездарно. Видать, ты упустил свой шанс на семейное счастье.
– Избавь от такого счастья. Я думал, она меня чем-нибудь приложит.
– Толку-то? – я словно бы вернулся на полтора года назад, ощущая к нему уже давно забытую враждебность, словно и не было другого чувства.
Разумеется, Винс это заметил и напрягся.
– Слушай, я понимаю, как это выглядело со стороны… но…
– Твои оправдания нужны были мисс Уилсон, а мне они без надобности.
– Тогда в чем дело?!
Я отвел взгляд.
– Ни в чем. Забудь, все равно не поймешь. Не понял, не заметил, не принял всерьез… Для тебя же это обычное дело.
И ведь понимаю, что слишком бурно реагирую. Сам же и пожалею потом, что вел себя как истеричная баба, но…
Но это омерзительно – то, как он поступил с Пейдж. Никогда не поверю, что психиатр-параноик не понимает, как к нему относятся всякие экзальтированные девицы, имеющие привычку довольно толсто намекать о своих чувствах. Но это же Блэкстоун, мать его. Какая разница, что там творится на душе у жалких, ненужных ему людишек?
– Успокоился?
Он зашел мне за спину и осторожно провел рукой по моим волосам. Ага, нашел дурочку.
– Визуальная инверсия в сочетании с физическим контактом? Уволь, на меня твои штучки не действуют.
– Не понимаю, о чем ты! – наклоняется ближе, обнимает, явно приметившись поцеловать. Отпихиваю его и невозмутимо комментирую:
– Нет уж, Блэкстоун. Перенаправить созданный конфликтоген в горизонтальную плоскость тоже не получится.
– И что ты предлагаешь?
– А я тебе не мать, не психотерапевт и не секс по телефону, чтобы говорить, что тебе думать и делать. Убейся об стену и пусть это будет на твоей совести.
Винсент прошел к креслу и замер возле него, глядя на меня со смесью паники и раздражения.
– Черт возьми, Алфи… Что у тебя за характер такой?! – требовательно поинтересовался он.
– В твоем возрасте вредно так волноваться, Блэкстоун, это во-первых, – тридцать два – это, допустим, не много. Но мне-то всего двадцать, а познается все в сравнении. – У меня охренительный характер! Это во-вторых.
– О да, охренительный! Стою и охреневаю! – Винс с остервенением провел рукой по волосам. – Ну что опять не так?!
– А что, всегда должно быть «так»? Если да, то заведи-ка ты себе хомячка… Хотя, нет, – эти слова я уже цедил сквозь зубы, – для тебя даже хомячок был бы непосильной ношей! С ума сойти, как я вообще мог доверить свою судьбу подобному кретину?!
– С какого потолка ты притянул столь мудрое изречение? – у него действительно обиженный вид. Прямо сама невинность.
– Я не думаю. Мне же вредно, забыл? – бесит, как же меня все это бесит! – А твои поступки – не повод ли?
– Да какие поступки? Пейдж – никак не милая девочка с ранимой душой. То, что ты видел, – не более чем столь любимый женщинами театр одного актера!
– Еще скажи, что ты решил подыграть!
– Нет, почему же? – за этот невозмутимый тон мне впору его возненавидеть. – Наоборот, я не утруждал себя этим. Да и вообще, к чему переливать из пустого в порожнее? Пейдж без меня не пропадет, уж в этом можешь быть уверен…
– Я тоже без тебя не пропаду.
С твердым намерением уйти я встал, тут же чувствуя хватку его ладони у себя на запястье.
– Алфи… если бы я вообще понимал, что ты пытаешься мне доказать, то…
– …доказал бы обратное, – закончил я скучающе. – Не такой уж ты и загадочный. Пусти!
– Не пущу. Можешь нести ахинею и дальше, но я тебя никуда не отпущу.
– Да, конечно! – воскликнул я сердечным голосом. Выдернув-таки руку, все же остаюсь на месте. – Я несу ахинею! Нет-нет – ересь! Всуе имя Блэкстоуна поминаю, ага.
– Успокойся или объясни хотя бы, в чем суть претензии?
– В том лишь, что ты не способен нести ответственность даже за себя самого, уж не то что за другого человека, – я отстраненно наблюдал за тем, как он нервно переминается с ноги на ногу. – И прекрасно знаешь это, разве нет?
– Я не вижу повода, из-за которого ты все это мне говоришь, – его глаза утратили красивый коньячный оттенок, темнея от злости. – Я не давал тебе этого повода!
– Вот-вот, именно так. Ты ничего не делал и ничего не говорил… – как обычно. Святой Винсент. – Только вот чудным летним днем зачем-то полез языком мне в рот.
– Вот ведь… при чем здесь это?
– Да уж, ни при чем. Это вообще не играет никакой роли.
Приблизившись, Винс положил мне руки на плечи, склоняясь так близко, как только мог, позволяя заблудиться в глубине его полубезумных глаз, с головой погрузиться в красноватый отлив темных радужек.
– Тогда скажи мне… – его губы почти касаются моих, в буквальном смысле позволяя ощущать каждое произнесенное им слово, – скажи… почему, как ты считаешь, я чуть ли не на аркане тащил тебя в свою квартиру, в свою постель… в свою жизнь, в конце-то концов?!
Чем длиннее становятся произносимые им предложения, тем сильнее я ощущаю, как возвращается влечение к нему, совершенно ненужное и неуместное сейчас. Однако, я тоже не так-то прост.
– Для декора? – полушепотом предположил я. У Винса такой взгляд, словно бы он готов ударить меня.
– Поболтать и потрахаться, так что ли?
– А почему бы и нет?
– Да не тот я человек, пойми… – он делает попытку обнять меня, но я вовремя вырываюсь, понимая, что не выдержу этого.
– Значит, нет? – я с сомнением покачал головой. – Раз уж ты не считаешь это просто взаимовыгодным интимом… Тогда ты скажи мне… прямо здесь и сейчас: кто я для тебя?
Как обычно, резкая смена эмоций. Вместо злости на его лице теперь растерянность.
– Я не знаю, что тебе ответить, Алфи… Я просто не знаю…
У меня еще была надежда – да-да, надежда, эта сентиментальная сволочь, чей забитый лопатой труп продолжает красноречиво бередить оставленные ею раны. Но это было самое худшее, что Винсент мог мне ответить.
– Ах, ты не знаешь. Это очень мило, что еще сказать.
К горлу подкатил мерзкий сухой ком. Ты что, О'Нил, реветь вздумал? Нет уж. Желая избежать подобного позора, я торопливо направляюсь в коридор.
– Нет, я прошу тебя… Кому нужны эти сцены, давай нормально поговорим! – он снова попытался приобнять меня, но я шарахнулся в сторону, чувствуя, что моей выдержки, моих душевных сил – меня всего – на это не хватит.
– Спасибо, поговорили уже.
– Алфи, не делай того, о чем мы оба будем жалеть…
– Я жалею и буду жалеть лишь о трех вещах: я приехал не в тот город, сделал не тот выбор и полюбил не того человека.
У него выражение лица словно бы у беспомощного ребенка. В глубине души он со мной согласен, я вижу это. Я это знаю…
Вот ведь черт… Я и не думал, что в день рождения бывает что-то хуже, чем «Happy Birthday». Ненавижу праздники.

***
– Я все еще не советую тебе это делать, – насмешливо сообщил Хосе, слезящимися от сигарного дыма глазами разглядывая раздраженного Джейка.
– Не пойти ли тебе на хуй со своими советами? – огрызнулся тот, тоже закуривая. – Лучше скажи по существу.
– Допустим, отказать я не могу. Нравишься ты мне, – Гонсалес противно оскалился. Он, разумеется, паясничал, но Джейка все равно передернуло. – Но я считаю это очень опрометчивым поступком и предпочел бы не иметь ко всему этому никакого отношения.
– Тогда почему же ты согласен?
– Ну… хотя бы потому, что мне интересно, чем это закончится. И учти: спасаться от праведного гнева Сэма будешь сам, я под этот гребаный танк не полезу.
– Я же тебе объясняю: скорее всего, если все пойдет так, как нужно мне, то…
– И от Блэкстоуна тоже.
– Блэкстоун, Блэкстоун… Достали вы со своим Блэкстоуном! – разозлился Джейк. – Он здесь по сути вообще никто, зато говорят о нем везде!
– У Блэкстоуна есть имя, ему хватает. Еще у него есть Верджер – непререкаемый авторитет. Главное, что тебе следует понять: Блэкстоун и Верджер – это как та песня, из которой слов не выкинешь.
Джейк изо всех сил ударил кулаком об стену. После чего задумчиво воззрился на свою руку – костяшки указательного и среднего пальца распрощались с кожей и уже начинали вяло сочиться кровью.
– Послушай, Джейк, – осторожно начал Хосе, – я что, по-твоему, совсем идиот? За последние два месяца ты так резко сменил предпочтения – только мальчики и только блондины. К чему бы это, интересно?
– Какое тебе дело до того, с кем я сплю?!
– Ты сам не свой после того, как встретил в борделе этого Фредди…
– Альфред. Его зовут Альфред, – сквозь зубы поправил он.
– Да как знаешь! – отмахнулся Хосе. – Всего лишь смазливый пацан.
«Еще не поздно послушать Гонсалеса… Он ведь прав, черт его дери… Это такой риск. Стоукс того не стоит!»
Увы, здравый смысл никогда не был сильной стороной Форестера. «Стоит. Стоит!» – тут же отвечало подсознание.
Это же Альфред Стоукс. Немногие задачи могут оказаться сложнее, чем добиться его снова. И плевать, каким способом это будет выполнено. Но будет.
«Будет, так или иначе».
– Гонсалес, я не понял: твой треп мне принимать за согласие?
Хосе откинулся на спинку стула и с ехиднейшим видом прищелкнул языком.
– О'кей, Форестер. Я в игре. А теперь посвяти меня в свой гениальный план.

***
– Знаешь, ты сейчас неправ! – я мрачно уставился на телефон – тот самый, который звонит раз в триста лет, а теперь еще и заговорил язвительным блэкстоуновским баритоном. – Я бы мог назвать тебе одну тысячу триста пятьдесят восемь причин, почему именно, но не стану этого делать, дабы не ущемлять твое юное эго!..
Боже, Блэкстоун, заткнись. Ты нелеп. Определенно нелеп. Да! И я убеждаю вовсе не себя, а…
Эм, а кого тогда?.. Свое юное эго что ли? Дожили…
– Твою ма-а-ать! – простонал я, принимаясь биться затылком о спинку кровати. – Блэки, ты такой умный, я балдею!
– … и почему бы, черт тебя дери, не взять трубку? Я прекрасно знаю, что ты валяешься на кровати и издеваешься!..
– Экстрасенс хренов, – удивленно прокомментировал я, приложившись еще сильнее.
– … и вообще, знаешь, меня заколебал этот монолог!
Иди ты, Винсент Джерард, далеко и надолго. С этой мыслью я повернулся на бок, сдувая упавшую на глаза короткую прядку волос. Один старый маразматик отстриг перочинным ножиком. «На удачу!» – говорит… Проклятье… Даже моя прическа напоминает о нем!
Конечно же, я пришел к себе на квартиру. А куда я еще мог пойти? Пришел, попил виски с колой из зеленой фаянсовой кружечки, похандрил немного, вздремнул часика на четыре; встал помятый, бледный и еще более озлобленный на нашу затраханную цивилизацию и отдельных ее представителей, а также на тот факт, что я хочу обратно к Винсу. Я хочу сейчас быть с ним, обнимать его, целовать, говорить присущую случаю ерунду. Но вместо этого лежу здесь, злюсь на него, а также на себя и это предательское желание. Любовь… Я думаю, что это то чувство, когда человека хочет не только твое тело, но и то, что люди зовут душой. Чувства там, разум… не знаю я. Пусть будет душа, хрен с ним, с этим агностицизмом. Люблю я Блэкстоуна. Люблю, какой бы скотиной он ни был.
Некоторое время спустя телефон снова зазвонил. Я подпер голову рукой и с любопытством стал ждать звукового сигнала.
– Послушай меня, блондинчик, – дождался, ха! – Если бы мне кто-то заявил, что у меня появится малолетний бой-френд, которого я буду доставать по телефону, то я бы посоветовал этому шутнику направить свою буйную фантазию в другое русло. Но реальность такова, что я тебе уже полдня названиваю! А посему оцени мое покаяние и вали домой!
Бой-френд?! Домой?! Ну надо же, да он меняет приоритеты прямо-таки на глазах! Кошмар, как женское вмешательство ломает личность!
И, тем не менее, на губах у меня постепенно расплывалась эта дурацкая ухмылка влюбленной школьницы…
Прежде чем я снова вернулся к самобичеванию с участием спинки кровати, в кармане джинсов зазвонил телефон. Винс развлекается с автоответчиком, Шон уже звонил, даже Бриджит не преминула наговорить всяческих пошлостей с претензией на поздравления…
– О, черт… – я оторопело уставился на экран. Ну и денек, а? Нервно хмыкнув, я вдохнул поглубже и ответил на вызов. – Привет, Тори.
– Кхм… привет, – послышался в динамиках тихий голос Викторио. – Я все же решил позвонить… С днем рождения.
– Спасибо, – чувствую себя последней мразью. Неловкой мразью.
– Как дела? Я уже так давно тебя не видел…
– Ну, я бы не сказал, что у нас осталось так много точек соприкосновения.
– Ты не появлялся в «Полуночи» с тех пор, как ушел с работы.
«С тех пор, как ушел к Винсенту», – так это звучит. Да так оно и есть.
– Я там был раз или два, – правда был. С Шоном и Фин. А Винса туда не затащишь, не действовала даже угроза переспать со всеми симпатичными парнями, которые только попадутся на моем тернистом пути. Собственно, его психопатическое величество соизволили мило улыбнуться, вручить мне упаковку презервативов и поцеловать в лоб, после чего посоветовали организовать очередь под запись, а также ближайшие пару дней не показываться ему на глаза. Ха-ха. Охренительно смешно.
Словно бы услышав мои мысли, Тори смеется. Редко можно слышать такой мелодичный в своей невеселости смех.
– Точки соприкосновения… Если начистоту, Алфи, то у нас их вообще нет. Я прав?
– Да, – я в некотором ступоре из-за его внезапной прозорливости. – Ты прав, пожалуй.
– Мне никогда не понять, чем акварельная мазня отличается от масляной, я никогда бы не смог поступить в UCSF, и словарный запас у меня в десять раз меньше, чем у тебя. Да, я не Блэкстоун, да, мне до него расти, расти и никогда не дорасти. Одно «но», mi amor(2)… Он никогда не будет относиться к тебе так, как отношусь я. Он никогда не будет готов на все ради тебя, как готов я. Он никогда, черт возьми, не будет любить тебя так, как люблю я! – он порывисто вдыхает – звук, похожий на жадный глоток никотина, который словно бы оседает у меня на языке противной, вяжущей горечью. – Ты, блядь, на части разваливался, когда он так вот просто взял и уехал. Ни объяснений, ни прощаний – к чему все эти розовые сопли, они же для дайков и всяких ванильных педиков!.. – его голос скакнул вверх на добрую октаву.
– Это не твое дело! – сорвался я. – Что за привычка – говорить о том, о чем ни черта не знаешь?
– Я знаю, Алфи. Я знаю! Ты просто не принимаешь меня всерьез! – Тори снова засмеялся. – Господи, О'Нил, ты порой бываешь таким высокомерным ублюдком… Но я готов умолять, унижаться… лишь бы ты хоть раз в жизни мог услышать меня.
Я не хочу слышать тебя, Тори.
– Ты не понимаешь… – я отключился, не прощаясь, будучи не в состоянии блюсти все тонкости этикета.
Я старался не думать о том, что мои чувства Винсу до лампочки. Но сейчас, когда меня просто ткнули в это носом, только и остается, что дать пинка «своему юному эго», дабы послать к черту всю эту фальшь, унизительную и нелепую… Если подумать, то Винс же не виноват, что мне требуется больше, чем он может дать. В этом нет ничего удивительного – я едва вышел из подросткового возраста, а он уже взрослый человек. Это подразумевает заметное различие наших экзистенциальных и эмоциональных потребностей. Но я… я привык считать, что мы одинаково смотрим на вещи.
Видимо, это исключение. Фатальное такое исключение.
Скрипнув зубами, я направился в ванную. Как следует умывшись холодной водой, оперся руками о край раковины и уныло уставился на свое отражение, пытаясь усмотреть на лице несбыточную мечту в виде загара. Интересно, а почему от воды круги под глазами еще отчетливее? Я похож на завзятого торчка или это освещение такое плохое?
О, нет, милый. Ты похож на педика, который ноет перед зеркалом из-за какой-то ерунды, не в состоянии пойти и решить свои проблемы. И стоит ли вообще раздувать свое самомнение, если ты такой трус?
– Знаешь, блонди, а у меня бы на тебя не встал, – презрительно сообщил я своему отражению, после чего с чувством выполненного долга вернулся в комнату и, тяжело вздыхая, нашарил среди складок смятого покрывала свой мобильник. Найдя в списке контактов Блэкстоуна, с тоской взглянул на кнопку вызова, которую нужно было нажать, дабы отомстить за поруганный автоответчик. И я не мириться собирался. Ни в коем разе!
Но прежде, чем я нажал-таки эту долбанную кнопку, мою руку от кисти и до локтя прошило неприятным ощущением вибровызова. Царапнув раздраженным взглядом незнакомый номер, высветившийся на дисплее, я все же ответил.
– Слушаю.
– О, в кои-то веки твои действия совпали с моим желанием. Продолжим в том же духе? Уверяю, получим обоюдное удовольствие!
– М-да, – я выпрямился. – Я-то думаю, почему дерьмо сегодня не в массовом объеме?
– И почему же? – когда Джейк говорит таким нежным голосом, я автоматически напрягаюсь.
– Потому, Джейки, что ты олицетворяешь большую его часть.
– Ты пошутил, я посмеялся. Что ж, с днем рождения, злобный ты ублюдок! Подарок получишь при личной встрече.
– Подари его сам себе.
Его идиотское ржание вызывает у меня малодушный порыв стать несуществующим Богом и поставить этот день на быструю перемотку. Сил уже нет быть шутом при дворе господина Абсурда и лицезреть парад несостоявшихся бой-френдов.
– Джейк, что тебе от меня опять нужно? – устало поинтересовался я.
– А я что, не могу позвонить просто так?
– Ты даже сто восемьдесят баллов по шкале Айзенка наберешь с большей вероятностью.
– Я почти обиделся, дорогой! – Джейк фыркнул. – Ну, как дела твои? Как Блэкстоун поживает?
– Что, прости? – сказать, что я офонарел, означало преуменьшить яркость испытываемых эмоций. – Послушай, Джейки… твоя осведомленность меня немного напрягает. Могу лишь сказать, что это не твоего ума дело. Тебя это не касается.
– Я думаю иначе. Серьезно, Алфи… Мне не безразлична твоя судьба.
– Ага, конечно. Тебе не безразличны лишь ты и твой член, – это не личное мнение, а аксиома.
– Ну, говоря понятным тебе языком… Твое утверждение является причиной, мое – следствием.
– Что ж, резонно. А теперь, когда мы закончили устанавливать причинно-следственную связь, говори: чего ты хочешь? – нервы у меня сдают. Верно, но далеко не медленно.
– Тебя, разумеется.
– Ну, извини. Ce n'est pas possible(3), как сказал бы мсье Бернард. Черт, да хватит уже ржать!
Нельзя дать ему понять, что я нервничаю. Убьет и съест.
– Знаешь, Алфи, твой брат – редкостный мудак, гомофобная скотина и просто хороший человек. Но он и вполовину не такой сноб, как ты.
– Я знаю. И что с того?
– Что с того? Просто… мне не понятно, чем такого сноба мог привлечь престарелый тинэйджер с прибабахом. Фигура ничего так, внешность привлекательная – это все понятно. Но ничего более я не заметил.
Да ты ни в ком и не видишь ничего более… Пытаясь куда-то деть негативную энергию, я принялся медленно расхаживать от окна к кровати и обратно.
– Форестер, ты меня слышишь, нет? Не лезь не в свое дело! – я уже готов был послать его куда подальше, но что-то вроде шестого чувства заставляло продолжать эту нелепую беседу.
– А ты меня слышишь? Это моё дело. Я был до Блэкстоуна и планирую остаться после.
Мне даже нечем ответить на такую наглость.
– Ах, что-то мы отвлеклись на полемику! Я звоню с единственной целью: проконсультироваться с тобой по поводу твоего милого старичка.
Так бы и вдарил чем-нибудь этого козла. Нет, я и сам издеваюсь над Винсом по поводу его возраста. Но это, мать вашу, моя привилегия!
– Итак, мой милый Альфред… Какого Блэкстоуна ты предпочитаешь: живого или мертвого?
Я резко затормозил, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.
– Что?
– Я интересуюсь, не будешь ли ты против, если с ним случится что-нибудь плохое, брутальное такое, в стиле memento mori?
И голос такой участливый, прямо психотерапевт.
– Алфи… Алфи, ты еще там?
– С чего ты решил, что Винсент стоит выше моих интересов? – нужно прощупать почву, а потом уже что-то делать.
– Не знаю, не знаю… Вообще-то, я просто предположил. Но проверить вполне можно, как считаешь?
– Это уже не смешно, Джейк. Я прекрасно понимаю, что ты, урод, блефуешь!
Молодец, Алфи. Теперь ему и проверять не надо.
– Ах, вот как? Ну, я знал, что ты мне не поверишь.
Его голос сейчас подобен кленовому сиропу. Тягучий, сладкий, омерзительный.
– Подойди к окну.
С грацией стреноженной лошади я проковылял к окну, судорожно вцепившись в подоконник пальцами свободной руки.
– Видишь тех милашек на другой стороне улицы? Очкарик с колясочкой, его женушка в дешевом платье, а также их потомство.
По-прежнему ничего не понимая, я разглядывал указанного Джейком человека. Это был мужчина в возрасте чуть за сорок, худой, с заметными залысинами. Рядом с ним шла невысокая блондинка, ведущая за руку такую же светловолосую, чумазую девочку, лет пяти на вид. Неказистая, но выглядящая счастливой семья. Полная противоположность семейству Стоуксов.
– Смотри на них, Алфи. Смотри внимательно. Я хочу, чтобы ты прочувствовал момент.
Я смотрел, словно бы загипнотизированный. Вот женщина достает упаковку влажных салфеток и наклоняется, чтобы стереть мороженное с по-детски пухлого лица дочери. Ее муж с умилением наблюдает эту сцену. До тех пор, пока где-то в отдалении не раздается хлопок, похожий на звук лопнувшей шины.
Он оседает на асфальт – до жути медленно, до жути неестественно. Я могу видеть вишнево-алые пятнышки, расцветившие зеленую синтетику платья. Несколько капель попало на щеку девочки. Нахмурившись, женщина снова провела салфеткой по ее щеке, после чего вскочила, оборачиваясь. Ее дикий, ни на что не похожий крик вернул меня в реальность.
– Хороший глушак на стволе. Ты только представь себе – она даже не заметила, что ее мужа застрелили. Охренеть! – Джейк усмехнулся. – Даже не обратила внимания на звук падающего тела.
Прохожие медленно стекались на место происшествия. Я в прострации смотрел, как рыдающая женщина опускается в лужу крови и мозгов, добавляя больше вишневой краски своей одежде. Мужчине прострелили голову и, судя по отсутствию судорог, его парализовало сразу. Думаю, пуля прошла насквозь. Шансов у него нет.
Это похоже на страшный сон. Пожалуйста, пусть это окажется просто сном, осознаваемым с особой четкостью.
– Как ты мог? – такое впечатление, что я стал куклой, за которую говорит чревовещатель. – Он же… он… просто шел мимо…
– Плевать я на них хотел. Это просто люди, их еще шесть миллиардов. Мне сейчас интересен конкретно ты. Я думаю, ты понял, на что я готов пойти? Представь, как ты будешь выглядеть, перепачкавшись в чужой крови…
– Я тебя понял! – это было почти криком. Я задышал глубже, чувствуя спазмы и радуясь, что ничего не ел сегодня.
– Не нервничай, – ласково посоветовал Форестер. – Я же это сделал ради тебя.
– Да пошел ты!
– Лучше ты иди. До перекрестка на Бейкер-стрит, там тебя уже ждут. И побыстрее, а то сейчас копы приедут.
Услышав короткие гудки, я с чистой совестью выронил телефон. Чтобы не закричать, мне пришлось практически до крови закусить губу. Истерика без слез и без единого звука – это оказалось чистым мазохизмом. Больнее только любовь.
Вот она, любовь. Сгусток чистой, незамутненной боли.
Я тоже истекаю кровью. Но я не парализован, нет… Я бьюсь в судорогах, я захлебываюсь…
Я люблю. Всего лишь люблю. Слишком остро, слишком сильно, слишком непонятно.
Это конец.
Конец. Амба. Fin (4). Но самое, блядь, страшное, что всё в этом гребанном мире можно пережить…

(1) Saignements, partie 1(фр.) – Кровотечение, часть 1
(2) mi amor(исп.) – любовь моя
(3) Ce n'est pas possible(фр.) – это не представляется возможным
(4) Fin(фр.) – конец. Вообще la fin, здесь артикль не употребляется намеренно.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

10 сентября, 2002 год.
– Дорогуша, я думаю, что тебе пора домой! – язвительно предположил Верджер. Уж за что Винс и не любил телефонные разговоры, так это за отсутствие возможности убивать взглядом.
– Что еще скажешь? – скучающим тоном поинтересовался он.
– Кхм… Я много чего могу сказать. Конкретно сейчас скажу, что ПМЖ в Сан-Франциско не входит в твои планы.
– Я без тебя знаю, что входит в мои планы.
– Тебе здесь лучше не задерживаться, это во-первых. Пол тебя ждет, это во-вторых.
«Это он говорит в точности как Алфи, или же я думаю только об Алфи?»
– Сэм, если уж мне поровну на Уилсона, то тебе и подавно.
– Блэки, – и снова это дурацкое сокращение его фамилии, слышимое лишь от двух людей на Земле, – твой нежный голосок явственно указывает мне на охренительно плохое настроение. Что случилось на этот раз?
– У меня сигареты кончились, представляешь? – Винс вытряхнул последнюю сигарету из пачки «Black & Gold». – О, мне так грустно, так тоскливо! Как жить-то дальше?
– Ну… Бросать курить в пятый раз?
– В четвертый. И бросать не буду. Сдохну от рака – и не придется век спустя любоваться на ложную урбанизацию солнечной системы. Ну, или что там еще будет в далеком и неизменно светлом будущем.
– Ты так позитивен, просто прелесть.
– Угу, – невнятно отозвался Блэкстоун, исследуя кухню в поисках зажигалки.
– Может быть, скажешь, что случилось?
– Все зашибись.
Действительно. Все зашибись. Осталось определиться, обо что именно зашибаться.
– Ой, что-то не верится.
– Черт, да это твои проблемы! – дотошность «мамочки Сэм» начинала его раздражать.
– Винс, ты такая стервозная лесбиянка. И как только бедный мальчик тебя терпит?
«На данный момент – никак».
– Слушай, Верджер, отвали. Бесишь.
– Я тебя бешу большую часть времени. Да это буквально смысл моей жизни…
По его смиренному тону Винс безошибочно определил, что от допроса с пристрастием так просто не отделаться. В данном случае лучшей защитой было нападение.
– Лучше ты мне скажи, с чего тебя вдруг заинтересовала моя жизнь на данный период времени. Поржем вместе.
– Почему сразу поржем? Может быть, всё серьезно до ужаса?
– Ты бы уже заявил жутко таинственным тоном: «Ах, Винс, это не телефонный разговор!»
– Ну, твоя правда, – Сэм тяжело вздохнул. – Что-то ребята Гонсалеса меня напрягают последнее время. Не иначе как нашел себе инвестора и расслабился, придурок.
– Хорош инвестор – какой-то пацан без образования, который долбится кокаином и взирает на всех с видом императора планеты.
– Ну и пусть долбится, нам-то какое дело?
– Никакого.
«Практически никакого», – мысленно уточнил Винс, почему-то вспоминая злобный, колючий взгляд этого Джека.
«Джейк» , – елейно исправивший голос будто бы действительно прозвучал рядом, действуя на нервы ненужным напоминанием.
«…но стоит мне только позвать его обратно…»
– Так что там с Гонсалесом? Неужто бедняге наскучило изображать пресмыкающееся в твоем присутствии?
– Не смешно. Я считаю, что он действительно зарвался, если нарушает субординацию.
– В смысле? – Винсент распрямился. – Копа замочили?
– Нет. Непонятная ситуация… – в трубке послышался шелест. – Вот, мне недавно пришел факс от Грейса. Крейг Бишоп, гражданин США, сорок один год, был убит выстрелом в голову, на улице Пейдж-стрит… Интересный, кстати, выбор – жилая улица… М-м-м, ну что еще? Смерть наступила в восемь часов и девятнадцать минут после полудня. Стреляли с расстояния примерно тридцать-тридцать пять футов, пуля прошла насквозь.
– Э-э-э… и что? Что этот Крейг Бишоп сделал великому Хосе? – ехидно поинтересовался он, искренне удивляясь тупости отдельных человеческих индивидов.
– Ничего. Вообще никому и ничего не сделал. И скорость не превышал. И исправно платил налоги! – с сарказмом закончил Верджер.
– Короче, зря жизнь прожил.
– Именно.
– Но вот при чем здесь мы с тобой?
– Все как всегда: Блэкстоун у нас ни при чем. Люк, помнится, тоже был вечно ни при чем. Но не будем вспоминать, где он сейчас.
– Не сравнивай меня с Фонтэйном. Мы с ним абсолютно разные люди.
Насмешливое хихиканье Верджера выводило из себя еще больше, чем его нравоучения.
– Тут ты прав, Винс. Люк хоть и был таким же эгоистичным болваном, но тут уместно вспомнить, что если хочешь жить припеваючи, то не следует кого-то ставить выше себя. А у Люка было аж двое таких людей. Вывод, сынок: у простых смертных есть люди, которые значат несколько больше, чем собственная задница.
– Подожди, подожди! – нервно хрустя пальцами свободной руки, Винс подкурил сигарету от конфорки газовой плиты, попутно чуть не подпалив волосы, с охотой стремящиеся навстречу аутодафе. – Вот если ты сейчас намекаешь, что мне наплевать на Алфи, то я без прелюдии посылаю тебя на х…
– Придержи-ка «Мерседес», моя прелесть. Не стоит толковать мои слова так прямолинейно, как ты это любишь делать. Лучше подумай, почему же тебя терпит… как же там… «…красивый, умный, обаятельный, и жутко вредный».
– И почему же? – он и сам был не прочь узнать, почему Алфи его терпит.
– Да потому же, дубина, почему и я: он тебя любит!
– Я знаю… – не зная, куда себя деть, Винс взгромоздился на довольно узкий для его комплекции подоконник.
– Слава Богу!
– …но это же… бред! Зачем ему любить меня?
– О-о-о… запущенный случай… Винс, тебя Джин в детстве головой об пол не роняла? – заботливо поинтересовался Сэм.
«Если он сейчас не закатывает глаза с мученическим видом, то моей интуиции пора переезжать на помойку».
– Не роняла. Джин меня холила, лелеяла и прививала хороший вкус, которого ты, Сэмми, напрочь лишен.
– Вот только уму-разуму не научила. Ладно… Чего уж переливать из пустого в порожнее… Как бабы, полчаса уж на телефоне висим…
– Нет, Сэм, раз ты такой умный, то скажи, как мне удержать возле себя двадцатилетнего парня, который предсказуемо меня пошлет? – то ли злобно получилось, то ли отчаянно, он и сам уже не знал.
– Гораздо проще, чем ты думаешь. Просто ты всех и вся принимаешь как должное, не осознавая истинную цену подобной близости к кому-то. Нельзя принимать чужую любовь как должное. Необходимо показывать, что тебе все это нужно, понимаешь?
«Легко сказать, черт тебя побери!» – вознегодовал Винс.
– Можешь начать прямо сейчас. А мне еще с Хосе надо переговорить.
– Тогда пока.
– Не забудь о том, что я сказал.
– О чем именно? – это были истинно родственные взаимоотношения – один наезжает, а другой косит под дурачка.
– Обо всем, Блэки, обо всем!
Уже прицелившись было телефоном между диванных подушек, Винс опустил руку и обреченно уставился на него.
«Пейдж-стрит… А это, кажется, та улица…» – сие запоздалое открытие радости не прибавило. Может быть, это паранойя. Может быть, это настойчивое желание увидеть в Форестере исчадье ада.
Телефон абонента выключен, или находится вне зоны обслуживания…
А может быть, это интуиция не хочет на помойку и на всю катушку эксплуатирует отведенный ей срок.
Алфи никогда не отключал мобильный просто так, и стопроцентно не стал бы делать это просто из вредности. И всегда следил за тем, чтобы телефон был заряжен.
«Однажды он уже выключил мобильник, да-а?» – услужливо напомнило подсознание.
Не продолжать же клоунаду с автоответчиком, в самом деле?..
Электронный голос – брат-близнец предыдущего оратора – сообщил, что он может оставить сообщение после звукового сигнала.
На раздумье ушло от силы десять секунд. А потом срочно понадобилось отправиться за сигаретами.
На Пейдж-стрит, разумеется.

***
Просто клиент. Считай, что это просто клиент…
У меня подкашивались ноги, но я изо всех сил старался держаться прямо.
И на моих глазах никого не застрелили, о нет… Все хорошо, все просто замечательно.
Просто клиент.
Малообщительные мордовороты в мятых рубашках погрузили меня в свой автомобиль и полчаса спустя высадили возле отеля «Четыре сезона».
Отель «Четыре сезона»! И он еще будет говорить, что я сноб! Нервно посмеиваясь, я вошел внутрь здания, отмечая эту киношную фешенебельность, типичную для дорогих отелей. Вся эта лепнина на потолках, бликующие поверхности, убедительно изображающие мрамор, позолоченные пуговицы на форме обслуживающего персонала. Нужно было идти сюда в своем утреннем обличье – с перекати-полем вместо прически и в рубашке Блэкстоуна…
Что ты делаешь, идиот? Зачем думаешь сейчас о Блэкстоуне? Решимости это не прибавит.
– Добрый вечер. Я в номер 646, – называю только номер, согласно полученным от мордоворотов указаниям.
– Ваше имя, пожалуйста? – безукоризненно вежливо осведомился портье.
– Альфред О'Нил.
Внеся мое имя в журнал посетителей, портье объяснил мне, на каком этаже выходить.
Несмотря на мое страстное желание, заблудиться по дороге не удалось. Почти минуту я стоял возле двери, раза три-четыре подняв руку, чтобы постучать. Когда же, наконец, мне это удалось, дверь распахнулась, являя передо мной Джейка, дымящего сигаретой и ленивым движением оправляющего воротник.
– Пунктуален как всегда, – саркастически протянул он, окутывая меня облаком мерзкого табачного дыма.
– Что есть то есть.
Свободной от сигареты рукой он аккуратно сгреб меня за грудки рубашки и втянул внутрь комнаты. Меня покоробило бы от такого бесцеремонного обращения, не будь мне всё до такой степени безразлично.
– Чай, кофе?.. Вермут?
– Обойдусь, – я прикрыл за собой дверь. Такое ощущение, что я налег на створки медвежьего капкана, побуждая его захлопнуться.
– Ты проходи, располагайся.
Проходи. Располагайся. Это даже не смешно. Пока я плелся на звук его голоса, Джейк успел избавиться от сигареты и теперь взирал на меня поверх бокала с мартини. С мартини, это я знаю наверняка.
– Я могу просто раздеться, или тебе стриптиз под музыку? – стараясь, чтобы в голосе звучало как можно больше яда, осведомился я.
– Не стоит утруждаться, – он подошел ко мне. Неторопливо расстегнул две верхние пуговицы на моей рубашке и отошел, словно бы любуясь кардинальными изменениями. – Я не щепетильный, справлюсь сам.
– Рад это слышать.
В воздухе повисла неуютная тишина. Точнее, неуютно было мне – Джейк же, судя по всему, получал почти сексуальное наслаждение, пристально разглядывая меня и словно бы пытаясь полюбоваться на мои внутренности. Поставив бокал на столик возле кровати, он снова подошел ко мне, положив руку мне на грудь.
– Скажи что-нибудь, – прошептал Джейк мне на ухо.
– Иди. На хуй, – чеканя каждый слог, произнес я. Он в ответ лишь усмехнулся, путаясь пальцами в моих волосах.
– Ты считаешь меня психом?
В настоящее время в моей жизни уже имеется один псих. Но Форестер явно не из их числа.
– Не льсти себе. Ты всего лишь безмозглый, зажравшийся мальчик с полным отсутствием чувства меры. И я не хочу играть в твои извращенные игры – хотя бы по той простой причине, что перерос их.
Что-то я запамятовал – моего желания никто не спрашивает.
– Ты мне нужен, Алфи. А не ты ли говорил, что нужно ставить превыше всего собственные нужды?
– Я так говорил? – мда… неужели я был таким же самовлюбленным хреном? Даже не верится. – Ну, так или иначе, мои нужды не совпадают с твоими. И вообще, Джейк… я не имею абсолютно никакого отношения к твоей жизни.
– Имеешь, – пальцы чуть надавили на мой затылок. Его движения, прикосновения – все в нем лишено мужской тяжеловесности, но и всякой аккуратности тоже.
Не те движения. Не те прикосновения…
– Я похоронил эту потребность. Но теперь ты снова здесь, со мной. Тебе не кажется, что это предрешено?
– Я не гребанный фаталист, чтобы верить в такую ерунду, слышишь? – я попытался оттолкнуть его, но не тут-то было.
– А ты поверь…
Я, подобно фригидной пуританке, закрыл глаза и взмолился об отсрочке неизбежного.
Целует, мать его, неизбежно. А что мне еще остается? Предоставляю Джейки возможность лизаться с изваянием. Воздух в легких ощущался холодной и липкой субстанцией; казалось, что она холодит меня всего изнутри острыми иголочками, растекаясь по кровеносным сосудам вместо насыщенной кислородом крови. Это отвращение, не похожее на отвращение. Это отвращение, маскирующее страх.
Это все не то… Это не принадлежит мне…
Почувствовав мое стойкое нежелание сиюминутно предаваться страсти, Джейк отстранился.
– Может быть, перестанешь изображать недотрогу?
– Я бы рад, да ты так и не научился целоваться, Джейки.
А сейчас, видимо, будет презентация очередной кучерявой лапши для моих многострадальных ушей.
– Послушай… Мы очень некрасиво расстались, я это понимаю.
Насчет лапши угадал. Но, пожалуй, даже «Дорогой, я беременна» прозвучало бы сейчас более правдоподобно.
– Мы не расставались, Джейки. По той простой причине, что не были этакой парочкой с романтическими причудами.
– Да ладно тебе! Я же знаю, что был нужен тебе.
– Мне нужен был мой лучший друг. Так что ты со мной не расстался, ты меня кинул. Но – веришь, нет? – мне было как-то не до тебя!
– Я спасался от твоего папаши, черт тебя дери! – он даже соизволил убрать руки. – Ты же должен понять это, сам всегда думал в первую очередь о себе!
Джейк бесспорно силен в одном – в убеждении. И, если бы я не знал его так хорошо, то поверил бы. Наверное…
Но я знаю его слишком давно. Слишком хорошо. Гораздо лучше, чем он сам.
– Придя сюда, я думал не только и не столько о себе. Так что твоя теория в настоящее время недействительна.
Его светло-зеленые глаза казались желтыми из-за тусклого освещения. И еще более злыми из-за кромки лопнувших сосудов в уголках.
– Значит, он и только он – я правильно понял? Мне ты не даешь даже шанса.
– Твои шансы изначально были равны нулю. Теперь же это стабильное такое «минус бесконечность». А в биологии такой тип отношений относится к группе «плюс-ноль» – ты получишь пользу, а мне не холодно и не жарко.
– Ах, вот как? Что ж, я тоже помню школьный курс биологии. У тебя сейчас две альтернативы – отношения групп «плюс-плюс» и «плюс-минус».
Эта попытка меня уделать была бы смешной, если бы не пугала альтернатива «плюс-минус». Ведь я же знаю, какой вред будет мне причинен. Поэтому я здесь.
– Снова шантажируешь? Да уж, как иначе? Своими силами тебе ничего не добиться.
– Алфи, Алфи, – Джейк хищно заулыбался. Я почувствовал, как мои волосы тянут вниз, заставляя вскинуть голову. – Я не шантажирую тебя. Я всего лишь помогаю тебе сделать правильный выбор.
– Я его уже сделал.
Да. Сегодня я уже сделал выбор. Не в свою пользу. И не в пользу Джейка.
В пользу того, о ком ты думать не должен, придурок…
Снова усмехается. Мрачно, саркастически. Чего лыбится – непонятно. Кладет руку мне на плечо, заставляя смутно нервничать. Неплохо бы позаимствовать у Винса немного хваленого звериного инстинкта, а?..
Я дернулся, ощутив жгучую боль в шее.
– Позволь мне не согласиться, – прошипел Форестер, крепко держа меня, дабы я не вырывался из его захвата. – Тихо, тихо… Это почти не больно и совсем не страшно.
– Ты что делаешь, придурок?! – мне удалось-таки отпихнуть его, но я тут же рухнул на огромную кровать траходромного типа.
– Выражаю несогласие! – безмятежно засмеялся Джейк, бросая шприц на пол.
– Ч-черт… – в панике простонал я, чувствуя, как жжение распространяется вокруг места укола. Еще чудо, что не попал в какой-нибудь нерв… а колол этот умственно отсталый троглодит как попало – чувствую, будет теперь красный фингал на полшеи. Такое чувство, будто бы к коже приложили раскаленный добела гвоздь. – Что ты мне вколол, ублюдок?
– Не героин, не волнуйся, – он навис надо мной, по-прежнему противно ухмыляясь. – Хотя, знаешь… возможность сделать тебя зависимым… заставить тебя зависеть от меня… звучит заманчиво.
– Свои фантазии оставь для психиатра! – огрызнулся я. – Что ты мне вколол?!
– Ну… – Джейк растянулся рядом и расстегнул мне еще несколько пуговиц. – Если совсем уж грубо, то это производное триптамина. Но не ДМТ, другая какая-то хрень. Так что ДМТ-трип тебе сегодня не светит, не мечтай даже. Ты мне нужен в здравом уме и трезвой памяти.
Вот честно скажу, с номенклатурой психоактивных препаратов знаком не слишком хорошо. Но фраза про ДМТ-трип несколько оживила воспоминания. Диметилтриптамин – стимулятор центральной нервной системы. Точнее, гиперстимулятор, психоделик… наркотик первой категории.
Кажется, у меня проблемы.
– Ты в курсе, дебил, что у меня показания по гиперстимуляторам?! Мне даже депрессанты нужно принимать строго по дозировке!..
– У этой штуки иной химический состав. Трип ощутимо слабее, но дольше. А на то и расчет!
Ох, Форестер, ты такой умный, куда деваться. Только по химии у тебя стоит «удовлетворительно», а еще я сильно сомневаюсь, что бывает триптамин, который был бы «чуть-чуть триптамин». Одно утешает – если я загнусь или впаду в кому, то это будет на его совести…
Видимо, утомившись от чтения лекций по органической химии, Джейк стянул с меня рубашку. Ну и фиг с ней… все равно жарко. Очень жарко…
– Эй, не вырубайся! – Джейк пощелкал пальцами у меня перед глазами. – Алфи… Алфи, ты куда поплыл? Рано еще!
– Заткнись! – раздраженно отозвался я. – У меня сейчас искры из глаз сыпаться начнут… Вопрос лишь в том, как они там оказались! Оу… Хм… и правда, а как они там оказались? Есть ли этому адекватное логическое обоснование?
Но какие тут обоснования, когда на тебя наваливаются сто шестьдесят фунтов радостно ржущего живого веса?
– Быстро тебя срубило!
– Вот бы тебе что-нибудь отрубило, – отпарировал я, сам удивляясь произносимому мной бреду. – Упс… кажется мне кто-то пытается выдавить глаза… Кто бы это мог быть?
– Артериальное давление, – снисходительно пояснил Джейк, наблюдая за мной с откровенным весельем. – Резкое увеличение артериального давления, от этого и дискомфорт. Пройдет.
– Все пройдет… – кивнув, я повернул голову на бок. – Джейки, все пройдет. Даже жизнь проходит, а это самая тяжелая болезнь…
– Это ты к чему сейчас? Алфи! – он похлопал меня по щеке. Встрепенувшись, я принялся пьяно улыбаться.
– Джейки, ну ты и крети-ин! По-твоему это прикольно – трахаться с бесчувственным телом?
Вот ведь… Вроде бы мыслю вполне адекватно, а несу полнейшую бредятину…
– Ну что ты, – Джейк выпрямился, опираясь руками о мою грудь. – Ты не будешь бесчувственным. Даже наоборот.
– Тьфу ты… А я-то думаю: с чего бы тут раздача бесплатных психоделиков? Тебе так часто приходится накачивать сексуальных партнеров наркотой, чтобы у них на тебя стояло, м-м-м?
– Нет, только тебя, – похоже, его начало раздражать мое полувменяемое состояние. – Ты когда-нибудь принимал индольные психоделики?
– Не-а.
– А карболины? ЛСД, в конце-то концов?
– Ты за кого меня принимаешь, за торчка со стажем? Извини, красавчик, я не претендую на твою должность… вот совсем… вот веришь, нет? – протянул я, снова испытывая острую потребность вырубиться.
– Уж мне эти ботаники-святоши…
– Завидуй молча, Форестер… – я с интересом наблюдал за потолком, который почему-то походил на картинку в калейдоскопе, состоящую из кусочков одного цвета. – Вау… Поздравляю, доктор Хоффман, клиент созрел… – тут уж и меня пробило на дурацкое хихиканье. Джейк не ответил, продолжая созерцать меня с видом матерого санитара.
– Слушай, на мне, наверное, очень удобно сидеть, но вот лично мне слегка неудобно! – сообщил я ему. Джейк кивнул и послушно приподнялся. – Вот, Джейки. Можешь быть хорошим мальчиком, когда хо…
Форестер снова решил поиграть в романтическую прелюдию и полез целоваться. Я почувствовал, как к щекам приливает кровь, а озноб начинает бить еще сильнее. Единственный плюс был в том, что глаза перестали лезть из орбит и разум более-менее прояснился. Но веселье сменилось странным, возбужденно-паническим состоянием…
Черт… мне же не нравится это?! Мне просто не может это нравиться! Я уперся руками ему в плечи, лелея несбыточную мечту отпихнуть.
– Не дергайся, – выдохнул он, до боли прикусывая мне нижнюю губу. – Я не хочу чувствовать себя насильником.
– Это ты называешь добровольным согласием?! Я. Не. Хочу! Запиши где-нибудь, а то забудешь!
– Не хочешь? – довольно бездарно Джейк изобразил удивление. Прохладные по сравнению с моей кожей пальцы медленно заскользили вдоль ребер, потом по животу и ниже, к молнии на джинсах. – Стоукс, я вынужден сообщить, что у тебя стоит и ты определенно хочешь, чтобы я тебя трахнул.
Легко говорить, когда находишься в здравом уме и трезвой памяти, не правда ли?
– Джейк, ты можешь хотя бы заткнуться? – попросил я, не узнавая собственного голоса.
– Любой каприз, – заверил он и снова накрыл губами мой рот, целуя с оскорбительной небрежностью.
Ах да, просто клиент…
Но, судя по всему, я отвык от своей чудесной работы и стал чересчур щепетилен.
Не тот вкус. Не тот запах. Не те поцелуи. Не те прикосновения…
Не Винсент Блэкстоун.

***
Выйдя из машины, Винсент с нечитаемым выражением лица следил за работой следственной группы.
– Труп уже увезли, – сообщил ему Теодор Грейс, рассеянно проводя рукой по волосам. – Но там не было ничего интересного. Просто выстрелили из пистолета в голову Бишопу, да и все.
– И что ты думаешь? – распечатав купленную несколько минут назад пачку сигарет, Винс раздраженно шарил по карманам в поисках зажигалки. Устав наблюдать за его дерготней, Тед вручил ему свою.
– Спасибо… ну, так что?
– Понятия не имею, – следователь нервно передернул плечами. – Я только могу сказать, что здесь какой-то подвох… Как бы, ни с того ни с сего убийство на жилой улице... Но это так, чисто интуитивное…
– Правильно мыслишь, – кивнул Винс, задумчиво разглядывая потеки полузасохшей крови на асфальте. – Откровенная показуха, призванная надавить на психику. Вполне возможно, что этот Бишоп был чьим-то родственником. Проверь.
– О'кей! – Тед вытащил телефон и быстро набрал что-то.
– Но более вероятна будет теория о том, что Бишоп был случайной жертвой. Неизменным остается лишь костяк…
– Показуха, – кивнул Грейс. – Направленная на человека, который должен был оказаться на этой улице. Или живущего на этой улице.
– Или живущего на этой улице… – эхом откликнулся Блэкстоун, с остервенением затягиваясь и поворачиваясь к дому 1878, находящемуся как раз напротив места происшествия. Крайние окна образовывали с кровавой лужей прямую линию – было бы видно все. В подробностях.
– Не советую давать делу ход, Тед.
– М-да… – мрачно откликнулся Тед. – Мне Сэм то же самое сказал.
– Вот и послушай его. Сэма следует почаще слушать… – блуждающий взгляд замер на одном из окон. Свет в квартире не горел, что настораживало. – Ладно, больше ничем помочь не могу. Твоя задача – развести бурную деятельность и ни черта не найти.
– Слушаюсь, сэр, – дурашливо поклонившись, Тед направился к своим коллегам.
Добравшись, наконец, до квартиры Алфи, Винс принялся от всей души стучать. Минуту спустя, поняв, что это бесполезно, он оперся спиной о дверь и принялся приговаривать пачку сигарет. Вся эта ситуация и невозможность хоть как-то на нее повлиять, лужа крови на улице, собственное паническое состояние – всё бесило до зубовного скрежета.
Оставалось только торчать столбом на лестничной клетке и заниматься бесцельным измерением ожидания. Цена деления – сигарета, тускло мерцающая алым огоньком в полумраке.
«Вот уж интересно, где этот белобрысый придурок шляется на ночь глядя?» – ловя себя на таких мыслях, невольно приравниваешься к чему-то среднему между мамочкой Сэмом и Отелло. Но Винс прекрасно понимал, что проторчит под дверью всю ночь, если это недоразумение сейчас же не явится.
Заслышав легкие шаги, он вскинул голову, мысленно прикидывая, сколько лет получит за жестокую экзекуцию недоразумения, совершенную сексуальным путем.
– Эм-м… привет. Ты к Алфи? – его взору предстала симпатичная рыжеволосая девушка в джинсовой юбке и толстовке кислотно-зеленой расцветки.
– Ну… я уверен в этом процентов на девяносто, – Блэкстоун лениво кивнул. Насколько он понял, перед ним была подружка Алфи, которой тот долго не решался рассказать о своих сексуальных предпочтениях.
– Фиона?
– Ага, – непринужденно откликнулась девушка, чуть прищурившись. Она подошла ближе, разглядывая его с заметным интересом. – А ты, стало быть, Винсент?
Винсент вскинул брови в знак удивления.
– Вполне возможно.
– Хм. А ты очень симпатичный! Особенно для тридцатидвухлетнего старикана.
«Вот уж и правда – все ирландцы обделены чувством такта».
– Я неплохо сохранился.
– Да хватит выпендриваться! – засмеялась Фиона. – Свои штучки оставь для Алфи, они с ним хорошо проходят.
– О, хотелось бы в это верить, – мрачно отозвался он.
– Боже мой, да неужели ты сам этого не знаешь? – удивилась Фиона. – Господин Ботаник, конечно, считает, что все его эмоции – такая же великая тайна, как и ориентация. Но то, что ты – действительно важный человек в его жизни, видно невооруженным взглядом.
– Да с чего ты взяла? – поморщился Винс, нервно туша очередной окурок о край пачки.
– Много с чего, – она задумчиво рассматривала его. – Когда Алфи говорит о тебе, то даже выглядит по-другому. Он последнее время стал более спокойным и менее депрессивным – наверное, потому что нашел человека, который может делать его таким.
Это звучало обнадеживающе. Черт, да это было именно тем, что подсознательно ему так хотелось услышать!
– Все, что сказал мне он сам – это то, что я безответственный идиот, которому нельзя доверить даже хомячка.
– Так и сказал? – девчонка весело захихикала. – Старина Альфред, как всегда мил и добр. А я-то думаю: что с ним случилось?
– В смысле? Ты его сегодня видела? Что с ним?
– О-о-о, как все запущено… – многозначительно протянула Фиона. Уголки ее рта подозрительно дергались. – Ладно, Винсент, я открою страшную тайну твоего бой-френда, – она облокотилась на дверь рядом с ним.
– Порой нашего пофигистически настроенного О'Нила здорово переклинивает. А когда он такой нервный и агрессивный, то задергивает шторки и включает Garbage, погромче, чтобы старуха Динги, возвращаясь из супермаркета с пакетом собачьего корма, возмущалась…
– Давно мечтаю привить ему нормальный музыкальный вкус.
– Так вот: он включает эту электронную муть, а сам идет на кухню, садится на стул, и, подперев голову рукой, хлещет виски с колой. И я четко уяснила для себя, что когда он настолько зол и разбит, его опасно трогать…
Винс слегка обалдел, представив Алфи, который пьет омерзительный виски с колой.
– В общем, подойдя к двери и заслышав знакомую мелодию, я не рискнула к нему соваться. Только удивилась, что он справляет день рождения в странной обстановке.
– День рождения?
– Нет, только не говори, что ты не знал!
Блэкстоун помотал головой, чувствуя себя по интеллекту сроднившимся с этой треклятой дверью.
– Все-то из него клещами надо вытягивать… Хотя, ты тоже мог бы поинтересоваться, когда за секс с ним исчезла уголовная ответственность, – достав из сумки телефон, Фиона прикусила губу. – Так, пора съезжать от родителей. Однажды меня все-таки расстреляют за несоблюдение комендантского часа.
Винс не ответил, нервно щелкая колесиком зажигалки. Он смутно представлял, что такое тотальный родительский контроль, у папочки Оливера были несколько иные воспитательные методы.
– Надеюсь, не все геи делают из ссор с партнерами такую проблему? Расслабься, Алфи добрый, отходит быстро!
– Знаю. Но у каждого есть лимит терпения.
– Боже, ты говоришь совсем как он. Ладно, принц, жди дальше свою Золушку, а я пойду.
– Почему Золушку? – у него даже получилось улыбнуться.
– Потому что приползает не позже полуночи.
Все еще посмеиваясь, Фиона скрылась за соседней дверью.
«Золушка… Надо запомнить!» – Винс, кажется, понял, почему Алфи так нравилось это рыжее существо – позитив, источаемый Фионой, был заразителен.
Три сигареты спустя, когда сумрак окончательно сгладил тусклость лампочек, входная дверь внизу скрипнула. Некоторое время спустя Алфи нарисовался в поле зрения.
«Эт… это, мать вашу, что за креатив?!»
Алфи не был склонен изменять своему имиджу ультрамодного засранца. Всегда в идеально отглаженной одежде, прямой как струна, с высокомерно вздернутым подбородком, разглядывающий всех и вся сверху вниз… в общем, не потрепанное сутулое существо, едва переставляющее ноги.
К слову сказать, больно странная у него была походка. И не только походка. А впрочем, не стоило развивать сейчас эту мысль, как не стоило пренебрегать тримипрамином последние два месяца.
– Что ты здесь делаешь? – хрипло осведомился Алфи, замирая в паре футов от него.
– Занимаюсь культурным времяпровождением, разумеется, – будничным тоном заверил Винс и тут же, не выдержав, повысил голос. – Догадайся, блядь, что я здесь делаю! Тебя жду, разумеется! Где тебя черти носят?
– Тихо ты… – Алфи болезненно поморщился. – Соседей мне только не хватало сейчас для полного счастья.
Старательно пряча глаза, он вытащил из кармана ключи. Пока он возился с замком, Винсент скальпельным взглядом прошелся вдоль тонкого профиля, по неровным волнам спутанных волос. Взгляд уперся в отчетливые следы пальцев на коже возле шеи. У Алфи была бледная кожа, на которой синяки появлялись при малейшем неосторожном воздействии.
– Ты заходишь? – их взгляды все-таки встретились. Глаза О'Нила были чуть мутными, с широкими наркоманскими зрачками.
«Нет… Нет, только не с ним… не сейчас…»
Но он уже переступил порог, ставший символической чертой. Звук закрывшейся двери перерубил хлипкую веревочку, на которой каким-то чудом последние две минуты держалась его крыша.

***
– Боже, Алфи, не корчь из себя поруганного натурала, – посоветовал Джейк, лежа на кровати и методично прокуривая комнату. Я дрожащими пальцами пытался застегнуть пуговицы. Пока что поддалось чуть меньше половины. – Да не валяй ты дурака. Куда ты пойдешь в таком состоянии?
– Лишь бы от тебя подальше, – горло почему-то саднило, хотя последний час я был по большей части нем как рыба.
– Я тебе настолько противен, что ты не в состоянии провести со мной ночь?
Я встал, морщась от боли в растянутых мышцах – а растянули мне все, что в принципе можно было.
– Ты не представляешь, насколько ты мне противен, – я выдавливаю из себя слова – мне настолько сложно разговаривать, что впору воспылать ненавистью к своему речевому аппарату. – Ты мне настолько противен, что при мысли о том, что я с тобой переспал, впору идти и прыгать с Голден Гейт.
Эта мысль действительно казалась сейчас очень заманчивой.
– Глупо отрицать, что ты подсознательно не хотел этого.
– Мне расценивать это как подозрение на стокгольмский синдром?
– Расценивай как хочешь.
Да, конечно. Ты же не знаешь, что такое стокгольмский синдром.
Управившись, наконец, с одеждой, я снова посмотрел на Джейка. У этого ублюдка был такой вид, словно бы это его поимели по сомнительному согласию и у него сейчас отходняк.
– Алфи, все могло быть по-другому. Идиот здесь ты. Свои поступки я считаю вполне разумными.
– Ты можешь, считать, что они разумны. Ровно до тех пор, пока тебе не придется о них пожалеть.
– Останься.
Забей на разглагольствования, Алфи. Он все равно не слышит.
– Хватит с тебя счастья, Джейки.
– А если я скажу, что это не просьба?
– Я скажу: на хуй тебя и твои не-просьбы, – с этими словами я вышел, хлопнув дверью с максимальной силой, на которую был сейчас способен.
Сейчас я получил передышку – мне дадут время на раздумье, или что то вроде того. Но что делать дальше?

***
Вытерпел предпосылки тремора и слабость во всем теле. Вытерпел поездку на такси, косой взгляд водителя. Вытерпел подъем на второй этаж, закуренный какой-то скотиной. Что дальше?
А дальше лицезрение Блэкстоуна, торчащего возле моей двери. Это я вынести не в силах.
Хочу подойти и обнять его. Хочу оказаться как можно дальше от него.
Что я могу сделать? Что я могу сказать ему, кроме как правду?
– Что ты здесь делаешь? – не в силах молча терпеть его подозрительный взгляд, спросил я.
– Занимаюсь культурным времяпровождением, разумеется, – ответил Винс так спокойно, что я приготовился к худшему. И не зря.
– Догадайся, блядь, что я здесь делаю! Тебя жду, разумеется! Где тебя черти носят?
– Тихо ты… – от его воплей голова раскалывалась еще сильнее, а нечеткая из-за завесы сигаретного дыма реальность опасно дрогнула. – Соседей мне только не хватало сейчас для полного счастья.
Я не мог стоять здесь вечно – меня элементарно вырубало. Если по какому-то веществу есть медицинские показания, то вполне разумно ждать каких-то побочных эффектов даже от производных. Я подошел к двери, лелея мечту попасть ключом в замочную скважину, что было весьма трудно под пристальным взглядом, зная, что он может увидеть…
Точнее, зная, что он увидит.
Зайдя в квартиру и взявшись за дверную ручку, я нерешительно поднял глаза на Винса. Он рассматривал меня в какой-то странной прострации.
– Ты заходишь?
Да. Помедлив, он заходит. Закрыв дверь, я какие-то десятые доли секунд надеюсь, что пережил худшую часть сегодняшнего сумасшествия.
Нет. Все только началось.
Чужие руки резко прижали меня к дверному косяку. Я смотрел в холодные, немигающие глаза, не узнавая их. Они не могли принадлежать человеку, находящемуся в нескольких дюймах от меня.
– Я не спрашиваю, какого хрена ты делаешь и где ты был, – говорит тихо, спокойно, но у меня такое ощущение, что я на допросе. – С кем?
– Это неважно…
– Неважно?
И снова привкус табака на чужих губах. Конечно, нет того отвращения, которое было с Джейком. Но остался страх. Холодный, липкий, совершенно дикий страх. И я не могу даже прикинуть ту степень, в которой этот страх может оказаться оправдан.
Винс отстранился. У него все то же картонное выражение лица, которое у несдержанного Блэкстоуна не может быть по определению.
Он вообще ведет себя не как Блэкстоун, которого я знаю…
Он бьет меня по лицу – резко, наотмашь, другой рукой продолжая удерживать возле двери, не позволяя мне рухнуть к его ногам.
Нет. Нет, этого просто не может быть! Винс ни за что бы меня не ударил! Но скула наливается тяжестью, предрекая красочный синяк на пол-лица. Добро пожаловать в реальность, блондиночка…
– Мне жаль… – он обнимает меня. И смеется – тихо, отрывисто, совершенно безумно. – Мне чертовски жаль, что ты считаешь это неважным… Мне чертовски жаль, что ты мне лгал…
– Я не…
– Я люблю тебя, Алфи. И поэтому я так хочу тебя убить… я убью тебя…
Убивай, мне-то что… Главное, что все-таки любишь… Боже, в мире суточной давности я отдал бы все, чтобы услышать это.
– У тебя плохи дела с логикой, Блэкстоун… но это тоже теперь неважно… Все кончено.
– Неужели тебе действительно наплевать?
– На что мне наплевать, Винс?
– На меня. На нас.
Я высвободился из его хватки, пытаясь сфокусировать плывущий в неизвестность взгляд.
– Я хотел бы одним махом перечеркнуть все никчемные двадцать лет, которые я прожил бездарно. Но ты… нет, ты – единственное, о чем я никогда не жалел по-настоящему. Да, злился. Да, мечтал послать куда подальше. Но не могу ведь.
– Да почему? Ведь это…
– Заткнись… – оборвал я его. Меня кренило набок, язык начал заплетаться, но я понимал, что нельзя вырубиться, оставив Винсента в таком неадекватном состоянии. – Прежде, чем ты снова начнешь утверждать, что из-за шприца с триптамином я стал к тебе безразличен… я скажу тебе, скажу просто и тупо: без тебя меня нет. Так что пусть лучше я сдохну сейчас… у тебя на руках… от твоей руки… неважно! Короче, пусть лучше это буду я, чем ты.
Он словно бы окончательно закаменел. Хрен с тобой, медитируй… Я откинулся на спину, чувствуя во всем теле жуткую тяжесть. И тремор дал-таки о себе знать… Не вырубаться… не вырубаться… не…
Но благополучно отключиться не дали холодные ладони, обхватившие мое лицо.
– Посмотри на меня.
– Не могу…
– Открой глаза.
Поднять веки оказалось непомерно тяжким усилием, как непомерно тяжело бывает порой вздохнуть. Или заснуть. Или кончить.
– Что он тебе наплел?

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Глава 11. Points de suspension

11 сентября, 2002 год
Все познается в сравнении.
А это я к тому, что вчера был никакой не отходняк. То, что со мной творится сегодня – вот это отходняк. Мало того, что вырвало желчью, так еще и ватные ноги никуда не делись, а зубная щетка в руке выделывала замысловатые кульбиты, все время падая в раковину.
У меня болит голова, все мышцы… и такое ощущение, что даже кожа. Да, чувствую себя рыбой, которую живьем очистили от чешуи. Преобладающей потребностью было растянуться прямо на полу, чтобы линолеум холодил стянутую после обильного намыливания кожу, и валяться так весь день, тупым взглядом таращась в потолок, обнаруживая там несуществующие формы и текстуры…
В общем, интересный на сегодня набор потребностей… Какой только маразм ни забредает в человеческие мысли, подумать только…
– Человек предпочитает желать небытие, нежели вообще не желать, – пробормотал я, после чего нервически захихикал. Ницше преследует меня даже до полудня, когда я обычно являю пример полной или частичной деградации.
«А что бы сказал ты сам?..»
А я бы сказал одиозное «Жизнь – дерьмо». Или просто скромно промолчал бы. Мне лень думать и становиться первопроходцем на поприще современной метафизики… В черепной коробке килограмм ваты взамен мозга…
Если у человека есть кофеварка, то и турка всенепременно имеется. Просто так. Чтобы была. Нужно же изображать каким-то чудным образом оживленную утреннюю деятельность? Нужно, да. Несомненно.
И дались же кому-то дурацкие комиксы про супергероев? Дрожащими руками перелить кофе в чашку – вот это подвиг. Или мне так кажется?..
Когда дверь, ведущая в кухню, отворилась, я дернулся, едва не смахнув чашку на пол.
– Тихо. Тихо, это всего лишь я, – Винс успокаивающим жестом вскинул руки. Но, заметив кофе, тут же подскочил ко мне. – Охренел ты что ли?
– Нормально вообще. Что, кофе уже нельзя попить? – возмутился я, с ужасом глядя, как плоды моих непосильных трудов утекают в канализацию.
– Нельзя, разумеется, – оставив чашку в раковине, он снова переводит взгляд на меня. – Сейчас нельзя.
Медленно-медленно протягивает руку; каждое его движение выверенное, с едва заметным напряжением, как движения дрессировщика, работающего с неприрученным еще животным.
– Осторожнее, – я вздрагиваю и морщусь, когда он задевает синяк. Жуткий синяк, расплывшийся чуть ли не на всю правую скулу – точно такой же и точно там же, где был летом.
– Только не говори, что… Черт, это я? – недоверчиво спросил Винс. У меня аж глаза на лоб полезли от такого вопроса.
– Нет, блин, это моя соседка! – я попытался отойти, но у меня не было такой возможности. Блэкстоун сгреб меня в охапку, прижимая к себе так крепко, будто бы от этого зависела его жизнь.
– Прости…
– Блэкстоун, ты идиот или правда ничего не помнишь?
– Практически ничего… урывками…
Вероятность того, что он прикалывается, я по понятным причинам отмел сразу.
– Сомневаюсь, что ты мне веришь… – пробормотал Винс куда-то мне в макушку.
– А какого хрена ты сомневаешься? – я все же обнял его в ответ. – Знаешь, Блэкстоун… плевал я на то, что ты псих. Но ты просто феерический болван.
– Я знаю… О том и речь.
Так бы и стоял рядом с ним, стараясь осмыслить очередную лажу. Это уже образ жизни, не правда ли? Винсент в объятьях, лажа в голове… Как можно жить иначе?
– Послушай, Алфи… что бы не сказали тебе обо мне другие… что бы я сам сейчас о себе не сказал… Я люблю тебя.
– Ненавижу такие предисловия, – раздраженно ответил я, отстраняясь. – Просто скажи то, что хочешь сказать. Давай покончим со всем этим.
Рухнув на стул, он спрятал лицо в ладонях.
– Я убил его.
Мне только и осталось, что подивиться богатому воображению своего ни разу не бой-френда и таращиться на него с глупым видом.
– Ты… что?
– Мне не стоило завязывать с приемом лекарств… и вот в итоге… – он выпрямился, смотря на меня несколько ошалелым взглядом. – Я даже лица не помню… только хруст костей и кровь… Черт, я так боялся, что это мог быть ты…
– Этого не может быть, – заторможено отозвался я. Нет, конечно же этого не может быть!
– Это правда. Я убил Форестера.

***
Приблизительно двенадцать часов назад
Не без ехидства вскинув брови, Бриджит разглядывала нежданного визитера.
– Вот так-так! Сам Винсент Блэкстоун пожаловал в нашу обитель порока! Что привело тебя сюда, сладкий? Зависть моногамного самца?
Винсент смерил ее холодным взглядом.
– Я ищу Гонсалеса.
– О, вот оно что, – усмехнулась Бриджит, с беззаботным видом прихлебывая ликер. – Сегодня его все ищут. А я прямо-таки не при делах, обидно даже...
– Где он? – перебил Винс, пройдясь по залу острым взглядом.
– Тебе зачем? – уже без издевки спросила она.
– Я могу придумать какую-нибудь дерьмовую отговорку. А могу просто ограничиться стандартным «Это не твое дело».
Бридж с подозрением вгляделась в безжизненное лицо Блэкстоуна.
– Ладно, красавчик. Будет тебе Хосе. Но чтобы никаких разборок на моей территории, понял?
– Конечно, Бридж. Все будет тихо… как в склепе.
Покрутив пальцем у виска, Бриджит подозвала подвернувшегося под руку паренька.
– Проводи мистера Блэкстоуна в пятьдесят третью комнату.
– Но Бридж…
– Милый, в твоем контракте был пункт о полемике с начальством? Могу с уверенностью утверждать – не было.
Кивнув, парень кинул на Винса машинальный кокетливый взгляд.
– Мистер Блэкстоун, прошу за мной, – мистер Блэкстоун одарил незадачливого хаслера таким взглядом, что мальчишка спешно заткнулся и решил позабыть о потенциальном заработке.
По счастью, на столь асексуальное зрелище, как порнуха с участием Хосе, любоваться не пришлось – тот только и успел, что снять пиджак. Обернулся, явно недовольный, и тут же замер с видом человека, готового в любую секунду сигануть в окно.
– Здравствуй, Хосе! – Винсент плюхнулся на кровать рядом с очередным трафаретно-смазливым мальчиком. – Ступай, детка, тебе давно пора спать.
Парень явно был не новичок, потому как спешно покинул комнату.
– В чем дело? – небрежно поинтересовался Хосе, не решаясь приблизиться к нему.
– Ты мне скажи, в чем дело. Я с удовольствием послушаю.
– Боже, Винс, вот только не надо этих твоих фирменных шарад! Выкладывай, в чем дело и иди куда шел!
Винс выпрямился, с примерным видом складывая руки на коленях.
– Я пойду. Вот только ты адрес подскажи. Очень хочется побеседовать с твоим юным приятелем о превратностях человеческой жизни.
Хосе хмуро разглядывал его, словно бы прикидывая, во что обойдется отказ.
– Зачем тебе понадобился Джейк? Что-то случилось?
– Хватит придуриваться! Тебя вычислили уже через час после выстрела, – мрачно сообщил Блэкстоун, закуривая. – Хочешь жить, пить, трахаться и тому подобное – лучше не делай вид, что не понимаешь.
– Да что вы, два идиота, устроили?! – не выдержал Хосе. Порывисто пройдя к бару, он наполнил бокал из первой попавшейся бутылки. – Один домогается какого-то проститута, другой развел кровную, блядь, месть…
– Кровная, блядь, месть тебе будет, если Сэм узнает, – Винс встал, заставив Хосе нервно вздрогнуть. – Насколько я понимаю, с твоей легкой руки его племянника накачали наркотиками и фактически изнасиловали.
– Пле… племянника? Что еще за брехня?! – протестующе взвыл Гонсалес, по мере приближения Блэкстоуна все сильнее вжимаясь в барную стойку.
– Это не брехня, мать твою. Это сын двоюродной сестры Сэма.
– Маргарет?
– Ага. Помнишь, как я вижу, – на лице Блэкстоуна расплылась крайне маниакальная усмешка. – Мм… да и как забудешь такую стерву?
– Быть такого не может… Что сыну Маргарет делать в борделе?
– А вот это, Гонсалес, тебя совершенно не касается, – прошипел Винс, смотря на него сверху вниз немигающим взглядом.
– Послушай… Послушай, Винсент, – осознав, куда он вляпался, торопливо забормотал Хосе. – Ну… это… некрасиво вышло. Но с мальчишкой же все в порядке? Давай как-нибудь замнем это дело?
– В порядке? – душевным голосом переспросил Винс. Бокал полетел на пол, забрызгав все вокруг осколками и капельками бренди, когда он схватил Гонсалеса за грудки. – Нет, я бы не назвал это «в порядке». Он не в порядке. И я из-за этого тоже малость не в порядке. И Форестер будет не в порядке. И ты, Хосе, тоже будешь, если сейчас же не скажешь: где мне искать этого урода?
– Отель «Четыре сезона», постоялец Джейсон Мур, – скороговоркой выпалил Хосе. – Слушай, Винс, ну… я же не думал, что у вас там все так…
– Заткнись и слушай сюда. Я, так и быть, не стану выражать благодарность в грубой форме. Ты же, прежде чем хвататься за телефон и звонить Форестеру, хорошенько подумай: оно тебе надо?
– Не буду я звонить, не буду! – торопливо заверил Хосе. Судорожно выдохнул, когда Винс разжал руки и отвернулся.
– Уж не знаю, Хосе, с чего ты решил, что Сан-Франциско – твоя территория. Город под контролем госпожи Главной Проститутки; ты же – не более чем контрабандист, а потому веди себя скромнее, что ли. На ее месте… Радуйся, короче, что я не на ее месте.
Хосе не успел среагировать на резкое движение и, получив сильный удар по голове, мешком рухнул на пол.
– Плохая практика – верить на слово.
Достав из кармана два шприца, Винс внимательно посмотрел их на свет, после чего оставил только тот, в котором плавали едва заметные белые крупинки растворившегося не до конца пентабарбитала.
– Очень полезно таскать с собой медицинский кейс, однако, – присев рядом с бесчувственным телом, Винс закатал рукав его рубашки. Внимательно оглядев запястье, он нашел-таки вену и неторопливо проколол кожу иглой шприца.
– Отдохни, Хосе. Вредно столько пить и трахаться.

***
– Сэм Верджер, – любезно представился блондин импозантной наружности, заведя руки за спину. Лиз ошалело уставилась на него.
«Верджер… Нет. Нет! Только не он, нет!»
Так или иначе, нужно было взять себя в руки.
– И что, мистер Верджер, вы можете мне сказать по поводу этого субъекта?
– В данном случае, исходя из социологической схемы, я объект. Пристального, блин, внимания… – негромко пробормотал Альфред
– Сразу к делу? О, вы мне нравитесь! Что ж, – он обошел ее, опускаясь на диван рядом с О'Нилом, скосившим на него мрачный взгляд. – Вы закрываете дело. По-хорошему.
– Полагаю, право выбора вы мне не оставляете? – решила уточнить Лиз.
– Как вы можете? Выбор есть всегда! – своей манерой речи и жестами он неприятно напомнил Альфреда. – Вы можете закрыть дело по-плохому. То есть продолжить упорствовать и домогаться бедного Алфи. Но не будете.
– Вы в этом так уверенны, мистер Верджер? – уже закусив удила, было сложно пасовать перед потенциальной опасностью.
– Моя уверенность зависит от того, насколько вы дорожите своей работой, мисс Хаммонд.
– Вы мне угрожаете? – Лиз скрестила руки на груди.
– Ставлю перед фактом. Либо вы закрываете дело, либо ищите другую работу, – его раскосые глаза насмешливо сощурились, глядя на гримасу злости, исказившую лицо следователя.
«У них одинаковый разрез глаз», – отметила Хаммонд. «И вообще, они подозрительно похожи».
Действительно… Фотографического сходства не было, но оно являлось очевидным. Верджер был загорелым, выглядел куда как более мужественно, да и старше раза в два, но было что-то во взгляде и чертах лица.
– Почему вы защищаете этого мальчишку, Верджер? Уж простите простой смертной столь неуместное любопытство, но кто он вам? Сын, брат, любовник?
Сэм захохотал, откинув голову. Альфред посмотрел на нее как на сумасшедшую.
– Брат? Любовник? Давненько мне не делали таких комплиментов, – все еще посмеиваясь, Сэм покачал головой. – Бросьте, мисс Хаммонд, какие двадцатилетние любовники? Можете считать меня простым стареющим филантропом.
– Отлично. Просто замечательно! Так и запишем! – Лиз уже слабо соображала, что говорит. – Неужели вы думаете, что кому угодно можете заткнуть рот? Неужели я не должна исполнять свои обязанности только потому что какой-то неотвратимо стареющий гомик воображает себя Богом во плоти?!
О'Нил тихонько фыркнул, пару раз хлопнув в ладоши. Сэм озабоченно нахмурился.
– Черт, Бридж, она у тебя какая-то нервная. И явно обремененная избытком морали. Я уже и не знаю, как с этой девочкой беседовать, если только не по-мужски, – нервно усмехнулся Верджер, переведя взгляд на Бриджит.
«Де… девочка?! Спесивая козлина! Я, мать вашу, уполномоченное законом лицо!»
Бриджит, выглядя странно раздраженной, встала из-за стола и, взяв под локоть ошалевшую от абсурдности ситуации девушку, решительно потянула ее к выходу.
– Скажи «пока», Элизабет.
Уже в коридоре, отойдя к самой лестнице, она разжала пальцы, замирая напротив.
– Какого черта ты вытворяешь? Думай, как и с кем разговариваешь.
– С кем? Судя по всему, с идиотом, который подкрашивает волосы тонирующим шампунем и зачем-то отмазывает от тюрьмы эту мерзкую моль, – прошипела Лиз сквозь зубы.
– Моль? – Бриджит прыснула. – Почему это моль?
– Волосы такие тускло-светлые, физиономия бледная, – мадам Фонтэйн уже откровенно каталась со смеху. Лиз тоже нехотя усмехнулась. – И полное отсутствие эмоций на лице. Своей невыразительностью он напомнил мне моль.
Напряжение спало, запоздало пришло осознание того, что этот разговор о крылатых паразитах был именно расслабляющим фактором. Все-таки эта женщина была отличным психологом.
– Боже, надо же было так обозвать прелестного мальчика!
– Прелестный он, как же, – пробормотала Лиз, сцепив руки в замок. – Я в жизни не видела такого невыносимого малолетнего говнюка. Хотя, теперь меня не удивляет его поведение: можно многое позволить себе с такой протекцией.
Улыбка на лице Бриджит растаяла, словно бы осколки льдинок в стакане с колой.
– Этот парень ничего не знал о том, что ты зовешь протекцией. И ему было наплевать, что он действует против собственной совести, против собственных интересов. Он просто защищает любимого человека.
– Я могу считать это показаниями?
– Хватит уже показания собирать! – рявкнула Бриджит. – Ты все равно не сможешь ничего сделать – Сэм уже переговорил с Гвилимом по поводу твоего рабочего энтузиазма и его возможного пресечения.
– Главное, чтобы дело шло дальше разговоров. А то сильно уж разговорчивый субъект.
– Не веришь? – снова холодный прищур. Лиз и оглянуться не успела, как ей в лоб направили взведенный револьвер.
– Что вы делаете, миссис Фонтэйн? – чуть севшим голосом осведомилась она, не сводя взгляда с указательного пальца на курке.
– О… всего лишь демонстрация. То же самое мог бы сделать Сэм. Нажал бы на курочек, – глухой щелчок. Вздрогнув, Лиз отшатнулась, – и труп. Очаровательный такой синегубый труп с окровавленными светлыми волосами. А ему – ничего. Только парочка затравленных взглядов.
С невозмутимым видом Бриджит убрала револьвер за пояс джинсов.
«С ума сойти… Носит оружие прямо как матерый гангстер из Чайнатауна».
– Только не спрашивай лицензию! – не без издевочки попросила женщина, небрежным жестом поправив волосы. – И вообще: оцени мои усилия – старина Сэмми уже практически вышиб тебя с работы.
– И все же… с чего он так старается для О'Нила? Что-то не верится в бескорыстие этого… Верджера.
– Алфи – племянник Сэма. Притом Сэм до недавнего времени вообще не знал, что упомянутый родственничек находится в Соединенных Штатах.
– Бред какой-то… – Лиз раздраженно прикусила губу. – И я до сих пор не понимаю: зачем О'Нилу убивать всех этих людей?..
– Ты же куда лучше меня знаешь, что сделали с трупом Форестера. Разве могло вот это ломко-траурное, сдуваемое сквозняком существо скрутить здорового, вполне себе спортивного парня? Я уж молчу про все остальное, что наша нежная принцесса не могла сделать своими беленькими ручками.
– То есть вы намекаете на то, что Форестера убил не он?
– Намекаю, ага.
– А кто тогда?
– А вот этого, мисс Хаммонд, вы уже не узнаете, – загадочно улыбаясь, Бриджит покачала головой. – А теперь прошу меня простить – как бы моль не съела своего дядюшку вместо норкового манто.
«Почему она отговорила Верджера от моего увольнения?» – запоздало подумала Лиз, хмурым взглядом провожая статный силуэт мадам Фонтэйн.

***
– Гонсалес, что еще за шутки, мать твою?!
– Мистер Мур… к вам пришли, – нерешительно промямлили в трубку.
«Тьфу ты…» – Джейк устало провел ладонью по лицу.
– Кто там еще?
– Некий Альфред О'Нил.
– Кто?! – ошалело переспросил он, пытаясь выудить из своего разума еще какого-нибудь Альфреда помимо… – А… хм, так пусть проходит… он же… короче, понял! – не мудрствуя лукаво, Джейк бросил трубку. Рука сама собой нашарила сигареты и зажигалку.
«Вот это номер!» – ошалело подумал он, подойдя к окну и дернув на себя пластиковую ручку оконной рамы. «А я-то уже думал: как к нему подъехать на этот раз!»
Снова накачивать наркотиками человека с гиперчувствительностью ему совсем не улыбалось – благо, глянул в Интернете насчет побочных действий; особенно порадовали анафилактический шок, кома или же банальная смерть. Других же способов выработать у Алфи рефлекс обоюдного согласия как-то не наблюдалось.
Или уже и не требовалось.
«Он же пришел. Сам пришел!» – на лице Джейка расплылась довольная ухмылка. «Из этого можно сделать вывод, что у нас с ним все не так безнадежно».
Тихий, словно бы через силу, стук в дверь – опознать Алфи в этом стуке мог бы даже идиот. Едва слышный скрип петель.
– Я почему-то не удивлен, знаешь? – негромко сообщил Джейк, не отрывая взгляда от сигареты, тлеющей в пальцах. Ему не хватало духу обернуться и посмотреть в несчастные голубые глазки, которые у обиженного Стоукса обычно прилагались в качестве неотъемлемого атрибута. – Значит, жив и здоров? А говоришь – «сверхчувствительность».
Ответом ему были тихий щелчок закрывающейся двери.
– Ну, не все же нам колоться и трахаться. Поговорить не хочешь?
Он не сразу уловил резкое движение справа от себя. Окно закрылось с глухим стуком. Джейк оторопело разглядывал лежащую поверх рамы кисть руки – смуглую, крупную, двести процентов не принадлежащую Алфи, – после чего перевел взгляд на нечеткий силуэт, видневшийся в отражении стекла.
– Блэкстоун…
– Он самый.
Повернувшись к нему и только собираясь замахнуться, Форестер тут же получил мощный удар в челюсть. Бил Винсент резко, точно и с силой – сразу чувствовалась работа профессионала.
– Да, Джейки. Давай поговорим, – безмятежно проговорил он, заламывая Джейку руку и буквально впечатывая в стену рядом с окнами.
– Какого хрена ты делаешь?! – невнятно прохрипел Джейк, пытаясь вырваться. Но не тут-то было – захват оказался не менее техничным и отработанным, чем удар.
– Проповеди читаю, – тихо процедил Блэкстоун в ответ, и тут же крайне проповедническим тоном добавил:
– Нехорошо обращаться с человеком как с вещью, Джейки!
– Пошел ты…
– … но если ты базируешь отношения на почве собственности… – Джейку показалось, что он слышит хруст. Боль в плече становилась сильнее. – Ты посягнул на мою собственность.
– Что-то не заметил нигде клейма с твоими инициалами… – прошипел Джейк, морщась от боли. – А смотрел очень внимательно. Со всех, так сказать, ракурсов… твою ма-а-ать!!!
– Да оставьте вы в покое мою мать, я при всем желании не вспомню, как ее зовут, – бесстрастно поведал Блэкстоун, чуть ослабляя хватку. – Ну что ты как девочка? Подумаешь – вывих плечевого сустава. Это еще слишком далеко от понятия «боль»… – уже чуть ли не обнимая парня, он склонился к его уху и свистящим шепотом спросил:
– Ты боишься боли, Джейки? Если да, то насколько сильно? – от горячего дыхания и пугающих бархатистых интонаций его голоса у Джейка по коже пошли противные мурашки. К дикой боли в плече внезапно добавилась зудящая боль в шее.
– Мастер класс. Вот как нужно инъекции делать, уебище криворукое.
– Ч-что это? – дрожащим, неестественно высоким голосом спросил Форестер.
– Действительно, что же это такое? – издевательски передразнил Винсент. – Столько злости, наглости было во взгляде… а так быстро ломаешься. Смотреть противно! – с этими словами он оттолкнул его. Джейк рухнул на пол, содрав ладони о ворс ковра. – Ты помнишь, что я говорил тебе о виктимности?
– Да, – выдавил Джейк, пытаясь принять вертикальное положение и внимательно следя за каждым движением мужчины.
– Отсюда неизбежный вывод: в своих бедах ты виноват сам. Так что только и остается, что заплатить по счетам.
– Что ты хочешь от меня, Блэкстоун? Чтобы я не виделся с Алфи? У тебя на него прав никак не больше, чем у меня…
Очередной удар по лицу. Сильный, но наотмашь – чтобы не вырубить.
– У тебя на него никаких прав, а у него на тебя никаких видов, – все тем же картонным голосом отчеканил Блэкстоун.
Что-то с ним определенно было не так. Джейк хорошо запомнил их первую встречу, и эта встреча определенно была с другим человеком. Выразительная мимика, живость и резкость интонаций, раздражающая эксцентричность поведения – все это отсутствовало сейчас.
Однако выводы на интуитивном уровне не слишком поспособствовали инстинкту самосохранения, поэтому Джейк упорно продолжал играть с огнем.
– Откуда ты знаешь? Может быть, подсознательно он хотел именно этого… – тыльной стороной ладони он вытер кровь с разбитых, явственно опухающих губ. – Я, черт дери, знаю Стоукса много лет. Ему нравится, когда решают за него. Он чувствует себя в безопасности, когда на него давят.
– Алфи ненавидит, когда на него давят, – Блэкстоун презрительно усмехнулся. – Ты просто слишком тупой, чтобы заметить все его ужимки и манипуляции.
– Ты считаешь? Но я же хорошо просчитал все его действия. Очень даже хорошо.
– Умора, Джейки, – сухой смешок. – В цивилизованном обществе данный метод просчитывать действия получил название «шантаж».
– Не сильно долго он и ломался. Один раз шлюха – всегда шлюха…
Скользнув рукой по волосам Джейка, Винсент с силой оттянул их назад, заставляя его зашипеть сквозь зубы.
– Лучше бы тебе заткнуться. Хотя… при любом раскладе приятного будет мало.
Он и сам уже чувствовал, что его начало мутить, а по коже ленивыми волнами расползался озноб.
– Что за дерьмо ты мне вколол?
– Ну-у-у… спорный вопрос, – Блэкстоун выразительно хрустнул пальцами. – Я взял ампулу трипторелина… потом взял ампулу эфедрина… потом еще какую-то херню… ну, короче – вуаля! Точно не скажу, что получилось, но рассчитано на очень высокую метаболизацию…
– Я, по-твоему, что-то понял?!
– Ну, нет так нет. Хватит болтать – перейдем же от слов к делу! – сахарный тон, которым было сказано это «к делу», сам по себе внушал ужас, а уж в сочетании со взглядом, усмешкой и прочими демоническими аксессуарами…
«Боже… да это всё блеф… он же не…» – мысли путались, становясь все более паническими. Тем временем Блэкстоун перевернул его спиной к себе. Так как Джейк сосредоточился на том, чтобы не вопить от боли в руке, он не сразу понял, что с ним сделали. Руки сковало что-то холодное, металлическое – не нужно было много ума, чтобы догадаться.
– Это еще что за приколы?
– Это не приколы. И даже не привет из сексшопа. Качественные полицейские наручники, с жесткими кромками и крепким замком. Мечта любого мазохиста.
Он развернулся к Блэкстоуну, жалея, что не может ему врезать.
– Ты вообще больной. Чокнутый!
– Разумеется. Оцени объективно, насколько ты попал – облегчишь восприятие фактической реальности.
Форестер чувствовал, что готов рухнуть на пол и биться в истерике. От того, что ему было страшно, и от того, что Блэкстоун это прекрасно понимал.
Плавным жестом Винсент сгреб юношу за воротник и притянул ближе к себе, не сводя с него изучающего взгляда.
– Боль. Беспомощность. Все правильно, все предсказуемо, – небрежно проводит пальцем по губам Джейка, после чего смотрит на кровь изучающим взглядом. – Тебе это не идет. А если бы и шло, то я бы расстроился, – с этими словами он медленно слизнул кровь с пальца. – Интересно, Бела Лугоши когда-нибудь хотел выпить человеческой крови?
Джейк поплотнее сжал внезапно задрожавшие губы, великодушно избавив себя от придумывания ответа на бесспорно риторический вопрос.
– То ли ты Дракула, то ли простой смертный, – Блэкстоун словно бы забыл про него, уйдя в свои мысли и от этого выглядя еще более дико. – То ли ты мудрец, которому снится, что он – бабочка… то ли бабочка, которой снится, что она – мудрец… – он толкнул его к стене, замирая напротив все в такой же прострации. – Я – Блэкстоун? Или он – Блэкстоун? Или мы – Блэкстоун? – он врезал кулаком по стене буквально в миллиметрах от лица Джейка. – Кто из нас церебральный глюк?!
– Блэкстоун… ты… ты больной! – дрожащим голосом воскликнул Джейк. – Ты, блядь, чокнутый!
– Это не новость. Дважды не новость.
Он и сам не понял, как так получилось, что пол вдруг стремительно приблизился и больно поприветствовал вывихнутое плечо. Со стоном Джейк рухнул на живот и понял, что встать самому теперь будет весьма затруднительно.
– О, спасибо, что напомнил, – со смешком поблагодарил Винсент, опускаясь рядом и пресекая эти самые попытки встать. – Я все время забываю о главном…
Паника Джейка достигла наивысшей точки, когда чужая рука без особых церемоний прошла у него под животом. Он скорее даже ощутил, нежели услышал звук расстегнувшейся молнии.
– Что… что ты делаешь? – неестественно высоким голоском осведомился он.
– Я? Я просто хочу тебя уничтожить. Мучительно, поэтапно, – голос Блэкстоуна почти окончательно превратился в шипение. – То, чего ты заслуживаешь, ублюдок.
Уткнувшись лбом в половицы, Джейк чуть ли не до крови прикусил губу. Он уже понимал, что сейчас произойдет, и от этого хотелось вопить в голос. От вколотой ему дряни любое прикосновение раздражало кожу, вызывая желание содрать с себя эту кожу ногтями.
– И ссылаясь в очередной раз на виктимность... – снова шепот возле самого уха, – …я тоже всегда могу сказать, что ты хотел этого. Не понимал просто, вот уж незадача…
С этими словами Блэкстоун резко толкнулся внутрь него. В этот раз крик не удалось удержать никакими силами, кровь из прокушенной губы снова заструилась вдоль подбородка, капая на пол, усиливая тошноту своим приторно-металлическим запахом…
– Лучше терпи молча, сука, – ему грубо зажали рот рукой. – Алфи наверняка так и делал.
Джейк чувствовал, как с каждым движением мужчины внутри него образовывался очередной разрыв внутренних тканей. Боль была дикой, его буквально выворачивало наизнанку от действия всех вколотых препаратов, по лицу струился пот, вперемешку со слезами капая с кончика носа. Руки, заведенные за спину и скованные наручниками, сводили судороги. Вскоре он не выдержал и рухнул щекой в лужицу собственной крови, капающей с опухших губ, уже почти рыдая от боли и унижения.
Сложно было сказать, когда именно это закончилось – Джейк окончательно потерял ощущение времени и отчасти пространства. Разум соизволил немного проясниться только когда с него сняли наручники и перевернули на спину. Рядом на полу с невозмутимым видом восседал Блэкстоун, дымящий его же сигаретой.
– Не то чтобы я решил тебя пожалеть… просто ты сейчас окончательно превратишься в студень, и так никуда не убежишь.
– Пожалуйста… Пожалуйста, хватит… – хрипло выдавил Форестер, смаргивая слезы и ощущая, как кровь лениво вытекает из порванного ануса.
– Что, так быстро? – разочарованный вздох. – Почему-то самоуверенные засранцы вроде тебя всегда быстро ломаются. Это даже неинтересно…
– Пожалуйста…
– Увы, ты у нас особенный засранец, Джейки, – сухо сообщил Блэкстоун. В другой его руке тускло блеснул нож с широким клинком, вызвавший у незадачливой жертвы новую порцию скулежа. – Мне недостаточно уничтожить тебя психологически. Я хочу уничтожить тебя полностью…
Неторопливо Винсент распорол ножом ткань футболки и провел указательным пальцем вдоль левого нижнего ребра.
– К слову сказать, много ранее открытые операции на сердце делались только с переломом ребер. Но это долго и утомительно, – он приставил острие ножа к солнечному сплетению юноши. – Мы просто сделаем надрез под диафрагмой.
Джейк дернулся и сдавленно захрипел, когда нож вспорол мышечную ткань вдоль линии ребра. Кровь из поврежденных вен и сосудов вырывалась толчками, дышать становилось все труднее. Счет шел на секунды.
– Долго и мучительно – это банально. А потому дальше что? Дальше ничего, – с этими словами Блэкстоун вогнал в него нож на всю длину клинка и резко провернул.
Кровь была повсюду – на полу, на коже, во рту, перед глазами. Грудь сдавило. От дикой боли и нехватки кислорода Форестер уже ничего не соображал.
«Джейки, все пройдет. Даже жизнь проходит, а это самая тяжелая болезнь…»
«Я сдохну…» – была последняя его связная мысль.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Points de suspension(фр.) – многоточие.

Дитя ехдно, умно, жгливо и запасливо

Postscriptum

9 октября, 2002 год. Беркли, штат Калифорния.
– Кое-что забыла тебе отдать, – Пейдж положила на край стола немаленькую такую кипу макулатуры. Винс кивнул, даже не думая о том, чтобы взять в руки эту гадость – разглядывать развернувшееся на экране действо «Режим ожидания» было куда как более интересно. Но замершая возле его стола Пейдж, видимо, всем своим существом стремилась увидеть хоть какую-то реакцию.
– О’кей, Пейдж. Я тебя услышал.
– Я могу ручаться за обратное. Винс, что происходит?
– Ничего не происходит. Все в порядке, – заверил Винс максимально ровным голосом.
«Ничего не происходит. Все в порядке… да… Просто я чувствую себя немного… трупом».
– Какого хрена ты меня убеждаешь, что все в порядке, если даже не в состоянии терроризировать Пола своими выходками?
Может быть, Пол бы и заметил, если бы не старался встречаться с ним по возможности реже. Ибо нечего было читать впечатлительному братцу социологическую лекцию на тему «Гомосексуализм в лицах».
– На Поле свет клином не сошелся. Да и вообще… Он, наверное, отчеты мои смотрел невнимательно. Вот и не нашел, к чему придраться.
Пытаясь изобразить трудовой энтузиазм, Винс все же взял принесенные документы.
– За август? Ну, знаешь… Надо было постараться забыть…
– Также надо было постараться не заметить отсутствие августовской документации! Блэкстоун, да ты сам на себя не похож!
– Извини, я с утра не успел побриться.
– Очень смешно, – раздраженно парировала Пейдж. – Послушай, Винс, к чему делать проблему из…
– Заткнись, – резко оборвал Винсент. – Помолчи и не заставляй меня наконец-то ударить женщину.
– Боже, да что за идиотизм?! – стуча каблуками, Пейдж метнулась к выходу из кабинета. Уже держась за ручку двери, она обернулась и сказала:
– Блэкстоун, уж лучше будь просто геем, чем геем-страдальцем! Смотреть на тебя, дебила, тошно!
И ушла, хлопнув дверью. Отшвырнув от себя листы бумаги, Блэкстоун встал из-за стола и, стараясь не запустить чем-нибудь в стену, принялся симулировать изучение мокрого асфальта за окном.
«Быть мной куда более тошно, чем на меня смотреть…»
Небо было унылого серого цвета, столь чудно гармонирующего с асфальтом и настроением. Дождь стабильно поливал с самого утра, все гладкие поверхности были в мелкую водяную крапинку, словно бы прослезившись от умиления чудесной погодой.
Осень. Ее классические вариации тлеют в адском пламени опадающей листвы. Двадцать восемь осенних дней проведены в этом адском антураже.
«Я – опавший лист», – меланхолично подумал Винс, в мыслях летя вместе с желтеньким листочком под ласковые колеса джипа. «Оторванный от родного дерева листик, летящий в пропасть и неотвратимо гниющий с каждой секундой…»
Алфи бы невероятно польстило сравнение с деревом, сомнений на этот счет даже не возникло. Обозвал бы в ответ дубовой башкой и еще битых полчаса цедил бы яд сквозь зубы… Ностальгия…
Стеклопластик в ответ на скребущие по нему ногти отозвался жалобным скрежетом.
«Как я мог стать настолько зависимым от кого-то? Как я могу не испытывать отвращения к этой зависимости?»
Привычная жизнь никогда не казалась до такой степени неправильной. Хотя, о какой привычной жизни может идти речь, когда, просыпаясь по четыре раза за ночь, ты не можешь понять, почему в постели один; не можешь сжать пальцы чужой руки, теплой во время сна и холодной большую часть остального времени…
Потом вспоминаешь – это твоя жизнь, детка, ты встал на привычную колею… и в состоянии сомнамбулы куришь очередную последнюю сигарету.
На поставку разумом очевидных и болезненных мыслей наложено эмбарго. А в голове в унисон с пульсом бьется только лишь слабая, близкая к безразличию надежда пережить это сумасшествие, именуемое любовью.
«Нет смысла, Блэкстоун. Нет смысла для него в таких отношениях. Это тупик!»
Ни к чему было Алфи гробить свою жизнь рядом с психом. Его жизнь открывала куда более заманчивые перспективы, нежели роль эмоционального аркана.
«А потому-то я все еще здесь…» – мрачно подумал Винс, нащупывая в кармане сигареты и пытаясь выбрать между вероломным закуриванием кабинета и тихим перекуром в окне, под дождевой водичкой.
«Позлить Пейдж, или же предаться пафосу?»
Спустя несколько секунд он понял, что тупо разглядывает настойчиво звонящий телефон. Потом, закатив глаза, взял-таки трубку.
– Блэкстоун.
– Да? А я думал – Том Круз, – послышался в трубке ядовитый голос Сэма.
– Сэм.
«Вот, блядь, и мамочка…»
– Верно, Блэки! Рад, что ты еще помнишь мой нежный, страстный голос!
– Какой, прости, голос? – вяло переспросил Винс, не имея даже особого желания язвить в ответ на очевидную провокацию.
– Солнышко… по сценарию сейчас ты уничтожаешь меня своим сарказмом, разве нет? Впрочем, в свете последних событий мы наш сценарий несколько изменим. Так что бросай свое позорное дело и езжай домой. Я скоро к тебе приеду. И будет у нас долгий, нудный разговор – как у отца с сыном, так сказать.
– Эм…
– Живо! – рявкнул Верджер и отключился.
«Сопротивление бесполезно», – пожав плечами, Винс вышел из кабинета, закрывая его под прицелом опасливых взглядов. Сотрудники уже поняли, что Блэкстоун в глобально плохом настроении и старались не контактировать с ним без особой надобности.
Двадцать минут спустя он уже сидел в гостиной, меланхолично пуская дым в потолок. Сэм появился почти сразу же после него и теперь стоял в паре футов от дивана, скрестив руки на груди и сердито взирая на него сверху вниз.
– Итак, поведай же мне, какого хрена ты перестал принимать лекарства?
– А смысл в них? – не отрывая взгляда от штукатурки, отозвался Винс. – Разницы никакой – что с тримипрамином, что без него.
– Да это ты так думаешь, идиот несчастный! – в последний раз Сэм так орал на него лет этак пять-семь назад.
– Таблетки не сделают меня нормальным, Сэм. Диссоциативные расстройства не лечатся.
– У тебя бы нервная система выдерживала, если бы ты принимал хоть через раз! Придурок… – тяжело вздохнув, Верджер зарылся пальцами в волосы, пытаясь их пригладить. – Виктор сказал, что ты снова взял у него рецепт на тримипрамин. Сейчас принимаешь?
– Сейчас принимаю…
– Хоть какой-то здравый смысл появляется в твоих поступках, какое счастье! Тогда спокойно воспримешь последствия своей безалаберности.
– Не читай мне лекций о том, как тебе тяжело пришлось в процессе общения с полицией Сан-Франциско.
– О чем ты, Винс? – картинно удивился Сэм. – Я же ничего не знал о твоих фокусах! Только о двойном убийстве, которое пытались повесить на моего племянника, небезызвестного тебе Альфреда О'Нила
– Что?! – Винс выпрямился, туша сигарету в пепельнице и нервно сцепляя руки в замок. – Что с Алфи?
– Боже ты мой… Неужто белобрысый шкет с монструозным характером и пальцами пианиста – единственное, что тебя сейчас волнует?
– Верджер, не буди во мне все, что в теории можно разбудить, – свистящим шепотом попросил Блэкстоун. Сэм мгновенно растерял весь боевой настрой и опустился рядом с ним, осторожно приобняв за плечи.
– А вот этого не надо. Нормально все с твоим Алфи. Хотя, когда я его нашел, парень был в ужасном психическом и физическом состоянии. С трудом удалось запихнуть эту упертую мелочь в диспансер.
– В диспансер?! Зачем?
– Насколько я помню ту кучу умных и страшных слов, у него пониженная толерантность и что-то там еще. Наркотики вызвали сильную интоксикацию организма, дело шло к осложнениям. Полежал две недельки под капельницей и вышел, не переживай.
– Тогда скажи: какого хрена там произошло?
– Помнишь Викторио, парня из борделя?
Винсент дернул головой в знак согласия.
– Найден мертвым в своей квартире. На месте происшествия были обнаружены предсмертная записка и капсулы с препаратом барбитурной группы, имеющим фабричное название «секонал».
– И что? Как самоубийство этого придурка связано с… Форестером?
– Все та же следователь Хаммонд заподозрила Альфреда в убийстве то ли Форестера, то ли Руиса, то ли вообще обоих, – Сэм усмехнулся. – Отдам должное: девчонка хорошо делала свою работу. Только вот копала не в том месте. Если бы не я, то пошел бы пацан в колонию бодрым шагом.
– Ты же сказал «самоубийство»… – у Винса словно бы онемели губы, он с трудом выдавил из себя предложение.
– Да уж. Графологи подтвердили совпадение почерка, рецепт на секонал у Руиса имелся. Сам бы не поверил, если бы лично от Алфи не узнал, что это он отравил своего поклонничка и подделал записку…
– Да это же полный бред! – уверенно заявил Блэкстоун. – Алфи не смог бы… да зачем ему это?!
– …подделал записку, в которой от имени Викторио признается в убийстве Форестера на почве ревности. Задницу твою он спасти хотел, вот зачем! И это притом, что ты бросил парня одного, в ужасном состоянии, и сидишь в своем дурацком офисе, притворяясь комнатным растением на желтом подоконнике психушки!
– Вот идиот-то… – дрожащими пальцами Винсент вытащил из пачки очередную сигарету, которую, впрочем, тут же отобрал Сэм. – Я даже не ожидал от него такой глупости! Я же верил в его гребаное благоразумие!
– Ну а что тебе не нравится? Он, можно сказать, гений – так искусно подделать чужой почерк, подмешать снотворного… а уж своими намеками провести следователя по удачному для вас обоих пути… Никто не удосужился сверить оставленные тобой отпечатки с отпечатками Викторио, пока она отрывалась за счет Алфи... С ума сойти! И это за считанные сутки, в полуживом состоянии!
– Ты, того и гляди, из штанов выпрыгнешь от восторга, – Винс чуть ли не зарычал от раздражения, когда у него отобрали очередную сигарету.
– Еще бы! Просто чудо, а не мальчик, прям гордость за родственника берет. Да вот беда: втюрился в болвана, который его бросил на произвол судьбы и с видом страдальца прокуривает свое холостяцкое жилище.
– Слушай, на что ты всё намекаешь? Не надо делать из наших с ним отношений мыльную оперу с трагическим уклоном, – судя по всему, Сэму надоело смотреть, как он пытается закурить, в результате чего пачка сигарет оказалась вне зоны досягаемости. – Я уверен, Алфи понимает причины такого поступка. И…
– И что?
– И он прекрасно сможет обойтись и без меня.
Сэм усмехнулся и покачал головой.
– А ты сможешь без него?
– Раньше же как-то жил, нет? – разглядывая ворс ковра и нервно теребя край рукава, отозвался Блэкстоун. – Вот и сейчас так же.
– Как мило! Мой малыш дорос до самопожертвования, – язвительно порадовался Сэм. – Хотя, знаешь, Блэки… А ведь ни хрена подобного. Ты идешь на поводу у – смешно сказать! – моральных принципов, пытаясь заглушить голосок своей внезапно проснувшейся совести. А то, что Алфи не горит особым желанием обходиться без тебя, ваше величество не колышет?
– Хватит! – раздраженно воскликнул Винс, сбрасывая его руку с плеч. – Ты просто не представляешь… Я хотел убить его. Я потом в мельчайших подробностях вспомнил, как собирался это сделать… Держать на руках мертвеца… все еще теплого, красивого, чуть обагренного кровью, – никак не удавалось унять нервную дрожь, голос становился все более лихорадочным. – Опомнился – а он рядом… Живой, красивый, теплый. Жмется ко мне, доверчиво так, словно бы я весь такой с нимбом и крылышками, ничего плохого не сделавший... Я понимаю, что он – единственное, что есть у меня настоящего по обе стороны сумасшествия… Напитываюсь его теплом, словно бы пытаясь поймать последние его мгновения… И кровь, снова вижу, чую, ощущаю эту гребаную кровь!!!..
Сэм влепил ему увесистую оплеуху. Винс отшатнулся и, снова откинувшись на спинку дивана, нервно засмеялся.
– О, спасибо!
– Не сходи с ума, черт тебя возьми.
– Уже сошел, неужели непонятно? Кому вообще нужно связываться с таким психопатом? Ну, только тебе, но ты же сам старый маразматик.
– Спасибо большое, конечно, – с сарказмом поблагодарил Верджер, вставая и заходя ему за спину, – но ты сейчас несешь полную херню. Не будь таким бараном, Винс! Ты нужен Алфи. Действительно нужен. Я бы не говорил это, если бы не убедился самолично.
– Он просто не знает…
– Знает. Я тебе больше скажу – он практически догадался; поставил, так сказать, почти точный диагноз. Недаром над книжками ботанел, чудо-мальчик… А я только и сделал, что подтвердил.
– И что?
– И ничего! Ему плевать, насколько у тебя мозги набекрень. Единственное, что его волнует, так это то, как же ты без него галстук завязываешь, бедняжка, – в голосе Сэма проступила жуткая смесь умиления и ехидства. – Черт, это так мило!
– Увольте меня от своих бабских восторгов, миссис Валентайн.
– При условии, что ты возьмешь себя в руки.
– Слушай, иди уже отсюда. Надоели мне эти беседы за жизнь.
– Вот вредина-то, а? – невзирая на бурные протесты Блэкстоуна, Сэм растрепал его прическу до плачевного состояния, после чего с чувством выполненного долга направился к выходу. – Ладно, оставляю тебя наедине с бренными останками серого вещества.
– Верджер, сволочь, сигареты-то отдай! – возмутился Винс, приглаживая волосы.
– Я бы рад, да ты в который раз бросаешь курить!
Без особого успеха запустив в него диванной подушкой, Винс с досадой вытерпел десять секунд гаденького хихиканья из холла.
– Блэки, не шали тут без меня, а то я обижусь и схвачу инфаркт!
– Иди ты знаешь куда!
– Иду-иду, не нервничай!
Хлопнула дверь и словно бы провернулся калейдоскоп, деформирующий реальность в новую картинку настроения…
«Мозг, вернись», – тоскливо попросил Блэкстоун, минут этак десять-пятнадцать пялясь в пространство с похвальным аутизмом и штампуя депрессию в валюте ненужных мыслей. Уже не хотелось даже курить, экзистенциальные потребности котировались на уровне «упасть и сдохнуть». На крайняк – нажраться дешевого виски в ближайшей подворотне и чисто случайно попасть под колеса грузовика, так романтично надышавшись перед смертью парами бензина. Да вот незадача – не было завещания с обязательными пунктами насчет костюма от Армани, шампанского, Rammstein вместо похоронного марша и пафосной надписи на пошло-вычурной гранитной плите.
«И снова здравствуй, мамочка», – страдальчески подумал Винс, услышав звук открывающейся двери.
– Что ты забыл на этот раз? Зонт, ключи, мифическую совесть?
– Блэкстоун, у меня нет ни зонта, ни совести. Ключи – и те твои, – отозвался в ответ знакомый, хорошо поставленный голос, позванивающий сарказмом, словно мелочью в карманах профессионального нищего.
Раньше всех опомнилась опорно-двигательная система – судя по тому, что несколько секунд спустя Винс уже застыл в нерешительности напротив Алфи, не решаясь протянуть руку и убедиться в правдоподобности этой галлюцинации.
Это был самый что ни на есть натуральный флэшбэк – с безжалостно обстриженными волосами, такими же, как в день их знакомства; насквозь промокший, словно бы Блэкстоун снова спихнул его с пристани (воплей было много!).
– Что уставился? – голос сухой, сварливый, но в глазах такая дикая смесь эмоций, что все оттенки интонаций выцветают и оседают где-то на дне треснувшего бокала, именуемого жизнью. И Винс, не выдержав, притянул его к себе, зарываясь пальцами в волосы, пахнущие шампунем и ни на что не похожим запахом дождевой воды, которую можно было сцеловывать с холодной, влажной кожи и чуть улыбающихся губ.